Читать интересную книгу Тихий сон смерти - Кит Маккарти

Разумеется, вторично этот вопрос Хартман не задавал.

Во всяком случае, не задавал вслух, хотя время от времени упомянутый вопрос возникал в его голове. Он явно вляпался во что-то грязное, противозаконное и очень опасное, – как иначе можно понять, что кто-то одновременно и шантажировал, и подкупал его? На него были истрачены десятки тысяч фунтов, и, что бы за всем этим ни стояло, это было нечто грандиозное. К тому же люди, подобные Розенталю, не работают за лаборантский оклад. И облик Розенталя, и его манера говорить выдавали в нем самого настоящего убийцу, и Хартман ни на миг не сомневался в серьезности угроз, которые тот произнес ровным тихим голосом. Внешне этот человек выглядел интеллигентным и уравновешенным, но за этой ширмой Хартман успел разглядеть безумие. Он сделает то, что обещал.

Но почему? Что такого было в смерти Миллисент Суит, что требовалось скрывать? Почему ничем, в общем-то, не примечательная, хотя и странная смерть так сильно затрагивала чьи-то интересы? Вопрос возникал сам собой, и, когда Хартман впервые задал его себе, он не смог найти на него ответ. Но, несмотря на все свои недостатки, Марк Хартман был отнюдь не глупым человеком, и постепенно разрозненные факты начали складываться в его голове в четкую картину.

Рак.

Во время их первой встречи Розенталь подчеркнул, что сотрудничество и жизнь с тридцатью тысячами фунтов намного предпочтительнее жизни без тридцати тысяч фунтов, зато украшенной широкой рассылкой видеозаписи его сексуальных художеств. Когда Хартман с этим согласился (а что еще ему оставалось?), последовали инструкции о том, что он должен сделать. Он должен был переписать протокол вскрытия тела Миллисент Суит и заключение о ее смерти. Розенталь недвусмысленно предупредил Хартмана, что в новом заключении не должно упоминаться о множественных раковых опухолях. Также Хартману ни под каким видом не следовало проводить мысль о том, что смерть девушки была неестественной, тем самым давая коронеру возможность начать официальное расследование. Розенталь предложил написать в заключении, что Миллисент Суит умерла от субарахноидального кровотечения, и Хартман уже готов был с этим согласиться, как вдруг вспомнил о существовании Белинды.

– Я не могу так поступить, – возразил он и принялся объяснять причины своего отказа.

На лице Розенталя появилась недовольная гримаса, но он быстро взял себя в руки и, пожав плечами, произнес:

– Наверное, тут ничего не поделаешь.

В этот момент у Хартмана появилось ощущение, что Розенталь не просто недоволен – он разгневан, хотя всеми силами старается скрыть свои чувства. Розенталь между тем посмотрел на Хартмана и спросил:

– Что вы предлагаете?

– Это должна быть какая-то разновидность рака. Белинда достаточно опытна, чтобы понимать, что именно рак стал причиной смерти Миллисент.

Идея Хартмана не встретила одобрения, скорее наоборот, Розенталю она решительно не нравилась, и он не скрывал этого. Лишь после долгого, хотя и тактичного спора он согласился, что диагноз «лимфома» в сложившейся ситуации может стать наиболее приемлемым.

– Нет ничего необычного в том, что молодой взрослый человек заболевает ею, и она бывает исключительно агрессивной, – пояснил Хартман. – К тому же эта версия успокоит Белинду.

В конце концов Розенталь уступил. Без энтузиазма, но заметив, что другого выхода нет.

Однако от внимания Хартмана не ускользнул тот факт, что Розенталь во что бы то ни стало старается уклониться от темы рака. И теперь Тернер, босс умершей, узнав, что Миллисент скончалась от рака, тоже оказался, мягко говоря, не в восторге от этого известия. Какой же могла быть его реакция, узнай он, что на самом деле Миллисент Суит умерла от по меньшей мере двадцати опухолей, обнаруженных едва ли не в каждой ткани организма.

Сидя в своем кабинете, Хартман смотрел в окно на чудовищную водяную скульптуру, нутром ощущая, что над ним нависла колоссальная опасность. Да, он расплатился – по крайней мере на данный момент – с долгами и даже купил новый автомобиль, много лучше и дороже прежнего, но теперь, когда его желания исполнились, это не доставляло Хартману радости. Видеокассета все еще находилась у Розенталя, и Хартман всем своим существом чувствовал, что впереди его ждут еще большие неприятности.

Ему было совершенно ясно, что, каковы бы ни были причины смерти Миллисент Суит, кому-то до зарезу нужно сохранить их в тайне, причем любой ценой, и он, стареющий и слегка располневший, но все еще привлекательный Марк Хартман, оказался вовлеченным в сердцевину этой интриги. И увяз в дерьме по самые уши.

