не было. Не в Пронском уезде не было, не в Рязанской губернии, а во всей Российской империи. Пятьдесят шесть лет семья Рюминых и их партнеры владели всеми этими заводами и фабриками. И все это время иголки исправно выпускались. Первые сто лет существования заводы Рюмина и Томилина и вовсе были единственными в России по выпуску иголок. В 1773 году заводы перешли к богатому помещику генералу Кириллу Петровичу Хлебникову, потом, как приданое за его дочерью Анной, – к Дмитрию Полторацкому, а от него в 1842 году – к его сыну Сергею, который завез паровые машины и новое оборудование из Англии, Бельгии и Германии, выписал оттуда специалистов, выстроил новую домну, которая давала пятьсот пудов чугуна в сутки и мягкое железо, из которого тянули проволоку для изготовления игл. И все это время иголки продолжали исправно выпускать. К 1857 году игольная фабрика в селе Коленцы производила от ста двадцати до ста пятидесяти миллионов иголок в год и 150 пудов булавок. Фабрика, расположенная в соседнем селе Столпцы, выпускала семьдесят пять миллионов иголок. Тут, правда, есть одна тонкость. Дело в том, что для иголок высшего сорта привозили проволоку из Англии45.
Увы, экономический кризис восьмидесятых годов девятнадцатого века обрушил производство иголок. Игольные фабрики закрылись, но к тому времени заводы, успевшие три года побыть собственностью надворного советника Христиана Мейена, принадлежали «Акционерному обществу русского рельсового производства».
Мы, однако, слишком забежали вперед. Вернемся в восемнадцатый век, в третьей четверти которого Пронск стал уездным городом Рязанского наместничества, получил герб и регулярный план, утвержденные Екатериной Второй. Герб, если честно, получился почти издевательский: «в серебреном поле стоящий старый дуб, означающий изобилие дубовых лесов в окружностях сего города». Ко времени получения герба дубовые леса в «окружностях сего города» сильно поредели, а то и вовсе были сведены на нет неутомимым строителем российского флота Петром Первым. В «Экономических примечаниях» к планам генерального межевания Пронского уезда было написано: «В том городе публичных строений: городская крепость деревянная, едва вид имеет, именуется кремль». И эти полусгнившие бревна, эти жалкие остатки стен и башен, «едва имеющие вид», и были тем, что осталось… Впрочем, пронские купцы, торговавшие шелковыми и гарусными материями, холстами, медом, пенькой, хлебом, сидельцы в лавках, мещане, державшие постоялые дворы и продававшие сено и овес, женщины, занимавшиеся домашним рукодельем, вряд ли вспоминали те времена, когда приходилось со стен поливать кипятком крымских татар с ногайцами или поляков, когда от грохота пушек и пищалей закладывало уши и когда, чтобы напиться, приходилось с боем прорываться к воде. Что же касается детей, то в школах тогда историю не преподавали. Правду говоря, в Пронске и школ-то никаких не было. Лишь в феврале 1787 года в городе открылось первое двухклассное малое народное училище. Тогда в Пронске проживало, если считать вместе с пригородными слободами, почти восемь тысяч человек, а если без слобод, то раза в четыре меньше. Слободское население пахало землю и унавоживало огороды. Стрельцы и казаки были теперь без надобности.
Описание Пронска начала девятнадцатого века практически не отличается от описания в конце восемнадцатого. Дворцов не построено, моста через Проню тоже. Пристани под городом не было, судоходства не было, лесосплава не было, но рыба в Проне водилась, и разная. Вот только мелкая. Еще и написал какой-то проезжающий, что «…в городе Пронске есть строения, особенно питейные дома, совершенно ветхие, близкие к разрушению и безобразные». Правда, в уезде, у местных помещиков, имелись замечательные фруктовые сады, достигавшие порой огромных размеров. Коломенские и зарайские купцы скупали большую часть урожая этих садов. Между прочим, в одном из них и родился в середине девятнадцатого века Иван Владимирович Мичурин.
Ну да это все в уезде, а в самом Пронске скука была такая, что количество сдохших от нее мух давно превысило количество жителей города, включая кур, кошек и собак. На этом фоне организация в 1760 году Пронске, как и в тридцати других российских городах, инвалидной команды для солдат и офицеров, «за старостью, ранами, увечьем и другими причинами сделавшихся неспособными к службе», была событием. Через пятнадцать лет организовали штатную воинскую команду, за год до войны с французами ее упразднили и передали ее функции инвалидной команде. Жаль, конечно… Офицеры воинской команды носили красные однобортные кафтаны с палевым подбоем и камзолом, с воротником и косыми обшлагами из бледно-зеленого бархата, с косыми карманными клапанами на кафтане и желтыми пуговицами. Плюс белые суконные брюки, плюс треуголки, плюс лихо закрученные вверх усы… Пронские девицы… У них даже сны после этакой реорганизации из цветных превратились в черно-белые.
Гибрид черешни и редиски
В войне двенадцатого года пронское дворянство приняло самое деятельное участие как в Рязанском ополчении, так и в регулярных частях. Между прочим, среди тех, кто отличился на этой войне, был прадед Ивана Владимировича Мичурина Иван Наумович, который уже до войны успел прослужить в армии тридцать семь лет и дослужиться до майора. В двенадцатом году он вернулся в действующую армию из отставки, пошел воевать и провоевал еще пять лет. Его сын – дед Ивана Владимировича – в чине подпоручика сражался и под Смоленском, и под Тарутином, и в Бородинском сражении, брал Лейпциг, Дрезден, был награжден орденом Святой Анны и тоже вышел в отставку майором. Разве мог дед подумать, что его внук Иван, вместо того чтобы вести в атаку конных егерей или драгун, будет заниматься выведением яблок «ренет краснознаменное» или слив «ренклод колхозный»…
Вообще говоря, Пронск и уезд дали российской армии и флоту огромное, если соотносить с размером города и уезда, количество военачальников. Разве не удивительно, что из Пронского уезда, сухопутнее которого и представить себе невозможно, уезда, в котором глубина большинства рек и речушек не позволяет пожелать не то что семи, но и трех футов под килем, родом пять адмиралов российского флота, из которых, пожалуй, известнее всех вице-адмирал Василий Михайлович Головнин, руководивший двумя кругосветными экспедициями и пробывший два года в японском плену. А полный адмирал Иван Саввич Сульменев, прослуживший во флоте шестьдесят четыре года, прошедший двадцать девять морских кампаний и вырастивший рано осиротевшего младшего брата жены, будущего адмирала Федора Петровича Литке, создателя Русского географического общества и президента Российской академии наук… А вице-адмирал Обезьянинов, отличившийся при обороне Севастополя… А полный адмирал Яков Ананьевич Шихманов, оборонявший Свеаборг от англичан и французов… А капитан генерал-майорского ранга (по-нашему контр-адмирал) георгиевский кавалер Михаил Гаврилович Кожухов, в 1773 году осаждавший Бейрут и взявший приз в триста тысяч пиастров