Читать интересную книгу Инквизитор. Охота на дьявола - Ольга Колотова

Мигель Отеро, пятнадцатилетний слуга сеньоров де Аранда, держался совсем не так, как его скромный приятель Висенте. Он не смущался, не отводил взор, он смотрел инквизитору прямо в глаза, и этот взгляд дерзкий, даже наглый, жесткий, даже жестокий, говорил о неожиданно сильном характере. Это было тем более странно, что внешне Мигель, круглолицый, кудрявый, с длинными, загнутыми ресницами, походил скорее на красивую девушку, чем на сорванца, которому сам черт не страшен. Паренек был удивительно хорош собой. Не только здешние красотки, но и ни одна придворная дама не отказалась бы держать при себе такого пажа. А художник, наверно, написал бы с него Адониса.

— Что, сын мой, продал ты свою бессмертную душу? — слегка насмешливо осведомился инквизитор.

— Кто ж ее купит? — усмехнулся в ответ Мигель.

— А то бы продал?

— Так ведь не продал! — возразил мальчишка.

— Обоснованно, — согласился Бартоломе. — Однако я не прочь послушать рассказ о том, как ты пытался это сделать.

— Но ведь у меня ничего не вышло!

— Почему тебе вообще пришло в голову преследовать черта?

— Я хотел стать богатым.

— Но когда вы трое, ты, Висенте и Хорхе, отправились ночью на кладбище, вы явно не предполагали, кого вы там встретите. Зачем же вы туда пошли?

— Я хотел испытать этих трусов!

— Ну и как? Испытал?

— Да. Это не мужчины, это старые бабы! Впрочем, так я и думал.

— Почему же они пошли с тобой, если они такие пугливые?

— Они сделали бы все, что я им сказал! Знаете, что я понял, святой отец? Труса легко заставить сделать все, что пожелаешь. Трус боится действовать, но еще больше он боится ослушаться храброго.

Бартоломе посмотрел на мальчика с интересом. Он никак не ожидал от него глубокомысленных рассуждений.

— Так что же вы видели ночью на кладбище?

— Я видел, — поправил Мигель. — Эти трусы, Висенте и Хорхе, ничего не видели. Один едва не шлепнулся в обморок, как девчонка, а второй удрал, как заяц.

— А ты, сын мой, совсем не испугался дьявола?

— Знаете, как меня называют ребята с нашей улицы? Бешеным, — не без гордости сообщил Мигель. — Я не испугаюсь прыгнуть в море со скалы Утопленников на мысе святого Висенте, а там запросто можно попасть на камни. Я не побоюсь сесть на самого горячего жеребца из конюшни моего хозяина, дона Диего де Аранда. Я могу взгреть Длинного Бенито, хотя он меня на голову выше и на два года старше. Я ничего не боюсь!

— Даже самого сатану?

— Никого!

— Что же, дьявол не произвел на тебя никакого впечатления? Ты даже не вздрогнул?

— Я разочаровался, — ответил Мигель с видом пресыщенного зрелищами римского патриция.

Бартоломе не мог сдержать усмешки.

— Дьявол не оправдал твоих надежд?

— По-моему, святой отец, он был ненастоящий, — вздохнул Мигель.

— Кто? Дьявол? — встрепенулся Бартоломе. Во второй раз он удивился проницательности мальчишки. — Ненастоящий?

— Да.

— С чего ты взял?

— Во-первых, почему он побежал от меня? Неужели черти — тоже трусы? Нет, я думаю, трусы — только люди! Во-вторых… Однажды я видел процессию кающихся. Они шли по улицам и бичевали друг друга. А один человек был переодет Смертью. Так вот, он куда больше походил на смерть, чем дьявол, которого я видел, на дьявола… Во всяком случае, мне так показалось…

— Если ты такой догадливый, почему же тебе не пришло в голову, что под маскарадным одеянием дьявола скрывается душа более черная, чем у обитателя преисподней? Ты должен был слышать о ночных убийствах.

— Вот уж о чем я не задумался! К тому же, я ведь не знал, что старого могильщика прикончили этой же ночью, — тут озорные глаза мальчишки заблестели. — А кто это сделал? Он самый? Дьявол, да? Дьявол?

— Только не бросайся на поиски черта во второй раз, — поморщился Бартоломе. — Это может плохо кончиться.

— Для кого?

— Для тебя, черт возьми!

Мигель только презрительно хмыкнул.

— Если бы он напал на меня на кладбище, я бы защищался, — сказал он.

— Чем?

— У меня есть нож.

— Боюсь, силы были бы слишком неравны, — вздохнул Бартоломе.

— В схватке все решает храбрость, а не сила, — возразил Мигель.

— Послушай, сын мой, не играй с огнем, — Бартоломе встал, подошел к мальчику и положил ему руку на плечо. — Поверь моему опыту, храбр вовсе не тот, кто очертя голову бросается навстречу опасности. Он не храбр, он просто глуп. Будь благоразумен, сын мой.

