– Могу себе представить, – пробормотала она. Отношения ее с Заластой были странными. В этих обстоятельствах ссоры и перебранки были бы пустой тратой времени, а потому Элана была вежлива с Заластой. Стирик, казалось, был ей благодарен за это, и благодарность делала его более откровенным. Вежливость, которая ничего не стоила Элане, помогала ей добывать бесценные сведения из бессвязной болтовни стирика.
– Как бы то ни было, – продолжал Заласта, – Кизата был в ужасе, когда Киргон велел ему призвать Клааля, и всеми силами пытался отговорить бога от этой затеи. Киргон, однако, был неумолим – он впал в бешенство, когда Спархок выхватил троллей буквально у него из-под носа. Нам и в голову не приходило, что Спархок способен освободить из заточения Троллей-Богов.
– Это была идея сэра Улафа, – сказала Элана. – Улаф хорошо разбирается в троллях.
– Видимо так. Словом, Киргон принудил Кизату призвать Клааля, однако Клааль, едва явившись, бросился разыскивать Беллиом. Это застало Киргона врасплох. Он намеревался придержать Клааля в запасе – припрятать, так сказать, на черный день – и выпустить его неожиданно. Все эти замыслы пошли прахом, когда Клааль отправился на Северный мыс искать поединка с Беллиомом. Теперь Спархок знает, что Клааль вернулся в мир, – хотя ума не приложу, что он мог бы с этим поделать. Вот почему возвращение Клааля было такой глупостью. Клаалем невозможно управлять. Я пытался объяснить это Киргону, но он не стал меня слушать. Мы хотим завладеть Беллиомом, а Клааль и Беллиом – извечные враги. Едва Киргон заполучит Беллиом, Клааль обратится против него, а я твердо убежден, что Клааль намного могущественнее Киргона. – Заласта осторожно огляделся. – Боюсь, киргаи во многих отношениях лишь отражение своего бога. Киргон на дух не переносит здравого смысла. Порой он бывает чудовищно туп.
– Мне очень неприятно говорить об этом, Заласта, – солгала Элана, – но у тебя какая-то нездоровая склонность связываться с недоумками. Энниас, конечно, был умен, но его стремление во что бы то ни стало занять трон архипрелата затмило его разум, точно так же, как жажда мести затмила разум Мартэла. Судя по тому, что мне известно, Отт был глуп, как пробка, а Азеш настолько примитивен, что мог думать только о своих желаниях. Мыслить здраво было выше его сил.
– Тебе все известно, не так ли, Элана? – пробормотал Заласта. – И откуда только ты все это узнала?
– Я не вольна говорить об этом, – ответила она.
– Ну да это неважно, – рассеянно заметил Заласта. Тоскливое, какое-то голодное выражение вдруг скользнуло по его лицу. – Как поживает Сефрения?
– Неплохо. Она, впрочем, была вне себя, когда узнала правду о тебе… а уж это покушение на жизнь Афраэли было, знаешь ли, совсем неудачной мыслью. Именно оно окончательно убедило Сефрению в твоем предательстве.
– Я потерял голову, – признался Заласта. – Эта проклятая дэльфийка мановением руки разрушила три сотни лет моего терпеливого труда.
– Это, конечно, не мое дело, но почему бы тебе просто не принять к сведению то, что Сефрения целиком принадлежит Афраэли, и смириться с этим? Ты ведь никогда не сможешь одолеть Богиню-Дитя.
– А ты, Элана, могла бы смириться с тем, что Спархок целиком и полностью принадлежит кому-то другому? – с упреком спросил Заласта.
– Нет, – признала Элана, – думаю, что нет. Странные поступки совершаем мы ради любви, верно ведь, Заласта? Но я, по крайней мере, действовала открыто. Возможно, для тебя все обернулось бы иначе, если бы ты не пытался действовать обманом и хитростью. Афраэль ведь тоже иногда поддается уговорам.
– Возможно, – отозвался он и тяжело вздохнул. – Но этого мы никогда не узнаем, верно?
– Никогда. Сейчас уже слишком поздно.
***
– Стекло треснуло, моя королева, когда стекольщик вставлял его в раму, – негромко поясняла Алиэн, указывая на треугольничек стекла в нижнем углу окна. – Стекольщик, видно, был неловок.
– Откуда тебе все это известно, Алиэн? – спросила Элана.
– Мой отец в молодости был учеником стекольщика, – отвечала кареглазая девушка. – Он всегда чинил окна в нашей деревне. – Она коснулась раскаленным кончиком кочерги краешка свинцовой рамы, которая удерживала на месте треснувшее стекло. – Мне придется действовать очень осторожно, – продолжала она, сосредоточенно хмурясь, – но если удастся, я смогу так закрепить этот кусочек стекла, чтобы мы могли вынимать его и вновь ставить на место. Тогда мы сможем слышать, о чем они говорят там, на улице, а они об этом никогда не узнают. Я подумала, моя королева, что тебе захочется послушать их разговоры, а они всегда почему-то собираются именно под этим окном.
– Ты просто сокровище, Алиэн! – воскликнула Элана, заключая девушку в объятия.
– Осторожнее, госпожа моя! – в испуге вскрикнула Алиэн. – Кочерга!..
Алиэн была права. Окно с треснувшим стеклом находилось как раз на углу здания, а в соседнем доме размещались Заласта, Скарпа и Крегер. Оказалось, что всякий раз, когда им нужно было поговорить о том, что не предназначалось для ушей солдат, они обычно собирались в глухом тупике под самым окном. Дешевые стекла, вставленные в свинцовую раму, были в лучшем случае полупрозрачными, а потому, соблюдая осторожность, Элана могла и подслушивать, и даже наблюдать за своими тюремщиками, оставаясь незамеченной.
На следующий день после разговора с Заластой она увидела, как стирик, в белом одеянии и мрачный, как туча, направляется на привычное место в тупике под окном. За ним следовали Крегер и Скарпа.
– Ты должен покончить с этим, отец, – настойчиво говорил Скарпа. – Солдаты уже заметили, что с тобой неладно.
– Пусть их, – кратко ответил Заласта.
– О нет, отец, – отозвался Скарпа своим звучным театральным голосом, – этого нам никак нельзя допускать. Эти люди – животные. Они не утруждают себя лишними мыслями. Если ты и впредь будешь бродить по улицам с видом мальчика, у которого только что издох любимый щенок, они решат, что что-то идет не так, и начнут дезертировать целыми полками. Я потратил слишком много времени и сил, собирая эту армию, чтобы ты разогнал ее своими душевными страданиями.
– Тебе этого не понять, Скарпа, – огрызнулся Заласта. – Тебе не дано постичь, что такое любовь. Ты никого не любишь.
– Ошибаешься, Заласта, – резко сказал Скарпа. – Я люблю меня. Только такая любовь имеет хоть какой-то смысл.
Элана в эту минуту как раз наблюдала за Крегером. Глаза пьянчуги были хитро прищурены. Он небрежно помахивал своей неизменной кружкой, проливая большую часть вина на мостовую. Затем он поднял кружку, шумно высосал остатки вина и звучно рыгнул.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});