Тернер положил, вернее, едва ли не швырнул трубку на аппарат. Он видел, что у него трясутся руки, но сейчас ему было не до самосозерцания. В ушах у него все еще звучали слова Хартмана, и обыденная оболочка этих слов совершенно не соответствовала их истинному смыслу.

…Весьма агрессивная лимфома… весьма необычная…

Тернер знал, что если Миллисент умерла от рака, то болезнь должна была развиваться стремительно, и не только потому, что еще за неделю до этого она была совершенно здорова, но и потому, что привидевшийся ему ночной кошмар оказался реальностью. Осознание этого поселило в душе Тернера, чья жизнь в последние дни была наполнена тягостным ожиданием, смертельный страх.

Он попробовал успокоиться. Смерть Миллисент не обязательно должна означать именно это – ведь лимфомы нередко встречаются у молодых людей, так что, возможно, это просто совпадение.

Но тут же мозг Тернера внезапно взорвался вопросом: а не мог ли это быть Протей?

Да, ощущение, которое испытал Тернер, иначе как взрывом в голове не назовешь. Он понял, что прежде не позволял этому слову проникнуть в свое сознание, и его неожиданное, незваное появление на миг повергло Тернера в шок. Это слово было подобно демону, за ним тянулся такой шлейф дурных воспоминаний, что оно не воспринималось рационально.

…Необычайно агрессивная…

Возможно, это просто совпадение. Но, словно тяжелое копье, Тернера мгновенно пронзила уверенность: нет, не совпадение. Сомнений больше не оставалось: это Протей, будь он проклят. Это он был и причиной, и следствием.

Тернер сидел в своем кабинете, откинувшись в кресле и устремив невидящий взгляд в потолок. Внезапно, словно приняв какое-то решение, он резко наклонился вперед и схватил со стола диапозитивы, которые утром принесла ему Хэрриет. Линии, пересекавшие нижнюю часть снимков, конечно, никуда не делись, и их вид, похоже, окончательно доконал Тернера. Он внезапно рухнул на стол, уронив голову на руки. Он не плакал, но лишь потому, что всепоглощающий страх, охвативший все его существо, лишил его этой способности.

Он знал, что умрет. Знал и то, что умрет жуткой, ужасной смертью.

Но как? Как это возможно?

Возможно, пытаясь побороть страх, он перебрал в памяти события двух предыдущих лет. Они, должно быть, как-то фиксировали результаты, но делали это очень изощренно. Словно иллюзионисты, они пригласили его проинспектировать каждый их шаг, а затем – hey presto! [2] – выдали результаты, которые он хотел видеть.

Только эти результаты оказались сфальсифицированы.

И он, и Миллисент, и все остальные продолжали пребывать в радостном неведении, полагая, что все идет хорошо. Они и не подозревали, что их жизням суждено прерваться много раньше назначенного срока.

Наверное, так и было задумано, чтобы смерть настигла их всех быстро и они не успели доставить своим существованием неприятности, как это произошло в случае с Миллисент Суит. Только с ним, Робином Тернером, такой номер не пройдет.

Внезапно Тернер почувствовал, как охвативший его страх превращается в ярость. Он выпрямился в кресле и принялся размышлять. Чувствовал он себя пока еще хорошо, и у него имелись доказательства того, что эти люди его обманывали. Пусть ему и не суждено избежать своей участи, но он сделает все, чтобы испортить жизнь тем, кто отнял ее у него самого.

О да. Теперь, в преддверии смерти, когда уже нечего бояться, Тернер вдруг почувствовал в себе силы бросить миру вызов. Его рука снова потянулась к телефону. Справляться о номере не было нужды, поскольку с недавних пор он знал его очень хорошо.

Заболела голова, но, охваченный желанием отомстить, Тернер не стал обращать внимания на подобную мелочь.

Дело Суит беспокоило Фрэнка Каупера. Он никогда не отличался ни выдающимися способностями, ни чрезмерным служебным рвением. Тридцать один год он прослужил в полиции, ежедневно до блеска начищая пуговицы на своей форме и всеми силами стараясь ускользнуть из участка, если там начинала завариваться каша, – что, впрочем, происходило всякий раз, когда он там появлялся. Уж лучше пребывать от участка подальше, а еще лучше найти повод отправиться в офис суперинтенданта. Но даже теперь, когда Каупер находился на пенсии, инстинкты полицейского еще не атрофировались в нем окончательно. Никому другому не удавалось так ловко ускользать от неприятностей, раньше остальных почуяв, что запахло жареным.