Читать интересную книгу Персонных дел мастер - Станислав Десятсков

Тем и кончился малый военный совет.

А ночью по дорогам Бадена полетели невиданные в сих краях русские тройки. Горящие смоляные, факелы выхватывали из темноты развевающиеся конские гривы, белые кафтаны ездовых, солдатские треуголки и льдисто поблескивающие штыки, которыми, как еж иголками, ощетинилась каждая подвода.

Когда на рассвете пехотные части Людвига Баденского вышли на развилку дорог, добрые бюргеры окрестных городков только с ужасом разводили руками: да, ночью промчались со стуком и грохотом какие-то дьяволы с горящими факелами и дикими непонятными песнями. Нарушили все предписания городского магистрата о тишине и, не уплатив положенного штрафа, растворились в ночи.

Так полк Ренцеля ушел от погони и через Вюртемберг, Баварию, Австрию начал свой марш в тысячу верст. Поворот полка был настолько неожиданным, что имперские власти не успели снять войска с Рейна, из Италии и Венгрии, чтобы преградить путь русским солдатам.

У почтенных бургомистров не было никаких сил под рукою, и без боя распахивали перед полком свои ворота городки по Дунаю, по первому требованию поставляли фураж и довольствие богатые баварские гроссбауэры и австрийские помещики. Не доходя до Вены, полк повернул на север и вошел в Чехию. Солдаты дивились на чехов не менее, чем чехи на них: звучала вокруг родная славянская речь, улыбались девушки у колодцев, слышались вокруг мягкие тягучие песни, совсем как где-нибудь на Владимирщине.

Уже совсем рядом была Силезия, а за ней и Польша, но рядом оказались и стоящие возле Одера шведские войска. Солдаты и офицеры все чаще вспоминали Фрауштадт, и все суровее становились лица, и со все большим нетерпением поджидали гонцов, высланных с передовыми дозорами. Через Моравские ворота полк вступил в Силезию.

Схватка в корчме

В одинокой корчме по Бреславльской дороге у переправы через Варту в теплый апрельский вечер царило какое-то скрытое и незаметное для глаза постороннего оживление. Впрочем, почему только для постороннего?

Даже сам хозяин корчмы пан Ильховский не заметил ничего необычного в том, что какие-то люди в охотничьих костюмах беспрерывно входят и выходят через распахнутую по случаю отличной погоды настежь парадную дверь. Впрочем, пан Ильховский выпил уже не первую бутылку токайского со своим заезжим другом паном Чешейко и потому мог и не заметить явного нетерпения охотников, караулящих какую-то особую дичь. Зато субарендатор корчмы пана Ильховского, еврей Яцек, про себя отметил, что каждый второй из этих охотников осведомлялся о каких-то заезжих саксонских офицерах и выспрашивал, что это за люди сидят в малом зале за стойкой. Яцек устал уже объяснять, что это есть сам пан Ильховский, его хозяин и покровитель, вместе со своим другом паном Чешейко, знаменитым рыцарем Речи Посполитой, оруженосцем покойного короля Яна Собеского. Про себя Яцек решил, что подобные расспросы не предвещают ничего доброго, и на всякий случай отправил пораньше в синагогу ближайшего местечка жену и дочку. Кто знает, что взбредет в голову этим панам-охотникам, помимо ружей вооруженным заткнутыми за пояс пистолетами, шпагами и саблями. Ведь если паны в самом деле собрались на конную охоту, то, во-первых, на кого охотиться в поле в апреле, а во-вторых, где же собачьи своры и доезжачие? Нет, все дело шло к великому бою посуды, и Яцек окончательно убедился в этом, когда увидел перед собой хорунжего Хвостатого — первого драчуна и забияку в околотке.

— Эй, корчмарь!— заорал с порога ясновельможный пан Хвостатый.— Сюда не заглядывали офицеры-сасы?

— Здесь никого нет, кроме моего хозяина, пана Ильховского с другом,— смиренно ответил Яцек.— Прошу простить вельможного пана, на двор въехала чья-то дорожная карета. Может, среди них есть саксонские офицеры?

Но из кареты вышла компания странствующих музыкантов, вооруженных трубами, скрипками и гобоями. Один из них, настоящий великан, тащил на себе огромный турецкий барабан.

— Езус, Мария! Только музыкантов и не хватало, чтобы испортить нам всю музыку! — выругался пан Хвостатый и, пренебрежительно повернувшись спиной к музыкантам, заказал бочку вина «охотникам».

— Платит король! Ясно?!

— Как не ясно, все ясно, вельможный пан, но только, боюсь, мой хозяин спросит, какой король заплатит за полную бочку.

— У нас в Речи Посполитой один король, Станислав Лещинский! Виват! И да сгинут все москали и мятежники сандомиряне! А на твоего хозяина мне плевать!

