Читать интересную книгу Чернобыльская тетрадь - Григорий Медведев

Перевозченко спустился вниз, его непрерывно рвало, мутилось и мгновениями отключалось сознание, он падал, но, приходя в себя, снова вставал и шел, шел...

Войдя в помещение блочного щита управления, он сказал Акимову:

— Реактор разрушен, Саша... Надо уводить людей с блока...

— Реактор цел! Мы подадим в него воду! — запальчиво возразил Акимов. — Мы все правильно делали. Иди в медсанчасть, Валера, тебе плохо... Но ты перепутал, уверяю тебя... Это не реактор, это горят строения, конструкции. Их потушат...

В то самое время, когда Перевозченко искал захороненного в завале Ходемчука, Петр Паламарчук и дозиметрист Николай Горбаченко, с трудом преодолевая завалы и разломы на двадцать четвертой отметке реакторного блока, проникли наконец в киповское помещение, где в момент взрыва находился Владимир Шашенок. Паламарчук и Горбаченко нашли товарища в разломе шестьсот четвертого помещения, придавленного упавшей балкой, сильно обожженного паром и горячей водой. Потом, в медсанчасти, выяснилось, что у него перелом позвоночника, сломаны ребра, а сейчас... надо было спасать...

В момент, предшествующий взрыву, когда давление в контуре росло со скоростью 15 атмосфер в секунду, в этом помещении разорвало трубы и датчики, оттуда пошли радиоактивные пар и перегретая вода, упало что-то сверху, и Шашенок потерял сознание. Вся поверхность кожи получила глубокий тепловой и радиационный ожоги. Ребята освободили товарища из-под завала. Паламарчук, стараясь не причинить ему новых страданий, взвалил его на спину с помощью Горбаченко и, с трудом пробираясь через завалы бетона и труб, вынес Шашенка на десятую отметку. Оттуда, чередуясь с Горбаченко, по коридору деаэраторной этажерки, примерно четыреста пятьдесят метров, — к здравпункту на АБК (административно-бытовой корпус) первого блока. Здравпункт оказался заколоченным на гвоздь. Вызвали «скорую». Через десять минут приехал фельдшер Саша Скачок, и Шашенка увезли в медсанчасть. Потом приехал на своей «скорой» педиатр Белоконь и дежурил здесь до утра, пока его самого не увезли в медсанчасть...

Паламарчук и Горбаченко, вынося товарища, тоже сильно облучились и вскоре были отправлены в медсанчасть. Горбаченко до того успел еще обойти блок, замеряя гамма-фон, облазил машзал, сделал обход блока снаружи. Но все это было фактически впустую. Имевшимся прибором со шкалой измерений всего на 3,6 рентгена он не мог замерить те бешеные радиационные поля, которые были на самом деле. И тем самым не смог должным образом предостеречь товарищей...

В 2 часа 30 минут ночи на БЩУ-4 пришел директор АЭС Виктор Петрович Брюханов. Вид пудрено-серый, растерянный, почти невменяемый.

— Что произошло? — сдавленным голосом спросил он Акимова.

В помещении БЩУ-4 активность воздуха в это время составляла около трех-пяти рентген в час, а в местах прострела от завала и того больше.

Акимов доложил, что, по его мнению, произошла тяжелая радиационная авария, но реактор цел, пожар в машзале в стадии ликвидации, пожарные майора Телятникова тушат пожар на кровле, что готовится в работу второй аварийный питательный насос и скоро будет включен в работу. Лелеченко и его люди должны только подать электропитание. Трансформатор отключился от блока по защите от коротких замыканий...

— Вы говорите — тяжелая радиационная авария, но если реактор цел... Какая активность сейчас на блоке?

— Имеющийся у Горбаченко радиометр показывает тысячу микрорентген в секунду...

— Ну, это немного, — чуть спокойней прежнего сказал Брюханов.

— Я тоже так думаю, — возбужденно подтвердил Акимов.

— Могу я доложить в Москву, что реактор цел? — спросил Брюханов.

— Да, можете, — уверенно ответил Акимов. Брюханов ушел на АБК-1 в свой кабинет и оттуда в 3 часа ночи позвонил домой заведующему сектором атомной энергетики ЦК КПСС Владимиру Васильевичу Марьину...

К этому времени на аварийный блок прибыл начальник штаба гражданской обороны атомной станции С. С. Воробьев. У него был радиометр со шкалой измерений на 250 рентген. Это уже было кое-что. Пройдя по деаэраторной этажерке в машзал, к завалу, понял, что положение крайне тяжелое. На шкале 250 рентген радиометр показывал зашкал в разных местах блока и завала.

Воробьев доложил обстановку Брюханову.

— У тебя неисправный прибор, — сказал Брюханов. — Таких полей быть не может. Ты понимаешь, что это такое? Разберись-ка со своим прибором или выбрось его на свалку...

