Кто же тут пировал, какие негодяи? И кто их спугнул, не дал увезти торопливо нахлестанных стволов? Или какие-нибудь безумцы куражились — просто так, в свое удовольствие?
В тот год как раз в печати одна за одной стали появляться статьи об охране природы, и единственное разумное объяснение, которое я могу теперь вывести из увиденного, было: значит, правда, испугались закона. Раньше обходили его втихомолку, а теперь вот испугались. И сбежали, забыв даже замести гусеничные свои следы.
Жуткое, поистине гробовое молчание стояло над изуродованным лесом. И подумал я еще, что когда-нибудь, когда этот бред под действием солнца, воды и ветра исчезнет, и почва снова начнет дышать, и — может быть — вырастут новые побеги, и — даже — воспрянет и заматереет новый лес, то вот и в том-то новом лесу будет человеку вдруг, непонятно от чего, неуютно как-то, не по себе.
Юрий Лощиц
Киренийский скиталец
Морские пучины ревниво оберегают свои секреты. Джозеф Конрад писал: «Вся кровь, пролитая в Средиземном море, не запятнала ни единым алым следом густую лазурь его классических вод». Древние историки оставили нам весьма скудные сведения о судостроении и навигации, а рисунки на вазах, мозаики, изображения судов, выбитые на монетах, «грешили» поэтическими преувеличениями. Наиболее достоверными считаются изображения униремы, биремы и торгового судна на одной этрусской вазе, относящейся к VI веку до нашей эры, и мозаики Дома корпораций в Остии, построенного в I веке нашей эры.
Самые надежные сведения о древних судах поставляет нам стремительно развивающаяся подводная археология. В начале шестидесятых годов были найдены так называемые Альбенгские остатки римского грузового судна с грузом амфор, а вскоре после этого — обломки иберийского судна того же периода с корпусом, обитым свинцовыми пластинами.
Правда, еще в 1900 году, после осушения озера Неми, на дне его были найдены два судна императора Калигулы. Но то были специально построенные для увеселительных поездок супергиганты своего времени — 80 метров в длину и 17 с половиной метров в ширину. Эти находки прекрасно иллюстрируют творческую дерзость античных корабелов, но представления о типовом судостроении древних не дают
Поэтому такой большой интерес историков и археологов привлекли продолжавшиеся четыре года работы по реконструкции торгового судна, найденного в акватории кипрского порта Кирения.
Заботливо укутанное морем в толстый слой ила, судно сохранилось поразительно хорошо — для своих лет, конечно. Под давлением тридцатиметровой морской толщи остов расплющился и стал одномерным — все части корпуса остались на месте, только они оказались уплощенными и разровненными, как цыпленок табака. Они были «разложены» на дне, как чертеж с отдельно вынесенными деталями.
Подводные археологи с чрезвычайной скрупулезностью собирали обломки до самых мелких, поднимали их на поверхность, выдерживали по нескольку месяцев (а крупные детали — больше года!) в огромной подогретой ванне с растворенным в ней консервирующим веществом полиэтиленгликолем, а затем собирали из мозаики отвердевших кусочков, число которых измерялось многими тысячами, остов судна.
Длина корабля оказалась сорок семь футов, ширина по бимсу — четырнадцать с половиной. Это самое древнее из судов, поднятых со дна моря: радиоуглеродный анализ деревянных частей корабля и бронзовые монеты, обнаруженные на дне, позволяют определить его возраст в 2300 лет.
Киренийская и другие находки последних лет позволили узнать много нового в истории древнейшего кораблестроения Средиземноморья. Мы теперь уже с уверенностью можем говорить о деталях стоячего и бегучего такелажа, о материале, который использовали при строительстве кораблей. Для киля брали скальный дуб, на шпангоут — главным образом черную акацию. Обшивку делали из липы или красного бука, для мачт, рей и весел использовали алеппскую ель. На судах чисто торгового назначения наиболее эффективным движителем был парус. Если, же необходимо было, чтобы судно при любой погоде и ветровом режиме сохраняло способность двигаться и маневрировать, предпочтение отдавалось веслам. Все боевые униремы, биремы, триремы были весельными.
Капитан затонувшего в Киренийском порту судна не мог кричать: «Свистать всех наверх!» — потому что оно было однопалубным. И не мог он восклицать «Паруса — на гитовы!» — ибо парус был всего один, прямоугольный и на единственной мачте. Не мог капитан и давать команды «Лево (или право) руля!», поскольку его не было, а судно управлялось двумя рулевыми веслами.
