Читать интересную книгу Дом толерантности (сборник) - Анатолий Грешневиков

– Притронуться – значит, оскорбить. Смысл глубокий, точный. Женщина для джигита – всегда прекрасна, благородна… Каждая женщина – неприступная царица. Ее можно лишь боготворить, любоваться ею, но строго запрещено трогать…

– В этом что-то есть.

– Закон. Если к царице, к танцующей девушке, притронешься, она перестает быть царицей.

Маша тонко подвела деда к рассказу о том, какая легенда лежит в основе лезгинки. Почему в ней столько азарта, ритма, барабанной дроби, но женщина при этом всегда безмолвна?! Зачем мужчины танцуют на пальцах ног? Может ли русский человек в совершенстве овладеть лезгинкой? Допустимо ли девушке исполнять танец мужчины?

Ответы деда Хасана становились все короче, ленивее. Зато Маша охотно задавала другие. Чем различаются лезгинки – осетинская, дагестанская, чеченская, ингушская? Почему осетинская лезгинка мягче в исполнении, чем чеченская?!

Легенд дед знал много. Перечислил те, что публикуются в книгах, пересказываются в школах. Подробно остановился лишь на одной, на той, что слышал от своего отца. Она ему больше других нравилась. По убеждению отца, лезгинка – это танец горных свободолюбивых птиц, танец орла и орлицы. Джигит подражает именно орлу, когда поднимается на пальцах ног к небу, он таким образом парит, гордо и величаво, а когда вздымает вверх руки или раскидывает их по бокам, то пытается превратить их в крылья, чтобы взлететь и кружить над любимой.

В тот момент, когда дед Хасан, забыв о возрасте, о длительной дороге и о том, что находился в гостях, демонстрировал, как правильно джигит должен держать руки и поднявшись на носки, кружить возле девушки, в квартире раздался оглушительный звонок. Пришла хозяйка дома – Ольга Владимировна. Ей не хотелось открывать дверь ключом, иначе надо было ставить сетки с продуктами на пол. Расчет на то, что ее на улице подождет и встретит дочка, не оправдался. Пришлось на кнопку нажимать не пальцем, ведь руки были заняты, а подбородком.

Дочка приняла пузатые сетки, будто камнями набитые, прямо у порога.

– Мамочка, прости меня, – запричитала она сразу. – Я просмотрела тебя… Я тут лезгинку разучиваю с дедушкой Хасаном.

У Ольги Владимировны округлились глаза, на миг задержалось дыхание. Через открытую в зал дверь она увидела стоящего под люстрой крепкого, осанистого бородатого старика. Дневной свет высвечивал его резко очерченные черты лица. Так как он держал руки на груди и вид у него был сосредоточенный, грозный, то ей стало неловко и даже немножко боязно. Она слегка кивнула ему головой и шмыгнула вместе с дочкой на кухню. Там недоуменно, резко подняв вверх брови, прошептала: «Откуда он здесь появился?!». Дочь тоже шепотом объяснила: «Это дедушка Анзора. Приехал, ну, а его никто не встретил. Он весь день сидел на лестнице, ждал. Я его позвала чайком угостить». «Ну, и что нам теперь делать?!» – волнуясь, спросила хозяйка дома и себя, и дочь.

Дед сам подошел к ним, заглянул на кухню.

– Добрая у вас дочка, общительная, – сказал он, посматривая на Ольгу Владимировну исподлобья. – Напоила меня чаем. Заставила несколько секретов из лезгинки показать. Я больше беспокоить вас не буду, пойду на улицу…

– Оставайтесь, не беспокойтесь, – возразила хозяйка, откладывая в сторону на середину стола сверток с куском розового мяса. – Я только мясо разберу, потом мы поговорим, чайку еще попьем.

Ольга Владимировна успокоилась, когда уловила, как тактичен старик в разговоре, как осторожно подбирает слова. Он теперь смотрел на нее жалобными, не прячущими взгляд глазами.

Маша не знала, как себя вести в этой ситуации. Оторвав глаза от лежащих на столе свертков с овощами и мясом, посмотрев на деда, увидела, что тот собрался уходить.

– Может, вас проводить? – предложила она.

– Не надо. Разрешите мне оставить свои вещи у вас? Анзор придет, я их заберу. Разрешите?

– Конечно, – ответили хором и мать, и дочь.

Уход старика вызвал облегченный вздох Ольги Владимировны. Она побранила Машу за излишнюю вежливость, припомнила, как по телевизору показали трагический случай, когда люди, потеряв бдительность и осторожность, пригласили незнакомцев в гости, и принялась за разборку свертков и приготовление ужина.

Вечером, когда семья Мазаевых собралась за столом, мать обрушилась на младшую дочь. Держала внутри себя суровые слова до вечера, до прихода мужа, чтобы вместе с ним отругать безалаберную студентку, которая вместо учебы приглашает в дом подозрительного старика и пляшет с ним лезгинку.

