Читать интересную книгу Банкир - Дик Фрэнсис

— Нет, спасибо, пожалуй, одной достаточно. А то разнюниться тянет.

Понимаете, мне нравился Ян. Он был стоящим человеком. Удавила бы эту тварь, которая его убила!

— Думаю, Кальдер Джексон разделяет ваши чувства, — сказал я.

Она подняла взгляд. Ее лицо, отлично сохранившееся для пятидесяти лет, исполнилось неподдельного участия.

— Кальдеру будет страшно недоставать Яна. Не так много вокруг ветеринаров, которые не только пускают целителя на свой порог, но и обращаются с ним как с коллегой. У Яна не было профессиональной ревности. Это большая редкость. Очень хороший человек. От этого еще хуже.

Мы вновь вышли на промозглый ветер, и я в тот день проиграл пять фунтов, о чем Лорна Шиптон обязательно наябедничала бы дядюшке Фредди, если бы узнала.

Две недели спустя по приглашению Оливера Нолеса я еще раз посетил его хозяйство в Хартфордшире, и хотя снова было воскресенье и еще стояла зима, атмосфера в поместье разительно изменилась. Там, где раньше все погружено было в тихую зимнюю спячку, теперь пробудилась недремлющая суета и рвение; где рассеянно бродили по загонам матки с жеребятами, теперь неспешно разгуливали толпы кобыл с огромными животами.

Посев приближался к жатве. Жизнь поспела, вот-вот она появится на свет, а во тьму упадут новые семена. Я не был, строго говоря, сельским ребенком (десять акров лесистого холма в Суррее), и для меня рождение животных оставалось чудом и праздником; для Оливера Нолеса, по его словам, это служило постоянным источником беспокойства, прибылей и потерь.

— Полагаю, — откровенно сказал он, сопровождая меня в первый большой двор, — что к одной вещи я мысленно не подготовился: к значению жеребят, которые должны будут здесь родиться. Я имею в виду... — Он обвел рукой терпеливые головы, выглядывающие над рядами нижних дверок. — ...Этих кобыл предназначали для лучших жеребцов. У них легендарные родословные. Они — история. — Его благоговение было почти ощутимо. — Вы понимаете, я не сознавал, сколько тревог они мне принесут. Мы всегда старались делать для жеребят все, что могли, мы ведь обязаны, но если какой-нибудь умирал, это не было трагедией. А с этими... — Он виновато улыбнулся. — Мало, оказывается, просто приобрести Сэнд-Кастла. У нас должна быть очень прочная репутация, чтобы нам доверяли содержание элитных племенных кобыл.

Мы с ним прогуливались вдоль ряда денников, и он описывал мне в деталях происхождение каждой кобылы, к которой мы подходили, и жеребенка, которого она вынашивает, и даже на мой непросвещенный взгляд это звучало так, словно все победители Дерби и Оукса за прошедшую половину столетия имели отношение к грядущему поколению.

— У меня не было сложностей с продажей номинаций Сэнд-Кастла, — говорил хозяин. — Даже по сорок тысяч фунтов. Я мог выбирать в какой-то мере, какую кобылу принять. Так странно было отказываться от кобыл, которых я считал неподходящими!

— Нет ли искушения, — ненавязчиво поинтересовался я, — продать больше сорока мест? Чтобы... э-э... принять сверх нормы взнос... не облагаемую налогом наличность... по-тихому?

Его это скорей позабавило, чем оскорбило.

— Не скажу, что такого не делают ни на одном из существующих заводов. Но я не буду делать этого с Сэнд-Кастлом, по крайней мере; в этом году. Он еще слишком молод. И еще не проверен, разумеется. Некоторые жеребцы даже и сорока кобыл не выдерживают... и осторожные заводчики имеют обыкновение заглядывать в генеалогическое древо, но в происхождении этого коня нет и намека на то, что он может оказаться бессильным и неплодовитым. Я бы не взялся за все это, если бы имел хоть какие-то сомнения.

Казалось, он больше старается подбодрить себя, чем меня; как будто размах и ответственность его обязательств только сейчас дошли до него, а дойдя, напугали. Я почувствовал легкую дрожь тревоги, но заглушил ее, успокаивая себя тем, что прошедший огонь и воду жеребец стоил продажной цены и его можно в случае чего продать вновь, не потеряв ничего. В этой мошне деньги банка хранились надежно.

Время было более раннее, чем в мой прошлый визит, — одиннадцать утра, и видно было, что прибавилось работников: они чистили денники и носили корм и воду.

— Я был вынужден дополнительно нанять людей, — сухо отчитался Оливер Нолес. — Временно, на сезон.

— Трудно вербовать рабочую силу? — спросил я.

