«двор»: «находят», «считают», «видят» и т. д.
Другое дело рассказ Павлу Воиновичу Нащокину. Доброго друга поэт не раз водил за нос, мистифицировал, как в случае с историей о спальне графини Дарьи Федоровны Фикельмон, где он якобы побывал[158]. Если Пушкин сообщил Нащокину о Голицыной, как прототипе, значит, хотел, чтобы так думали. «…Главная завязка повести не вымышлена, — записал со слов Павла Воиновича Петр Иванович Бартенев. — Старуха графиня — это Наталья Петровна Голицына, мать Дмитрия Владимировича, московского генерал-губернатора, действительно жившая в Париже. Внук ее, Голицын, рассказывал Пушкину, что раз он проигрался и пришел к бабке просить денег. Денег она ему не дала, а сказала три карты, назначенные ей в Париже С.-Жерменом. „Попробуй“, — сказала бабушка. Внучек поставил карты и отыгрался. Дальнейшее развитие повести все вымышлено»[159].
Вовсе нет. Но пока сосредоточимся на Голицыной.
«Знатный род, блестящие связи…»
О ней известно достаточно много. Статс-дама двора, поступившая на службу еще девочкой — начинавшая фрейлиной при Елизавете Петровне, она оставалась в милости у пяти государей, пользовалась покровительством и Екатерины II, и за ней императрицы Марии Федоровны — женщин очень разных, досадивших друг другу. Для подобного политического долголетия нужно иметь большой ум и еще большую житейскую сметку.
Голицына ими располагала. Она была представительницей той самой родовитой знати, которой Пушкин сочувствовал. Однако только по мужу. В девичестве же Наталья Чернышева, дочь посла во Франции Петра Григорьевича Чернышева, одного из братьев Чернышевых, сторонников Екатерины II, поднимавшихся по карьерной лестнице и без нее, но буквально взлетевших вверх с ее приходом к власти. Дядя фрейлины Захар Григорьевич руководил в начале царствования Военной коллегией, а Иван Григорьевич — Морской. Элита из элит. Причем Захар когда-то побывал возлюбленным великой княгини[160] и одно время пытался соперничать с Григорием Григорьевичем Орловым, впрочем, безуспешно — раздуть пламень из остывших углей ему не удалось.
Однако эта связь с кругом дядьев-заговорщиков помогает нащупать шаткий мостик («две жердочки, склеенных льдиной») между Старухой и карточной историей Петра Богдановича Пассека, на которую указывал еще Виктор Владимирович Виноградов, не обнаружив, правда, нитей, которые вели бы от этого екатерининского вельможи к Германну.
Петр Богданович «в одну ночь проиграл несколько тысяч рублей, долго сидел у карточного стола и задремал. Как вдруг ему приснился седой старик с бородою, который говорит: „Пассек, пользуйся, ставь на тройку, она тебе выиграет соника, загни парали, она опять тебе выиграет соника, загни сетелева, и еще она выиграет соника“. Проснувшись от этого видения, Пассек ставит на тройку три тысячи, и она сразу выигрывает ему три раза»[161].
Для нашей темы Пассек интересен тем, что входил в число друзей Екатерины II, участвовал в заговоре 1762 года, был арестован накануне 28 июня, не выдал товарищей, благодаря чему они успели поднять мятеж. Наконец, Пассек в составе караула был в Ропше в роковой день гибели Петра III, значит, мог считаться одним из убийц императора. О таких, как он, в заметке «О русской истории XVIII века» сказано с большой неприязнью. То есть Пассек вместе с другими заговорщиками-победителями отодвинул родовую знать от должностей и пожалований.
В петербургской повести сну Пассека соответствует сон Германна: «Поздно воротился он в смиренный свой уголок; долго не мог заснуть, и когда сон им овладел, ему пригрезились карты, зеленый стол, кипы ассигнаций и груды червонцев. Он ставил карту за картой, гнул углы решительно, выигрывал беспрестанно и загребал к себе золото, и клал ассигнации в карман».
Параллель с одним из заговорщиков 1762 года подсказывает, что речь в повести не о карточной игре. А имя Пассека — что игра идет на жизнь либо суверена, либо мятежника: ведь и Петра Богдановича могли казнить.
В отличие от дядьев отец героини никаким боком к заговору не принадлежал: он находился во Франции, на дипломатической службе. Граф Петр Григорьевич был крестником Петра I, дослужился до звания камергера двора и чина сенатора. Настоящий аристократ, выдвинувшийся благодаря милости императоров — из тех, кого Пушкин противопоставлял старинным семействам. Двадцати двух лет от роду, в 1741 году, он стал посланником в Дании, потом в Берлине, Лондоне и, наконец, в Париже. Своих дочерей Дарью и Наталью граф «воспитал в чужих краях» — в Англии.
В Париж молодая графиня попала уже двадцатилетней девицей в 1760–1763 годах. Право оставить детей при себе за границей — для времен Елизаветы Петровны редкая милость. Если при Петре I русские аристократки выезжали в Европу вместе с семьей, то позднее, вплоть до последних лет царствования «веселой Елисавет», императрицы предпочитали удерживать прекрасных соотечественниц дома, как бы в залог верности дипломатов. Первой ласточкой, отправившейся в 1758 году именно во Францию вместе с мужем, бароном Александром Сергеевичем Строгановым, была Анна Михайловна Строганова, урожденная Воронцова, дочь канцлера. Мать писала ей: «Ты русским женщинам дорогу показала».
Строганова была действительно очень красива, имела многочисленные увлечения (впоследствии ее родители будут хлопотать о разводе дочери, так как барон с ней разъехался). Именно в ее успехах следует искать следы пушкинского рассказа: «Была там в большой моде. Народ бегал за ней, чтобы увидеть la Venus muscovite{8}; Ришелье за нею волочился, и бабушка уверяет, что он чуть было не застрелился от ее жестокости».
Чернышева красавицей не была. Зато, вернувшись домой, удачно вышла замуж за бригадира (чин перед генеральским) князя Владимира Борисовича Голицына — родовитого, очень богатого красавца. Их брак хорошо описан у Яньковой: «Кроме того, что очень умная, [она] была великая мастерица устраивать свои дела. Муж ее… очень простоватый был человек с большим состоянием, которое от дурного управления было запутано и приносило плохой доход. Чтобы устроить дела, княгиня Наталья Петровна продала половину имения, заплатила долги и так хорошо все обделала, что когда умерла почти ста лет от роду, то оставила с лишком шестнадцать тысяч душ»[162].
Наталья Петровна Голицына, урожденная Чернышева. А. Рослин. 1777 г.
Наталья Петровна Голицына. В. Л. Боровиковский. 1800-е гг.
В тот же год, когда состоялось венчание — 1766-й, — при дворе прошла так называемая «карусель» — нечто напоминавшее рыцарский турнир, с состязаниями и красочным выездом[163]. Дамы допускались к участию: они метали дротики — «жавелоты» — и пускали стрелы. Чернышева получила приз — бриллиантовую розу. Этот цветок, правда живой, будет упомянут Пушкиным при описании портрета графини в молодости. Напомним, что роза — символ не только любви, но и эзотерического, скрытого знания — вечного перерождения природы. Отсюда розенкрейцерский злато-розовый крест.
Вторую поездку во Францию княгиня совершила уже замужней сорокалетней дамой с супругом и взрослыми детьми. «Наталья Петровна долго путешествовала по чужим краям и там воспитала своих детей,