– Дом у тебя – проходной двор, – укоризненно качала головой Ольга Владимировна. – Кого ты ведешь в квартиру? Ты его знаешь? Может, он бандит какой, головорез?

– Никакой он не бандит, – обидчиво огрызнулась Маша. – К нашему Анзору приехал.

– К какому нашему? – сердито вопрошала и передразнивала дочь Ольга Владимировна. – С каких это пор Анзор стал нашим? Никакой он не наш. И все они, понаехавшие, черные, ненашенские. Заруби себе на носу, они – ненашенские. Черте что происходит…. Квартиру нельзя одной оставить. Обязательно посторонних приведет.

– Успокойся, Оля, – встрял в разговор Николай Степанович. – Его уже нет. Пришел, ушел… Бог с ним. Ничего страшного не произошло.

– Да я как увидела его в своей квартире – у меня сердце чуть из груди не выпало.

– Нашла кого пугаться? Деда с чемоданом?

– Тебе смешно. А он, между тем, страшный такой, бородатый. И тебе вместо того, чтобы ему чемодан помогать нести, надо было сказать, что нехорошо по чужим квартирам шастать. Незваный гость хуже татарина.

– Не заводись. Чего на пустом месте нервотрепку устраивать?! Он чечен или дагестанец. Может, с Ингушетии? В общем, лицо кавказской национальности, как в газетах их окрестили, но точно не татарин.

– Лезгинку татары не пляшут, – подала обиженный голос Маша.

– Уже научилась и матери перечить, – прикрикнула на нее мать. – Расхорохорилась, плясунья! Кем бы они ни были, я не хочу, чтобы в моей квартире чужие люди обитали.

Маша отодвинула тарелку и, фыркнув, убежала из кухни.

– А ты, Коля, мог бы меня поддержать, – продолжила Ольга Владимировна, уверенная в своей несомненной правоте. – Завтра она негра в ванной поселит.

– Не поселит, – сказал он, стремясь говорить ласково. – Успокойся же ты наконец.

– Защищаешь ее?! – сердитый голос хозяйки дома, так же отказавшейся доедать котлету, звучал еще громче: – Зря! Дурь у нее в голове играет. Беда по пятам идет за ней, а она слепая. Горе принесет ей этот Анзор. И ничего больше. Ты это знаешь, но боишься ей правду сказать. И все видят: стоило тут появиться Анзору, как парк наполовину вырубили, собак потравили, ненужных магазинов-живопырок понавтыкали, где попало. Во дворе уже на скамейке не посидишь – одни черные ходят, права качают. Дом наш эти черные заселяют, квартиру за квартирой… Вчера в соседнем подъезде мужик помер невзначай… Говорят, здоровый был, но кто-то помог уйти на тот свет. Сегодня в его квартиру уже новый кавказец въехал. А нашей Маше хоть бы хны… Привела чужака, губы надула…. На мать обижается.

– Ладно, я поговорю с ней, она, надеюсь, все понимает, – решительно заявил Николай Степанович, пытаясь поставить точку во вспыхнувшей ссоре.

Ольга Владимировна снова пододвинула к себе тарелку, воткнула вилку в котлету. Обещание мужа немного охладило ее пыл. При частых болях в сердце нельзя было не только психовать и кричать, но даже волноваться. Появление в доме грозного бородатого деда она восприняла, как недобрый знак, как посягательство на спокойствие и благополучие ее семьи. А тут еще и доверчивость дочери, готовой распахнуть двери квартиры всякому встречному, и эти ее непонятные занятия танцами с Анзором. Терпеть загадочные поступки младшей дочери ей осточертело. Интуиция подсказывала: к ее семье незаметно, издалека, тихой змеей, подкрадывается какая-то огромная опасность. Нужно было сопротивляться, кричать, звать на помощь Николая. К нему Маша прислушивается, его она побаивается. Может, все обойдется, и беда пройдет мимо их дома. Может, послушает отца и перестанет встречаться с Анзором.

– Она сама весь вечер рассказывала мне, как кавказцы в деревне дома скупают, – продолжила Ольга Владимировна, перейдя с сердитого голоса на жалостливый. – Поля берут, скот… Скоро все заграбастают. Старух выживают, а дома их за копейки скупают. Куда власть смотрит?

– Все просто, – заключил Николай Степанович тоном профессионала. – Наша молодежь бежит из деревень, не желает скот пасти, а чеченцы, дагестанцы и даже киргизы с удовольствием едут в деревни, за те же деньги там работают. И как тут властям поступить. Выгнать пришельцев? Так в пустых деревнях вообще некому будет жить и работать. У нас в городе почему улицы подметают таджики? Да потому, что русских не заставишь. Приезжим на красивую жизнь приходится зарабатывать. А нашим красивую жизнь подавай сразу, чтобы не работать и миллионы получать… Правильно я говорю, Максимка?