Фильм «Как был завоеван Запад» — попытка воспитания исторической легендой, выдаваемой за истину. Все пять его эпизодов связаны судьбой трех поколений одной семьи. Временные рамки картины охватывают свыше полувека: действие начинается в 1840 году и завершается в 1895. Нет смысла пересказывать сюжет, ибо он — как того и требует антология — состоит из типовых ситуаций. Все те же трапперы, преодолевая множество опасностей, пробираются через дремучие леса к Миссисипи, все те же фургоны пионеров движутся через бесконечную прерию, переправляясь через могучие реки, и так же свирепы индейцы, и так же мужественны переселенцы. Война прерывает их героический мирный труд, но вот она уже окончена. Уже строится знаменитая дорога, пересекающая всю Америку, — эпизод, дающий возможность блеснуть великолепным аттракционом, когда неисчислимое бизонье стадо мчится, занимая всю огромную плоскость экрана, прямо на зрительный зал. И, наконец, все это увенчивается сверхдинамичной, великолепно снятой сценой героического преследования отважного бандита, которое ведется на полном ходу поезда, груженного лесом. А в самый решающий момент лопается трос, бревна рассыпаются и герой повисает над бешено мчащейся ему навстречу землей. Но все, конечно, заканчивается благополучно, как оно и должно быть.
Дело, однако, не в содержании, а в подаче материала. Начать с того, что фильм сопровождает торжественно-оптимистический дикторский текст, официальную восторженность которого не может снять даже такой мастер житейской, неприподнятой речи, как Спенсер Трэси. И эта патетическая интонация, этот пафос гимна пронизывает всю экранную историю семьи Прескотов. Эти белокурые красавицы и статные красавцы с гвардейской выправкой, эти внешне суровые старики, в глазах которых светится несказанная доброта, не просто мужественны и добродетельны, не просто полны твердой решимости преодолеть любые препятствия, но и несут в себе мощный заряд веры в идеалы, вдохновившие пионеров — по утверждению авторов «Лайфа» — на поход к Западу. Им, пионерам, хочет убедить нас фильм всем своим строем, было мало личного счастья, они хотели счастья для всех.
Не в этом ли — великая Американская Мечта?
Скорее, ответим мы, в этом — великая Американская Легенда.
В сторону были
Место, которое занимает в истории развития жанра сказочно-патриотический вестерн, несомненно свидетельствует о постоянном внимании к этому разряду фильмов тех, кто определяет идеологическую политику. Однако то противоборство тенденций, которое было замечено нами еще в «Крытом фургоне» и «Железном коне», привело жанр не только к легенде, но и к исторической были. И хотя переселенческие вестерны этого второго направления начали пробивать себе дорогу позже, они оказались не менее важны для общей эволюции жанра. Нам предстоит сейчас перейти с полюса на полюс, переключившись на ленту Артура Пенна «Маленький Большой человек», прямо противоположную по тенденции картине «Как был завоеван Запад». Но этот переход должен быть столь же постепенен, сколь постепенен он был в самой истории вестерна. И начать нам следует с фильма, который сам его автор назвал легендой. Это — «Дилижанс» все того же Джона Форда, вышедший на экран в 1939 году и даже через двадцать лет оставшийся, как подтвердил Международный опрос кинокритиков, «лучшим вестерном всех времен».
…Лихорадочно стучит телеграфный аппарат, установленный в военном лагере, рывками бежит из него лента, которую торопливо читают несколько офицеров. Племя вождя Джеронимо готово нарушить мир. Под этот тревожный стук, который всегда будоражит воображение и прочно связан с представлением об опасности, мы и вступаем в фильм, чтобы затем сразу же перенестись на главную и единственную улицу захолустного западного городка, очутиться у входа в салун и наблюдать оттуда за подъезжающим дилижансом.
Перед тем как прибыть на экран, он уже совершил однажды предстоящий ему сейчас рейс в новелле «Карета в Лордсбург» Эрнста Хейкокса, автора многих литературных вестернов, по еще одному рассказу которого был поставлен уже знакомый нам «Юнион пасифик». По литературным своим достоинствам новелла была, честно говоря, так себе. Описанные в ней приключения тоже не блистали особой выдумкой. Но было в ней нечто отличавшее ее от рядового, ординарного вестерна. Это нечто заключалось в нестандартных характерах действующих лиц. Их наброски давали простор для дальнейшей разработки, для создания на этом материале оригинального социально-психологического портрета времени. И Джон Форд с помощью драматурга Дадли Николса, одного из самых талантливых кинематографистов тридцатых годов, с которым режиссер вместе делал «Ураган», «Осведомителя» и еще несколько фильмов, великолепно использовал открывшиеся перед ним возможности. Давая совместное интервью об истории работы над картиной, Форд и Николе говорили об этом так: «Нам потому особенно понравился этот рассказ, что он нарушил привычные штампы. В нем нет положительных персонажей в общепринятом у нас смысле слова. Герой убил трех человек. Героиня — проститутка». Но, добавим мы, нарушение штампов отнюдь не означало отказ от канонов жанра. Впрочем, подождем с выводами и вернемся к фильму.