— Прибор исправный, — сказал Воробьев.

В 4 часа 30 минут утра на БЩУ прибыл главный инженер Фомин. Его долго разыскивали. Дома почему-то трубку не брал, жена бормотала что-то невнятное. Кто-то сказал, что он, быть может, на рыбалке. Потому и не подходил к телефону. Что-то знали люди...

— Доложите обстановку!

Акимов доложил. Подробно остановился на последовательности технологических операций до взрыва.

— Мы все делали правильно, Николай Максимович. Претензий к персоналу смены не имею. К моменту нажатия кнопки «АЗ» пятого рода оперативный запас реактивности составлял 18 стержней СУЗ (системы управления защитой). Разрушения произвел взрыв 110-кубового бака аварийной воды СУЗ в центральном зале, на отметке плюс 71 метр...

— Реактор цел? — спросил Фомин красивым баском.

— Реактор цел! — твердо ответил Акимов,

— Непрерывно подавайте в аппарат воду!

— Сейчас в работе аварийный питательный насос из деаэраторов на реактор.

Фомин удалился. Внутренне он то весь метался как затравленный зверь, то проваливался в бездонную пропасть, мысленно панически вскрикивая: «Конец! Конец!» То обретал вдруг железную уверенность: «Выстоим!»

Но он не выстоял. Этот человек сломался первым под чудовищной тяжестью ответственности, которая только сейчас обрела свою свинцовую тяжесть и расплющивала все его слабое, в сущности, державшееся на гордыне и тщеславии существо...

Приказав в два часа ночи Акимову подавать воду в реактор, заместитель главного инженера по эксплуатации Анатолий Дятлов покинул блочный щит управления и вышел в сопровождении дозиметриста наружу, спустившись по лестнично-лифтовому блоку. Весь асфальт вокруг был усыпан блоками реакторного графита, кусками конструкций, топлива. Воздух был густой и пульсирующий. Так ощущалась ионизированная высокорадиоактивная плазма.

— Активность? — спросил Дятлов дозиметриста.

— Зашкал, Анатолий Степанович... Кха-кха! Ч-черт! Сушит глотку... На тысяче микрорентген в секунду — зашкал...

— Японские караси!.. Приборов у вас ни хрена нет! В бирюльки играете!..

— Да кто думал, что будут такие поля?! — вдруг возмутился дозиметрист. — В каптерке есть один радиометр со шкалой на десять тысяч рентген, да закрыта. А ключ у Красножона. Да только каптерка та, я смотрел, не подобраться. Завалило ее. И светит, дай бог. Без прибора чувствую...

— Индюки! Японские караси! Прибор в каптерке держат! Оболдуи! Носом измеряй!

— Да я и так уж измеряю, Анатолий Степанович... — сказал дозиметрист.

— Если бы только ты... Я ведь тоже измеряю, сукин ты сын! — кричал Дятлов. — А ведь не должен. Это твоя работа... Усёк?!

Они подошли вплотную к завалу, ближе к ряду «Т» и блоку ВСРО (вспомогательных систем реакторного отделения). Там завал возвышался горой, поднимаясь наклонно от самой земли аж до сепараторных помещений...

— Е-мое! — воскликнул Дятлов. — Что натворили! Крышка!

Дозиметрист щелкал туда-сюда переключателем диапазонов, бормоча: «Зашкал... Зашкал...»

— Выбрось ты его к едрене-фене!.. Японские караси... Пошли в обход вокруг машзала...

Кругом на асфальте графит и куски топлива. В темноте не совсем различимо, но при желании понять можно. То и дело спотыкаешься о графитовые блоки, футболишь ногами. Реальная активность до пятнадцати тысяч рентген в час. Поэтому и зашкал на радиометре у дозиметриста.

В сознание не идет, не укладывается увиденное. Обогнули торец машзала. Вдоль бетонной стенки напорного бассейна — девятнадцать пожарных машин. Слышен клекот и рев огня на кровле машзала. Пламя высокое. Выше венттрубы.

Но странное дело! В сознании у заместителя главного инженера по эксплуатации четвертого энергоблока возникло и жило теперь как бы два образа, две мысли. Одна: «Реактор цел. Подавать воду». Вторая: «Графит на земле, топливо на земле. Откуда, спрашивается? Непонятно откуда. Активность бешеная. Нутром чую активность».

— Все! — приказал Дятлов. — Откатываемся! Они вернулись на БЩУ-4. Горбаченко прошел к себе, на щит дозиметрии. Должен вот-вот подойти замначальника службы РБ (радиационной безопасности) Красно-жон.

Общая экспозиционная доза, ими полученная, составила 400 рад. К пяти утра началась рвота. Очень плохое самочувствие. Смертельная слабость. Головная боль. Буро-коричневый цвет лица. Ядерный загар.

Горбаченко и Дятлов своим ходом ушли на АБК-1 и далее «скорой» — в медсанчасть...