— Тихо, Волк! Повежливее с гостем, — укорила его старуха, и тут же здоровенная башка мирно улеглась между лап. — Хотите чаю? Без всяких волшебных зелий, — сказала она с улыбкой, подходя к заваленному столу. — Просто травяной чай, я его сама собираю.
«Может быть, — подумал Дамион, — стоит остаться и вытащить из старухи какие-нибудь сведения; на всякий случай: а вдруг она знает что-нибудь о тех ворах скота, на которых жаловался пастух?» Он согласился выпить чаю и сел, праздно глядя, как Ана кладет в очаг какой-то хворост и разжигает его. Когда она отодвинула свою широкую шаль от пламени, он заметил, что серое платье под ней бесформенное и ветхое, больше всего напоминающее старый мешок, но волосы увязаны в аккуратный узелок на затылке. Так все это было не похоже на безумную старуху, которую он себе вообразил, что он только таращился, не в силах найти слов. Потом снова оглядел пещеру.
— Как-то это странно… — пробормотал он, хмуря брови.
— Что именно? — спросила Ана, наполняя из глиняного кувшина похожий на тигель чайник.
— Нет, ничего. Просто вдруг это место показалось мне знакомым — будто я здесь уже был когда-то. Бывает ведь такое, правда? Ложная память.
— На самом деле, — ответила Ана, — вы здесь действительно бывали. Но это было так давно, и мне странно даже, что вы помните. Вы тогда были всего лишь младенцем.
— Как? — вытаращился Дамион. — Что вы такое говорите?
— Вы здесь родились, — объяснила Ана, — в этой пещере. Здесь я вас нашла двадцать один год тому назад.
5
ВИДЕНИЯ И ПРИЗРАКИ
В повисшей тишине все звуки казались Дамиону неестественно отчетливыми — шипящий шепот пламени очага, шелест ветра в деревьях снаружи. Пес уснул, положив морду на толстые лапы и тихо похрапывая.
Наконец Дамион смог произнести:
— Вы? Вы меня нашли?
— Да. — Ана стояла, глядя на него, серые с бельмами глаза непроницаемы. — Я день-другой с тобой повозилась, потом отнесла к монахам. Как интересно, что ты вернулся. Впрочем, лосось возвращается именно в тот ручей, где вылупился из икринки, не зная сам, откуда он знает дорогу. А вот и вода закипела. — Она сняла чайник с треноги над огнем и опростала его в старый заварной чайничек, который тоже будто был спасен от гибели на свалке. В тот же чайничек посыпалась щепоть трав. — Пусть теперь настоится.
Он уже оправился от потрясения и смотрел на Ану подозрительно.
— А почему вы раньше не пришли и не рассказали мне?
— Не хотела отягощать мальчика мыслью о том, что родная мать его бросила. Не огорчай себя этим, юный Дамион. Все это в прошлом.
Он помолчал, глядя в огонь. Ана говорит правду? Или хорошо придуманную ложь, или она страдает ложной памятью? Неизвестно. Он решил, что пора идти, и встал.
— О нет, посиди еще! Чай готов, — сказала старуха, разливая медового цвета жидкость по двум обливным чашкам. — Или тебе претит общество ведьмы? — улыбнулась она.
Он вспомнил остережение пастуха и причину своего прихода. Ее поразительное заявление следует пока отложить: тут, может быть, надо узнать кое-что поважнее.
— Послушай, Ана, — я не верю в эту чушь насчет того, что ты ведьма, — ответил он твердо, устраиваясь снова в кресле и принимая кружку с чаем. От нее пахло цветами, и вкус напитка был сильный, сладкий, с какой-то незнакомой пряностью.
Затуманенные глаза старухи смотрели на него так проницательно, что он усомнился, действительно ли зрение у нее ослаблено.
— Ну это зависит от того, как определить это слово, не правда ли? Если ты веришь, как наш святейший патриарх, что колдуны и ведьмы суть слуги Дьявола, то я не ведьма. — Она подошла к клетке скворца, открыла дверцу и достала раненую птицу. Скворец спокойно лежал на ладони, не сопротивляясь, когда она осторожно расправила сломанное крыло. — Этого бедняжку мне какие-то детишки принесли. В деревне знают, что они ко мне таскают всех раненых птиц и зверей. Я им овец и коров тоже лечу. — Она вернула скворца в клетку, взяла свою чашку и села напротив Дамиона. — Немереи — так называли в старину тех, кто занимается волшебством.
— То есть ты хочешь сказать, что ты — белая колдунья?
— Можешь называть меня так — хотя все равно это ставит меня вне Веры? Но немереи черной магией не занимаются. Мы — слуги той силы, Дамион, что служит жизни. Что есть жизнь, ее радость и сила, если не твой всеблагой Бог? Разве мы с тобой не одно и то же?
— Интересная мысль, — осторожно согласился он. — Но я не думаю, что должен высказать ее патриарху.
— Да, это было бы не слишком мудро. Вряд ли нас бы полностью одобрили.
— Нас? — переспросил Дамион, насторожив уши. — Ты хочешь сказать, что ты здесь не единственная колдунья?
— Да, нас много — и не все, к сожалению, придерживаются белого пути… но большинство. Мои друзья и я почитаем многое из того же, что и ты, поскольку священное писание Веры содержит кое-какие древние элейские тексты, которые священны и для нас. Истории о древней Тринисии и Камне Звезд — как тот весьма интересный свиток, что ты привез с архипелага. Да не удивляйся ты так! Мы об этом тоже слышали. А теперь, — сказала Ана, пока он не успел развить тему, — могу я тебе еще что-нибудь предложить? Перекусить, например?
Он отказался и минуту сидел, оглядываясь и прикладываясь к своей кружке. У одной из каменных стен стояли несколько прислоненных картин без рам — очевидно, работа обитательницы пещеры. На одних были очень подробно прорисованы птицы и растения, а другие исполнены в странном стиле, будто зарисовки сновидений: рощи танцующих, изгибающихся деревьев, птицы и животные, соединенные причудливыми светящимися линиями, мерцающие и вспыхивающие звезды, заливающие небо потоками света. Самой странной картиной был чистый полет фантазии: замок с невозможно высокими и утяжеленными кверху башнями, вокруг которых летали — да, люди, только с крыльями вместо рук. В темном небе светили звезды и невероятно огромная луна, ярко-синяя, но и солнце тоже присутствовало и ослепительно сияло. При виде этой картины Дамион подумал, не тронулась ли Ана все-таки умом.
Он отвернулся от картины и вдруг увидел что-то еще более странное и тревожное: в темной глубине одного ящика горела живыми углями пара глаз.
— Это моя Серая Метелка, — сказала Ана, увидев, куда он смотрит. — Метелка, дорогая, выходи. У нас гость.
Тощая серая кошка вылезла из ящика, потянулась, широко зевнула розовой пастью, прошла под самым носом здоровенного пса (который и ухом не повел) и дружески потерлась пушистым боком о ноги Дамиона, громоподобно мурлыча. Глаза ее, хотя и отражали красный огонь очага, были на самом деле зелеными: она одобрительно посмотрела ими на священника, когда тот почесал ей спинку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});