Причины гибели киренийского судна обнаружить не удалось. Внезапный ли шквал оторвал его от причала и бросил на камни, стало ли оно жертвой пиратского нападения на порт или столкновения с другим кораблем на оживленном рейде — это неизвестно. А может быть, согласно древним обычаям его нарочно затопили с грузом как жертву ненасытным морским богам, чтобы смилостивились они над другими кораблями каравана, — кто знает?
В 1974 году реставрация судна была закончена. «Киренийский скиталец» стоит сейчас в «сухом доке» — под сводами галереи средневекового замка крестоносцев в Кирении.
Г. Гаев
Сид Флейшмен. Чудесная ферма мистера Мак-Брума
Продолжение. Начало в № 1, 2.
Ветер дул всю ночь, и наутро медведь все еще продолжал прыгать. Язык вываливался у него из пасти, и он так похудел, что от него оставались лишь шкура да кости.
Наконец ближе к полудню ветру надоело дуть в одну и ту же сторону, и он повернул в другую. Нам стало жаль медведя, и мы перерезали веревку. Он так измучился, что даже не рычал. Тут же он направился в свой лес, чтобы подыскать новое дупло и забраться в него на зимовку. Но ходить он разучился. Мы смотрели, как он скачет на север, — скок, скок, скок, — пока не потеряли из виду.
Вот этот-то большой ветер и сломал мне ногу. Он не только вытащил из земли все колья изгороди, но и ямки, оставшиеся от них, унес. Одну такую яму он уронил у дверей сарая, и я в нее ухнул.
Все это сущая правда. У нас в прерии каждый знает, что Джош Мак-Брум готов скорей ногу сломать, чем соврать.
3. Война за кукурузный початок
Кузнечики? Да, конечно, они пронюхали о нашей чудесной ферме. Эти длинноногие, колченогие, быстроногие разбойники оставили нас без крова.
Вы знаете, что это за народ — кузнечики? Оглянуться не успеешь, как заплюют вас жвачкой. И страшно прожорливы. По-моему, никто на свете не может съесть такую прорву, как кузнечики. Особенно их привлекает всякая зелень .
Я не собираюсь вам тут хиханьки разводить. Напротив! Джош Мак-Брум — вы меня знаете, конечно, — готов скорее согласиться жить на дереве, чем соврать.
Так вот, начнем с погоды. Лето уже наступило, но было еще недостаточно жарко для кузнечиков. Ребята помогали мне рыть колодец и толковали о том, что они собираются вырастить, чтобы послать на окружную выставку.
Я думаю — вы уже слышали, какая у нас плодородная почва. Все растет, а уж как быстро! Семена сразу прорастают, и всходы выскакивают из земли прямо на глазах. Вот, не дальше чем позавчера, один из наших мальчиков уронил пятак, и пока его искал — из пятака уже вырос четвертак.
Однажды, рано утром, к нам по дороге приковылял какой-то долговязый, давно нечесанный незнакомец. Ну, и длинный же он был! Я думаю — упади с него шляпа, она летела бы до земли дня два.
— Привет, сэр, — сказал он. — Я Джон Узколицый, оттуда, отсюда и из прочих мест. Я могу дешево покрасить вам сарай.
Он, оказывается, был не только длинный, тощий и лохматый, а еще и близорукий.
— У нас нет сарая, — сказал я.
Он прищурился и засмеялся.
— В таком случае, — сказал он, — я вам покрашу его бесплатно.
Сарай, которого у нас не было, он покрасил быстрее, чем за секунду, да еще и времени у него осталось. Вид у него был голодный, и моя женушка Мелисса угостила его сытным завтраком, после чего он заковылял прочь.
— Я еще вернусь, — сказал он и помахал рукой.
Мы с ребятами продолжали рыть колодец. Трудная это была работенка. Они спускали вниз бадью, я наполнял ее землей, и они тянули за веревку — все одиннадцать, — как в игре «кто перетянет».
Дни становились длиннее, а жара наступила такая, что мухи падали на лету от солнечного удара. И все же для кузнечиков еще не пришла пора.
— Уиллджиллэстерчестерпитерполлитимтоммериларриикрошкакларинда! — кричал я из колодца. — Работать надо! Тяните бадью, детки!
— Ой, па, — вопил Честер из беседки, которую мы соорудили на дереве, — мне хочется вырастить для выставки призовой арбуз. Фунтов на пятьдесят!