Нам уже доводилось цитировать рассказ Брет-Гарта «Изгнанники Покер-Флета». Сделаем это еще раз. «Из поселка, — сообщает писатель, строя завязку, — изгонялись некоторые личности предосудительного поведения. К сожалению, я не могу умолчать о том, что в числе их были дамы. Однако, отдавая должное прекрасному полу, следует сказать, что предосудительное поведение этих дам носило профессиональный характер. Покер-Флет отваживался осуждать только явные проявления порока». Городок Тонто, из которого отправляется дилижанс, ничем в этом смысле не отличался от Покер-Флета. И первой пассажиркой стала — не по своей воле, ибо она, как и бретгартовские Герцогиня и матушка Шиптон, не хотела уезжать, — молодая и красивая представительница древнейшей профессии по имени Даллас. Она шла под конвоем постных дам со злобными лицами ханжей, представлявших местное Общество охраны закона и порядка, и толпа молчаливых мужчин, наблюдавших за этим шествием, провожала ее понурыми взглядами. И только второй изгнанник, доктор Бун, выдворяемый за беспробудное пьянство, с бесшабашностью человека, которому нечего больше терять, подал руку отверженной и, с улыбкой сообщив, что они оба — жертвы социальной несправедливости, проводил ее до кареты. Этот их совместный проход иронически сопровожден режиссером мелодией полурелигиозного и полупатриотического гимна «Гло-ри, глори, аллилуйя».
Возвратившись на минутку в салун, чтобы заглушить свою неистребимую жажду, доктор натыкается там на маленького робкого человечка с пышной и совершенно неподходящей ему фамилией Пикок, что означает — павлин. Человечек держит в руках потертый чемодан, в котором он — мелкий и, как видно, не слишком удачливый коммивояжер, обремененный огромной семьей и чем-то похожий на бессмертного шоломалейхемовского Менахем-Менделя, — возит образцы разных сортов виски. Узнав об этом, доктор немедленно берет над ним опеку, и они вместе садятся в дилижанс.
Следующей пассажиркой становится надменная дама, брезгливо подбирающая юбки, чтобы ненароком не коснуться падшей женщины. Это — миссис Мэлло-ри, едущая к мужу-офицеру, переведенному в Лордс-бург. Несмотря на беременность, она продолжает вести себя как светская львица, к которой прикованы взоры всех мужчин. Ее замечает из окна салуна гроза местного общества, бретер и игрок Хэтфилд. Он человек вздорный, и аристократизм его замашек явно не соответствует занимаемому им положению, хотя чувствуется, что он знавал и лучшие времена. Хэтфилд не собирался в путь, и только появление миссис Мэллори заставило его принять внезапное решение. Он влезает в карету и садится против нее. В чем подоплека всего этого — мы пока не знаем.
К дилижансу подходит шериф, который, устроившись снаружи, на передке, сообщает кучеру, что едет разыскивать Ринго Кида, собирающегося, по его сведениям, подстрелить всех трех братьев Палмеров, живущих в Лордсбурге. Он везет ордер на его арест. «А все-таки, — отвечает возница, — Ринго Кид — хороший парень. Он не пошел бы на убийство просто так».
Щелкает кнут, лошади норовисто берут с места, и дилижанс резво катит через городок. Но не успевает он разогнаться по-настоящему, — как его останавливает представительный джентльмен средних лет с дорогим саквояжем в руке. Ему тоже нужно в Лордсбург, и его тоже все знают: это директор банка Гейтвуд.
И, наконец, появляется герой. Он стоит на обочине дороги, опершись на винтовку, и делает знак, что хочет сесть в дилижанс. Это статный парень с простым, открытым лицом и обезоруживающей, чуть смущенной улыбкой. Шериф предъявляет ему ордер и помещает арестованного, не оказывающего никакого сопротивления, внутрь кареты.