Читать интересную книгу Папа - Татьяна Соломатина

– Мне начальник запрещает ходить на работу в ярком. «Вы, – говорит, – секретарь! Секретарь в сером значительнее, чем в ярком!»

– Я всегда очень нравилась мужчинам. К сожалению для меня. Мне всегда очень нравились мужчины. К сожалению для них.

– Весь свой эротический пыл он растратил на рифмы. До секса и поэзии дело ни разу не дошло…

– Она так ленива, что мужа не выгоняет только потому, что для этого надо хоть раз проснуться раньше полудня, а уснуть – позже девяти вечера. Она не может его выгнать, потому что давно с ним не виделась – он всё время на работе, когда она не спит.

– Он постоянно говорит: «Решает жена!» Так привык уже, что, когда любовница спросила его: «Что ты подаришь мне на день рождения?» – ответил: «Решает жена!»

– Девочки, его так достали бабы, что он сделался пидорасом. Так был поражён, что и там надо быть мужчиной!.. Хотя бы время от времени!

– Капитальная тётка! Дом построила, сына вырастила, всю усадьбу крупномерами засадила. Сильно удивляется, что у неё до сих пор есть молочные железы.

– Всё время сидит рядом и орёт, что я не умею водить. Я ему сказала: «Смирись или купи себе свою машину!»

– Они могут себе позволить не брать. Я могу себе позволить не давать.

 —Нет, ну он умер нищим. И тут выяснилось, что все его любят. Легко любить нищих покойников. Никто и пальцем не шевельнул в его живую ещё жену и живых ещё детей. Ну да! Они же любят нищего покойника! Легко любить нищих покойников… На похоронах и поминках, что я пробашляла, они называли его «легендарным». Если бы он это слышал, он бы умер ещё раз. Просто бы лопнул от гордости. И жена с детьми так бы и сидели, заляпанные его глубоким внутренним миром. Так что хорошо, что он просто умер, а не лопнул. Им хоть не отмываться.

– Девочки, он двадцать три года прожил с сухощавой блондинкой, после чего выясняется, что ему всю жизнь нравятся толстожопые брюнетки!..

Да, будь у меня с собой вечный блокнот, как у Викиной подружки-с-первого-класса, я бы не отвлекалась на бармена, а только записывала-записывала-записывала за компанией этих чудесных южнорусских женщин, моих ровесниц.

Но у меня нет блокнота, а ежедневник остался в гостиничном номере, да и Артём желал общаться. Чем ещё заняться бармену, если посетителей мало, а любопытства много? В конце концов, я сама спровоцировала его на излишнюю общительность. Мы же с ним тут вроде заговорщиков.

– Случайно бывает так редко. И ненадёжно, – повторил бармен. – Но всё-таки, неужели же вам никогда-никогда после двадцати не хотелось узнать, что с вашими одноклассниками? Ну, пусть не со всем классом. Но были же у вас подруги?

– Были. У всех девочек есть подруги-одноклассницы. Иногда это одна подруга. Чаще – несколько. Женщины склонны объединяться в коалиции. И тренируются в этом деле с детства. С детства коалиции подруг формируются, распадаются, переформировываются, бывают кратковременные, а бывают и долгосрочные. И, разумеется, у меня были подруги. Иногда, очень редко, как то самое случайно и ненадёжно, я набираю имя и фамилию подруги в поисковике. Скажем, зимний вечер, никого нет дома. Огонь в камине, стакан текилы, и… И что-то толкает меня: «Набери! Набери имя и фамилию твоей долгой подруги-с-первого-класса в поисковике». Ты споришь с тем, что тебя толкает. Потому что ты читаешь интересную книгу, и никого нет дома, и ты только что закончила очень большую работу, и просто камин, просто текила, просто интересная книга. И никак со всем этим не сочетается Интернет. Да и к тому же смысл? Смысл набирать в поисковике имя и фамилию того, кого ты последний раз видела больше двадцати лет назад? Фамилия наверняка другая. Да и имена сейчас люди меняют чаще, чем прежде. И твоя подружка-с-первого-класса вполне могла поменять своё имя, потому что её единокровную сестру по отцу тот самый отец назвал так же, как звали мою подругу-с-первого-класса. И, может быть, на имя-фамилию моей подружки-с-первого-класса выпадет фото девочки, на двадцать лет моложе нас с подругой. И будет она кокетливо-призывно смотреть на меня с монитора и размахивать мне рукой с идиотского «банана», напрочь убивая память о моей милой подруге-с-первого-класса. Зачем? Но то, что меня толкает, переспоривает меня. Я иду и набираю. И даю задание искать только в южном приморском городе-порте. Я даже немного нервничаю, как перед личной встречей. Как будто я не у себя дома, надёжно защищённая от всего прекрасно-случайного и даже от редко-ненадёжного. Мой дом – мой тауэр, и никакой Интернет – всего лишь двоичный код, элементарная комбинация «да» и «нет», нуля и единицы – не может меня нервировать. Никакие бесчисленные сочетания «да» и «нет» не могут меня нервировать, потому что даже будучи бесчисленными – они элементарны. Наверное, я немного нервничаю от того, что якобы случайная встреча на улице, в ресторане, тут ли, там ли, в любом уголке планеты – а хотя бы и в туалете Эдинбургского паба или, там, на перроне Московского вокзала в Питере – она предопределена свыше чем-то или кем-то, что много мудрее, много добрее, чем элементарные комбинации нулей и единиц, пусть сто по сто раз бесчисленные. Я нервничаю потому, что неисповедимость путей не имеет ничего общего со строкой поисковика. Я нервничаю из-за ощущения того, что я занимаюсь не любовью, а мастурбирую, если угодно… Но я иду и набираю. Потому что меня что-то толкает… Вы читали «Анну Каренину», Артём?

