— Да уж не как вы, бабочки-кузнечики, — сказала она как-то раз смешливо. И обе стороны спокойно это признали.
И вот как-то утром, когда шли по тротуару, Принцесса вдруг тревожно шепнула:
— Милена! Вон он, Нюхач!
Она почувствовала себя пловцом, который плывет себе и вдруг видит перед собой акулу.
Навстречу шел высокий мужчина в черном плаще — легкой походкой, руки в карманах. День выдался ветреный, и полы плаща морщинились складками. У Нюхача было худое, мечтательного вида лицо, с каким-то отстраненным взором и тусклой улыбкой. Над макушкой топорщились распушенные ветром светлые редеющие волосы.
Милена заставила себя отвести от него взгляд, но лицо прочно засело в памяти. Она его возненавидела: лукавое и кроткое одновременно, с сонливо безмятежным выражением, с которым ярко контрастировали льдистые огоньки в щелках припухлых глаз.
«Срочно о чем-нибудь подумать, переключиться!» — велела себе Милена.
«Это уж про меня, с вашего соизволения, — машинально всплыли ее шестнадцать реплик. — Я и есть Энтони Тупица». Еще, еще! «Думай о его плаще: сколько стоит, сколько рабочих часов на него ушло. Считай их, пересчитывай!» Вирусный калькулятор в мозгу почему-то вдруг отказал.
Вот так всю жизнь бьешься, пытаешься противодействовать вирусам, а они берут и сами собой тебя бросают. Хватишься, так ни одного в самый нужный момент не найдешь.
Ну же! Шекспир, Т.-С. Элиот, Джейн Остин.
«Доподлинно известно, — цитировала она по памяти, — что одинокому мужчине при нормальном достатке надлежит стремиться найти себе жену». — Ну хоть что-то!
Узковатый тротуар шел под уклон; встречи с Нюхачом не миновать.
— О! — с деланным изумлением вскрикнул вдруг Король. — Да мы ж совсем не туда идем, нам в другую сторону!
И вся труппа, разом повернув, дружно зашагала в противоположном направлении. Нюхач увязался следом. Слышно было, как постукивают сзади по тротуару его деревянные башмаки. Специально небось такие носит, чтобы люди слышали и боялись.
«Маркс!» — мелькнула спасительная мысль. Где этот Маркс? Меня же, наверное, только и делали, что пичкали этим самым Марксом. А заодно и Лениным, Мао, Чао Ли Сунем. Ну ладно, если не они, то хотя бы музыка. Брамс, Элгар, что угодно. Милена принялась тихонько напевать «Песнь о земле». И между делом вспомнила: «Это, кстати, не вирус. Это я сама разучила».
— Милена! — окликнул сзади Нюхач елейным тенорком. — Я к тебе обращаюсь, Милена. Ты меня слышишь?
Милена чувствовала, как страх тонкой змейкой выползает из нее, подобно тому как воздух сочится из проткнутого шара. Слышались его башмаки — клик-клак, клик-клак, — как конские копыта. Они постукивали уже совсем рядом. Актеры ускорили шаг, глядя себе под ноги; больше предпринять было решительно нечего. Ведь это же все безусловно против закона! Конечно же против, хотя где при этом сам закон? Закон был повсюду, вездесущий и всевидящий. Только полицейских не было.
— Восточная Европа, Милена, — не унимался Нюхач. — Помнишь поездку на поезде? Ты ехала в Сен-Мало — остров, окруженный стенами. Помнишь пароход, Милена? Качающийся на волнах, туда-сюда, туда-сюда? Помнишь звук гудка и морячек в тельняшках?
Милена не помнила из этого решительно ничего. Не было даже намека на какой-нибудь отзвук или туманный образ.
Нервно скосив взгляд, она увидела, как он шагает рядом с ними и улыбается. Глаза у Милены испуганными птицами метнулись в сторону; она шла, ссутулясь и уставясь себе под ноги.
«Это уж про меня, с вашего соизволения. Я и есть Энтони Тупица».
А Нюхач все наседал:
— Я прямо чувствую тебя, Милена. Помнишь Детский сад? Мистера Доддса, который учил тебя английскому? Помнишь ли тот первый день, когда ты там оказалась, — двадцать третье июня? Шел дождь, а ты была совсем одна. Тебе шел всего пятый годик, и тебе тогда ввели вирус, чтобы ты заговорила, а ты заболела. Вспоминаешь все это?
Для Милены Детский сад навсегда ушел в небытие. С ним что-то произошло. Помнилось лишь, что в десять лет ее свалила внезапная болезнь. Помнился бременем обрушившийся вес нового знания… Скрытно зашевелились старые вирусы.
Принцесса сердитым голосом вмешалась:
— Уходите, оставьте нас в покое!
Нюхач сделал шаг и оказался напротив нее; Принцесса была вынуждена остановиться.
— Ну же, Милена, — сказал Нюхач с улыбкой надежды, пытаясь заглянуть ей в глаза.
У Милены закружилась голова; даже идти стало трудно, будто тротуар под ногами начал крениться. Она встала возле Принцессы, прислонясь к ней, как к опоре. Вместо страха душу заполонила странная, всепоглощающая истома. Неимоверная, бередящая тоска, лишь усиленная вирусами, осязаемо заклубилась вокруг, как пар из решетки канализации.
В памяти всплыли слова, слова на немецком, тускло напечатанные готическим шрифтом: «DAS KAPITAL».
Милена вспомнила: да, она действительно их читала. Точнее, вроде бы и не она, а некая другая женщина — сидя с дымящей сигаретой в убогой, промозглой и прокуренной комнатенке. Сигареты она сворачивала сама — табачные волокна закатываются в тоненькую бумажку, которая затем заклеивается языком. Ноги у нее были отечные, неподвижные, как чужие. И сидела она у окна в инвалидной коляске, на первом этаже многоэтажки. Рядом за окном играли в мяч шустрые, нестерпимо шумные дети.
Милена опять тронулась с места, но в уме она уже сидела в инвалидной коляске.
— Ты не Милена, — мягко сказал Нюхач, переводя взгляд на Принцессу.
Надпись наверху следующей страницы: «Глава Первая. Товар».
Вмиг взвихрился целый сонм тщательно взлелеянных, готовых к использованию ассоциаций, адаптированных мыслей и справочных ссылок. Мысль исходила от той, что читает: «Эти неучи у меня еще попляшут».
1. ДВА ФАКТОРА ТОВАРА: ПОТРЕБИТЕЛЬСКАЯ СТОИМОСТЬ И СТОИМОСТЬ (СУЩНОСТЬ СТОИМОСТИ И ВЕЛИЧИНА СТОИМОСТИ).
Та, что читала, всосала дым через прокуренные зубы в прокопченную трахею. Некурящая Милена закашлялась.
— Милена? — не отрывая взгляда, пытливо спросил Нюхач.
Тусклые строки жгутами пронизывали мозг, и вместе с ними оседали в нем ноющие суставы, и распирающая грудь никотиновая отрава, и железная решимость, и ледяная гордыня. В чтении, и только в нем, зиждился способ уживаться с миром, восприятие собственного «я».
«Я, — думала та, что читает, — именно я избрана на то, чтобы вникать в этот сокровенный смысл. Я понимаю содержание лучше, чем они, все остальные. Я довожу его до них. К черту всех этих профанов, довольно! Они у меня еще попляшут». Где-то в мозгу свербил, нетерпеливо приплясывал вирус, чутко выжидая сигнала воплотиться в Маркса. Та, что читала, выстрелила ноздрями две победные струи дыма. Она снова жила, хотя и не знала об этом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});