— Виват! Виват королю Станиславу! — закричали окружившие пана Хвостатого «охотники». Их было человек десять, но кричали они так, словно собрался великий сейм для избрания короля.

— Прошу, панове, не кричать в моей корчме! — Из задней комнаты, что за стойкой, выплыл сам пан Ильхов-ский, то есть сначала выплыло его брюхо, а за ним показался и пан Ильховский, дюжий мужчина с такими кустистыми бровями, что глаза пана, казалось, спрятались на опушке густого леса. Сейчас эти глаза метали молнии, пан грозно сопел и вызывающе опирался на эфес тяжелой старинной сабли, с которой он бился при короле Яне Собеском еще с турками под Веной.

При виде столь грозного пана «охотники» приутихли, тем более что за паном Ильховским появилась еще более мощная фигура пана Чешейко, а из поварни на грозные крики хозяина выскочили вооруженные слуги двух знатных шляхтичей и повара с такими длинными и острыми ножами, что при виде их обмирало самое ретивое сердце.

Пан Ильховский оглядел своих полупьяных противников и громовым голосом провозгласил:

— Да сгинут схизматики шведы и их короленок! А Станислава Лещинского я знать не желаю!

«Охотники» стали пятиться к двери, образуя как бы клин, на острие которого стоял пан Хвостатый.

— Так пану Ильховскому не нравятся шведы и их король?! — спесиво кричал Хвостатый.— Что ж, можно понять пана, ведь он заплатил шведскому королю знаменитую на всю Польшу винную контрибуцию! — При этих словах «станиславчики» зашлись от смеха и даже на лицах друзей пана хозяина появились невольные улыбки. Только с одного пана король взял не золотом, а токаем.

Напомнив о злосчастной контрибуции, пан Хвостатый попал, что называется, не в бровь, а в глаз. Метче нельзя было ударить знатного пана, и если Хвостатый хотел получить врага, то он его получил, и притом самого заклятого.

— Щенок! Ты мне за это ответишь! — Пан Ильховский выхватил из ножен дедовскую саблю.

— Эй, музыканты, сыграйте-ка реквием для пана хозяина! — Пан Хвостатый щелкнул курком пистолета.

Казалось, неминуема уже очередная стычка между сандомирянами и «станиславчиками», какие часто случались в ту пору на постоялых дворах... Как вдруг снаружи донесся топот многих лошадей, а через минуту, в сопровождении двух десятков жолнеров, вошел одноглазый рыжеволосый офицер-великан с суровым лицом, пересеченным шрамом.

— Рыбинский, сам Рыбинский! — пронеслось по корчме.-Знаменитый партизан был одинаково известен в обоих лагерях.

С одного взгляда Рыбинский определил, что здесь пахнет порохом, но, явно не желая ввязываться в драку, повелительно отстранил Хвостатого в сторону, отвесил пану хозяину низкий поклон и осведомился, не обидел ли его чем этот неуч. При этом Рыбинский так грозно взглянул на пана Хвостатого, что лицо последнего покрылось восковой бледностью, словно в глаза ему заглянула сама смерть.

— Поверьте, пан Ильховский, этот шляхтич еще молод, он настоящий щенок, он сейчас принесет вам свои извинения...

— Вот и я говорю, что он щенок! — пробурчал пан Ильховский, с торжеством принимая извинения Хвостатого.

— Ну вот и славно, что покончили с этим делом! — Рыбинский, казалось, совсем успокоился при виде примирения двух знатных панов и спросил как бы невзначай: — А вы не видели, панове, на этой дороге кареты с проезжими саксонскими офицерами?

— Да на что сдались эти сасы? — искренне удивился пан Ильховский.— Не было сегодня никаких карет, разве что прибыла компания каких-то побирушек-музыкантов в дорожном рыдване. Да вон они сидят в дальнем углу.

Все невольно повернули головы в сторону музыкантов, которые как ни в чем не бывало заказывали ужин Яцеку.

— Странно, но одно из этих лиц мне знакомо! — заметил пан Ильховский, вглядываясь в лицо Федора и с трудом вспоминая славную пивную дуэль во Львове.

— Да и я их знаю. Какие они, к черту, музыканты! Милейший князь и мой славный рыцарь-сержант! — Лан Чешейко с распростертыми объятиями отправился к столу, за .которым сидели наши «музыканты». Ох как проклинали в эту минуту и Сонцев и Никита старого вояку!

Почувствовав опасность, взвели под столом курки пистолетов Гофман, Бургиньон и Федор.

— Ну конечно же это они — и князь и его секретарь! — воскликнул с порога только что вошедший помощник Рыбинского, наш старый знакомый Илинич. Он быстро опередил Чешейко и преградил ему путь.— Прошу простить ясновельможного пана, но то мои пленные. Это опасные русские шпионы, пан Чешейко.