– Нет… Я хотел соврать, что читал. Но вы так сейчас говорили, что я не смог. Был бы у меня блокнот, я бы записал сейчас про двоичный код.

Умный мальчик. Если долго-долго записывать многое-многое, так натренируешь память, что никакие блокноты уже не понадобятся. Умный. Но не слишком – до уровня «не всё то Англии». Поколение «бы». Ты не быкай, ты запиши. И не за мной. А свои мысли по поводу. Пусть их даже кто-то прочитает, и пусть их даже этот кто-то сто раз не так поймёт, как не так всё понимала мама Викиной подружки-с-первого-класса. Не это важно. Важно только то, что ты сам понимаешь.

– Прочитай. Если ты собрался стать писателем – обязательно прочитай «Анну Каренину». Да и вообще – читай всё без разбора. И тогда ты реже будешь поддаваться тому, непонятно чему, что тебя толкает на то, непонятно что. То на рельсы между вагонами, то к строке поисковика.

– Так что выбросил поисковик?

Ох уж эти мне прикладные молодые умные мальчики. И жить торопятся, и это самое спешат! А поговорить? Я уж не говорю о том, чтобы поцеловать.

– Первым, что он выбросил, был сайт вашего прекрасного южного города. Сайт с резюме. Имя-фамилия моей одноклассницы, ищущей работу секретаря-референта. Я протёрла глазки в надежде, что всё, что я вижу в этом резюме, – ошибка. Но нет! Имя-фамилия те же. И даже отчество подходит. Ошибки быть не может, потому что фамилия у её папы была не слишком распространённая. Не Иванов-Петров-Сидоров. Возраст соискательницы должности секретаря-референта тоже исключает совпадения – сорок четыре года. Далее перечислены все семь смертных грехов современности. Полный перечень: коммуникабельность, активность, стремление работать в команде, целеустремлённость, быстрообучаемость, исполнительность, стрессоустойчивость. Наверное, если бы тем зимним вечером, когда и свой дом, и камин, и текила, и только что выполненная за неплохие деньги большая работа, и всё прочее под лейблом: «жизнь удалась!», мне позвонил муж, неотъемлемая часть меня, и сообщил, что он не приедет домой ночевать, и вообще уже больше никогда не приедет, потому что ушёл от меня, – я бы испытала меньший вселенский ужас. Знаешь, такой моментальный безразмерный ужас, являющийся людям только в сновидениях.

– Но почему?! – воскликнул бармен чуть громче бармену положенного, и даже компания из трёх женщин на какой-то момент обернулась на стойку бара, но, лишь скользнув по нам взглядами, снова вернулась к своим посиделкам.

– Но почему? – почти прошептал Артём. – Что такого необыкновенного выдал вам поисковик?

– Боюсь, я не смогу тебе объяснить, что такого «необыкновенного» выдал мне в тот зимний вечер поисковик.

Я улыбнулась.

Что я могу объяснить этому мальчику? Что сорок четыре и быстрообучаемость – это примерно так же, как моя подружка-с-первого-класса и активность вкупе со стрессоусточивостью? Это даже не клетка эпидермиса с хвоста того слона, которого в басне щупали слепцы. Что поисковик мне выдал: «Жизнь твоей подружки-с-первого-класса с двадцати до вот уже сорока четырёх убога и уныла. Её мечты не сбылись, потому что она была недостаточно азартной, и уже никогда не сбудутся, потому что достаточно азартной она так и не стала»? Что ещё я могу объяснить двадцатилетнему мальчику? Устроить семинарское на тему: «Мы в ответе за того хомяка, которого слишком приручили, а потом выкинули, и он сдох от голода рядом с элеватором, доверху наполненным зерном, просто потому, что привык жрать только и только из кормушки?» Пропеть ему: «Папа может, папа может всё что угодно!»? Кто сейчас помнит эти песни про пароходы-поезда? Что я смогу объяснить бармену Артёму? Что я так жалела о той фотографии, сделанной – и для меня тоже – тем самым могущим всё что угодно Викиным папой, что неизвестно куда подевали мои родители. Фотографии, на которой мы вместе с Викой держим в скрещенных ладошках хомяка Фомку, и рожицы наши так забавны и ненамного от рожицы деловитого хомяка отличаются. Я так жалела об этой и ещё о многих и многих наших с ней фотографиях, а после того, что выдал мне поисковик, я о них больше не жалею, потому что прах к праху, пепел к пеплу?