— Да нет. Я каждую весну так делаю. Хороших оставляю на весь год, если они остаются, конечно: эти ребята приходят и уходят, когда им вздумается, — те, которые не женаты. Я придерживаю ядро, а прочих на осень и зиму посылаю красить заборы и тому подобное.

Мы не спеша прошли во второй двор, где увидели тыльную часть Найджела, который заглядывал в денник, перегнувшись через нижнюю дверцу.

— Помните Найджела? — сказал Оливер. — Моего управляющего конюшней?

Найджел, как я заметил, был надлежащим образом поощрен.

— А Джинни, — поинтересовался я, пока мы гуляли, — она сегодня дома?

— Да, она где-то тут. — Он оглянулся кругом, точно ожидая, что она материализуется при звуке своего имени, но этого не произошло. — Как там дела, Найджел? — окликнул хозяин. Кустистые брови Найджела вынырнули из денника и нацелились на нас.

— Флорадора уже ест, — сообщил он, указывая на поднадзорную леди; в голосе его слышалось облегчение. — А Паттакейк еще тужится. Я как раз туда возвращаюсь.

— Мы тоже пойдем, — сказал Оливер. — Если вам интересно, — добавил он, вопросительно обернувшись ко мне.

Я кивнул и пошел с ними по проходу в третий, меньший прямоугольный двор для жеребят.

И здесь, где когда-то было пусто, теперь решительно зашевелилась жизнь. Денник, к которому Найджел нас подвел, был больше обычного и выстелен толстым слоем соломы.

— Жеребята обычно рождаются ночью, — сказал Оливер, и Найджел кивком подтвердил. — Она начала около полуночи. Она просто лентяйка, да, девочка? — Он похлопал бурый крестец. — Всегда тянет. Каждый год та же история.

— Ее не к Сэнд-Кастлу прислали? — спросил я.

— Нет. Это одна из моих, — сказал Оливер. — Жеребенок от Летописца.

Мы покрутились рядом несколько минут, но с Паттакейк не происходило изменений. Найджел, нежно прощупывая опытными руками вздутость под ее ребрами, сказал, что она, видимо, справится через час и что он пока останется с ней. Оливер и я двинулись вперед, мимо пока еще запертого случного сарая и дальше, по тропе между двух небольших загонов ко двору жеребцов. Все, как и раньше, блистало дотошной опрятностью.

В одном из загонов высился четырехногий силуэт, смиренно опустивший голову.

— Длиннохвостый, — сказал Оливер. — Получает больше воздуха, чем травы, ясное дело. Земля еще не прогрелась, и новая трава не выросла.

Наконец мы подошли к последнему двору, и там был он, высокородный Сэнд-Кастл; он выглядывал из стойла, как обыкновенная лошадь.

«Кто знает», — подумал я. Все было здесь: и гордое спокойствие аристократической головы, и любопытный взгляд, и настороженно вставшие торчком уши, но я не узнавал в нем того удивительного создания, которое видел в Аскоте. Я вдруг понял, что больше никто и никогда не увидит этот стрелой летящий огонь, эту высокую доблесть, от которой перехватывало горло; и казалось постыдным, что его принудили отречься от своего дара в надежде, что он передаст его другим.

Парень с метлой сметал крошки торфа с бетонного порога перед шестью стойлами жеребцов, а Сэнд-Кастл, Ротабой и Летописец наблюдали за ним с одинаково глубоким интересом, точно пассажиры автобуса, которые, высунув голову из окна, любуются уличным плясуном.

— Ленни, — сказал Оливер, — можешь вывести Сэнд-Кастла в малый загон, напротив того, где Длиннохвостый. — Жеребец поднял голову к небу, точно принюхиваясь к погоде. — Отведи его обратно в стойло, когда вечером будешь разводить по конюшням.

— Да, сэр.

Ленни был средних лет, маленький, продубленный и явно видавший виды.

Он прислонил метлу и исчез в дверном проеме, чтобы немедленно появиться, неся длинную веревку.

— Ленни — один из моих доверенных помощников, — сообщил Оливер Нолес. — Он у меня несколько лет. Крепче, чем кажется, и умеет обращаться с жеребцами. С жеребцами бывает очень трудно управиться, но Ленни справляется с ними лучше, чем с кобылами. Не знаю почему.

Ленни закрепил веревку на ошейнике, который с Сэнд-Кастла, как и с любого другого постоянного обитателя конюшни, никогда не снимали. Поверх ошейника укреплялась металлическая табличка с именем лошади, совершенно необходимая для идентификации. Смешайте всех этих кобыл без ошейников, подумал я, и никто не сможет определить, кто есть кто. Я тихо поделился этой мыслью с Оливером, и того явно передернуло.

— Боже сохрани! Даже не думайте о таких вещах. Мы очень осторожны.

Это наш долг. Иначе, как вы сказали, мы можем скрестить не ту кобылу не с тем жеребцом и никогда об этом не узнаем.