Удар! Наша машина ушла носом вниз. Гоша летит головой в ветровое стекло, я удержался за ручку. Вижу, как прямо перед носом по нашему капоту бешено проходят громадные красные катки огромного тягача. Пройдя метров десять, он останавливается. Гоша стонет, его лицо залито кровью, струящейся с разбитого лба, но ничего, шевелиться он может. Вылезаем на улицу. И тут я не могу удержаться от хохота: водители — Михаил и забывший о ране Гоша, — схватив друг друга за грудки, выясняют, кто из них «нарушил правила».
Всем сначала кажется, что наша машина разбита. Вся левая часть капота превращена в лепёшку, а сама машина будто прессом вдавлена в снег. Первое решение — бросить её и идти дальше на одном АТТ, но потом нам пришло в голову попытаться починить наш «газик». Машину вытащили буксиром из снега, отогнули ломами вмявшийся в мотор металл, и, к удивлению, мотор завёлся. Ломом отодрали смятые крылья от гусениц. Оказалось, что колеса вертятся, хотя гусеница и перебита. Но чинить гусеницы здесь не привыкать. Через час, сменив трак, мы снова своим ходом пошли на «газике» вперёд, и только тогда до нашего сознания дошло, что затормози Гоша на секунду позднее, и слон АТТ раздавил бы нас…
Через час впереди в чёрной ночи показался огонёк. В воздух взвиваются две ракеты. Нас ждут. Вот уже видны силуэты двух «Пингвинов», балок и занесённые сани. Ещё минута, объятия, и мы сидим у тёплого камелька в машине, едим, рассказываем. Ребята смотрят на нас, как на людей с Большой земли, ведь они почти месяц в походе.
Это геодезисты, которые медленно, челноком, двигаются на купол, производя по дороге тончайшую геодезическую съёмку. За ними остаётся ряд вешек и цепочка точных значений их положений и высот поверхности на карте.
Ночь прошла хорошо. Спал как убитый. Мешок тёплый, «Пингвин» — прекрасная машина, инея нет на стенах почти нигде.
Утром нас ждали неприятности. Пурга, ветер 25 метров в секунду, видимость — несколько метров. Долго откапывали сани, которые АТТ потянет в Мирный, пытались «подрезать» полозья тросом, но толстый двадцатимиллиметровый стальной трос рвался как нитка. То и дело то один то другой оттирает на лице белые пятна обморожений. Лицо мгновенно покрывается слоем льда. Он снимается как маска. Усы обмёрзли, превратившись в льдину толщиной в сантиметр. Надбровья тоже покрываются таким слоем льда, что его почти скалываем. Но хуже всего глазам. На ресницах и веках толстые ледяные наросты. Поэтому, когда моргаешь, глаза до конца не закрываются, а когда их прикроешь рукой, лёд на верхних и нижних веках сразу смерзается, и глаза очень трудно открыть.
Около полудня почти при полном отсутствии видимости мы медленно вышли из ставшего родным стойбища «Пингвинов». Каким-то чудом держимся своего следа. Мы с Гошей идём сзади, почти упираясь в сани и, несмотря на это, иногда не видя их. АТТ в туче вздыбленного снега почти не виден. Идём по ветру, и это очень мешает. Весь поднятый нами снег летит, обгоняя нас, впереди машины, ухудшая и без того почти нулевую видимость. Мы почти уверены, что где-то потеряем след.
Час за часом идём вперёд. Подошли к косе, которую я оставил в скважине на пятидесятом километре. Теперь термометры уже «выстоялись».
Наблюдения провёл успешно. Снова идём вперёд. Иногда теряем след. Солнце зашло, но ,и пурга утихла, летит лишь позёмка. Когда след теряется, вылезаем из машин и идём искать его и, как ни странно, находим, а потом снова громыхаем. Лак едем часа три. И вдруг — авария: отвалился венец маховика двигателя на большом АТТ. Снова починка на ветру и морозе, но чувствуется, что мы уже спустились далеко вниз, не так холодно. Венец привязывается верёвкой, заводим двигатель воздухом из случайно взятого баллона и снова напряжённо следим за идущими впереди санями. Вдали показались огни Мирного. В 11 часов вечера мы уже ужинали в кают-компании.
На следующий день обработал результаты измерений. Обратного градиента температур в скважине на пятидесятом километре уже нет, а на седьмом есть. Значит, это не влияние потепления климата. После обеда — общий аврал по очистке от снега кают-компании, а сейчас, к вечеру, сводя на нет наш труд, замела пурга. Удачно мы выскочили и из-под АТТ, да и пурга нас помиловала.
День сто тридцать третий. Вот и прошёл праздник Первого мая. С утра начали получать радиограммы.
В два часа в центре посёлка был митинг. Говорили речи, стреляли из ракетниц, а потом с флагами пошли в кают-компанию. Там начался с половины третьего праздничный обед, перешедший в ужин. Первый тост за жён и невест сказал Дралкин. Читали восемьдесят радиограмм, присланных нам. Не спеша обсуждали ответы. Отгадывали, кто что прислал. Потом появились аккордеон, труба, барабан. Первая песня — «Россия», она так дорога здесь. Решили сделать её своим гимном, дальше «Огни Мирного», «Ялта»… Вечером смотрели кино, а потом опять веселились.
Ребята ловили у барьера рыбу зимней удочкой. Ловятся бычки и какие-то «рогатые» рыбы с лисьей мордой — говорят, реликтовые, — размером со щурёнка, длиной двадцать сантиметров***. За два-три часа поймали по тридцать штук.
Вечером был у Вадима и водителей, ели рыбу. По вкусу она похожа на навагу.
Погода прекрасная. Первый день, когда в Мирном полный штиль. Оказывается, при минус 15 в безветрие совсем не холодно. У дальних айсбергов видны толпы императорских пингвинов. В теодолит хорошо видно, как они важно стоят и солидно ходят.
Вчера на двух машинах — тракторе и бульдозере ездили на восьмой километр. Трактор тащил сани со станком. Толя и я должны были бурить скважины. Бульдозер шёл с волокушами за трубами, сваленными когда-то там же. Трубы были нам нужны, чтобы ставить их в верхней части скважин.
Туда ехал на бульдозере. Заложил косу на глубину восемьдесят метров и термометр на глубину сто метров Начали копать снег, и трубы нашлись. Погода сначала была хорошей, но потом стала портиться. Через полтора часа бульдозер ушёл. Мы проработали до 16 часов. Обстановка очень нервная. Все время мысль: «Сумеем ли уйти, успеем ли… или ещё можно поработать?» У нас нет ни мешков, ни запаса продовольствия, а если пурга заметёт и следы, то придётся стоять — может, день, а может, и больше… Вывод — надо всегда брать с собой спальные мешки. Но куда их положишь на тракторе? Кругом масло, подтекающее отовсюду.
Обратно возвращались, почти ничего не видя перед собой. Пурга усилилась. Двигались вдоль следа, пристально вглядываясь в него через открытую дверь трактора. Начиная с пятого километра следов почти не стало видно. Я выскочил на снег и бежал вдоль следа, а за мной, как за поводырём, шёл еле видный на десять метров трактор. Оказалось, что грохот и вой от ветра такой, что шума трактора не различаешь в пяти шагах. У аэродрома стало тише, и пурга меньше.