— Ваше дело молиться, святой отец! А уж рисковать своей шкурой или не нет — позвольте решать мне самому!

— Молиться и подавать добрые советы, — поправил Бартоломе, — а иногда судить и карать. Того, что ты мне только что наговорил вполне хватило бы на то, чтобы упечь тебя в тюрьму на всю жизнь. И я бы не посоветовал тебе рассказывать на каждом углу историю о том, как ты хотел продать душу дьяволу. Ты храбрый мальчик, но, я думаю, ты еще и умный мальчик. Запомни. Легко гарцевать на горячем коне под одобрительными взглядами дам, легко прыгать со скалы в море, зная, что за тобой с восторгом наблюдают товарищи, легко сражаться с врагами с оружием в руках. Но попробуй ждать решения своей участи запертым в сыром подземелье, в темноте, в тишине, в безвестности — многие сходят с ума. Попробуй вынести пытки, когда до твоих страданий никому нет дела — самые храбрые сдаются. Есть вещи, которые пугают смелых, сгибают несгибаемых, заставляют лить слезы твердых. Не ищи их, Мигель. Ты правдиво рассказал мне обо всем, что видел. Я благодарен тебе. Ты наблюдателен. Я доволен тобой. Но я очень надеюсь, сын мой, что никогда больше не услышу о твоих дальнейших подвигах. Особенно, когда дело идет о поимке дьявола.

— Я подумаю, — отозвался Мигель. — Но я ничего не обещаю.

* * *

В судебном процессе, где главным доказательством против обвиняемого было его собственное признание, пытка имела решающее значение. По закону, пытать заключенного разрешалось не более трех раз. Однако инквизиторы с давних пор нашли остроумный выход из этого положения. Если еретик или ведьма не сознавались, пытка считалась отложенной, отсроченной, а не завершенной. А уж возобновлять ее можно было бессчетное количество раз.

Ни один отказывающийся признать себя виновником еретик не мог избежать допроса с пристрастием. Более того, именно показания, данные под пыткой, считались наиболее достоверными, ибо шли из глубины сердца.

Если человек не выдерживал мучений и признавался во всем, что от него требовали судьи, само собой, он подвергался наказанию. Но если он стойко переносил все мучения и, несмотря ни на что, от него не удавалось добиться признания, — его это все равно не спасало от кары. В таком случае, его объявляли упорствующим и нераскаявшимся еретиком, и уже ничто не могло спасти его от костра или, в лучшем случае, от пожизненного заключения на хлебе и воде.

Впрочем, заключенного не сразу передают в руки палача. Сначала ему просто угрожают пыткой. Его приводят в застенок и делают вид, что готовятся приступить к пытке. Как правило, заключенный не знает, что пока на него просто оказывают давление, и готовится к самому худшему. Большинство узников сдается уже при одном виде пыточных инструментов и под влиянием страха возводит на себя даже самые нелепые обвинения.

Именно такой процедуре Бартоломе задумал подвергнуть де Гевару. Впрочем, главный инквизитор был заранее уверен, дона Фернандо запугать не удастся. Он лишь надеялся, что колдун наконец поймет, что его дело принимает серьезный оборот.

Обычно Бартоломе поручал допросы с пристрастием брату Эстебану, который был несказанно этим доволен, но на этот раз, в виду важности дела объявил, что будет присутствовать сам. Брат Эстебан надулся, как ребенок, которому показывают любимую игрушку, а в руки не дают, но, как обычно, смолчал. Впрочем, Бартоломе пообещал, что вмешиваться не будет.

Когда де Гевару привели в камеру пыток, там уже неторопливо трудились палач и его подручный. Заплечных дел мастер, крепкий, мускулистый мужчина лет сорока, деловито раскладывал крючья, тиски, щипцы. Все это он проделывал со спокойствием ремесленника, который готовится приступить к ежедневной и довольно скучной и однообразной работе. Его помощник, жилистый долговязый парень, разводил огонь в камине.

— Сын мой, только ваше упрямство и нежелание рассказать правду вынуждает нас прибегнуть к допросу с пристрастием, — обратился Бартоломе к де Геваре. — Мне очень жаль. Но винить во всем вам остается только самого себя. Брат мой, — кивнул Бартоломе брату Эстебану, — объясните обвиняемому, что его ожидает, если он откажется говорить.

С этими словами Бартоломе уселся за стол с видом человека, который собирается быть только сторонним наблюдателем.

— Осмотритесь хорошенько, сын мой, — сказал брат Эстебан. — Все эти, и нехитрые, и, напротив, сложные приспособления, которые вы здесь видите, предназначены единственно для того, чтобы заставить таких, как вы, упорствующих еретиков, одуматься и покаяться во всех преступлениях, совершенных по наущению дьявола против рода человеческого.