Он подзывает к себе своего старого друга Калинского. Тот был прапорщиком на фронте.
— Лева, тебе не противно от мысли, что приходится сражаться с женщинами?
— Они сами хотят этого, Борис. Милосердие сейчас неуместно.
— У тебя есть сестра, Лева?
— Да, в Сибири.
Борис кусает губы.
— Всегда одно и то же! И все-таки, Лева, я прошу тебя послушаться меня. Ступай туда, к женщинам! Предложи им свободное отступление, при условии, что они немедленно положат оружие.
— Хорошо, товарищ!
Лев Калинский знает историю Бориса Яковлева. Знает и об Александре. Но в этот момент он считает человечность предательством своему делу. Все равно. По приказанию Яковлева наскоро импровизируют белый флаг. С развевающимся белым флагом в высоко поднятой руке Калинский проходит через площадь. Становится совершенно темно. Там, напротив, над Зимним дворцом, ночь лежит, жуткая и таинственная. Свет факелов борется с темнотой.
Калинский достигает решетки.
— Стой! Кто там? — раздается звонкий девичий голос.
— По поручению революционного комитета! — говорит Калинский, стараясь подавить глубокое волнение в то время, как бледное невыспавшееся лицо с большими выразительными глазами смотрит на него.
— Ведите меня к командирше!
Еще две женщины окружают парламентера. Его ведут сквозь линию заграждений. Там наспех вырыт окоп. При свете факелов в нем видны женщины. Калинского охватывает чувство тошноты. "Так вот кто они, наши последние храбрые противники". Его ведут во второй двор. Приходится перелезать через баррикады, мешки с землей скользят под ногами.
Теперь освещенная электрическими лампами и смоляными факелами, свет которых беспокойно колеблется ветром, перед ним стоит Александра.
Он молча наблюдает за ней. Его взгляд рассеянно останавливается на патронташах, прикрывающих белый шелк.
— А, Калинский! — восклицает Александра. — Это вы! Мы знаем друг друга еще по лучшим временам.
Он кивает головой.
— Вы не были прекраснее… Даже может быть для избранных… Не для тех, которые видели язвы России.
— Мы все видели, но относительно средств излечить нашу родину — наши мнения расходятся.
Только теперь в тусклом свете он видит, что она носит левую руку на перевязи.
— Вы ранены?
— Ничего особенного. Что вам угодно от нас?
Раньше чем ответить, он с безнадежной тоской окинул взглядом всю эту картину: прекрасные девушки, забрызганные кровью, в красном мигающем свете, выстроившиеся полукругом за спиной Александры, с винтовками в маленьких ручках, девушки, из которых Калинский знает многих по балам и вечеринкам… Все это так невероятно, как во сне — но вдруг он видит какую-то тень на земле. Хорошо знакомые очертания — воспоминания об ужасных переживаниях мелькают в его памяти, как адские молнии.
— Из вас одна убита?
Молчание. Случайно ярко-красный свет падает на лицо, с которого слетело покрывало… Иссиня-черные волосы рассыпались по грязной земле. Он видит восковое лицо… И испускает стон сквозь зубы. Это дочь адмирала Скрыдлова, первая красавица Петрограда.
— Итак, что вам угодно от нас? — спрашивает Александра еще раз с видимым нетерпением.
— Я пришел предложить вам сдаться.
— Кто смеет говорить с нами о сдаче? Мы здесь защищаем законное правительство!
— Существует только одно законное правительство — это правительство народа. А, впрочем, меня посылает Борис Яковлев, в чьих руках находится командование.
Александра склонила свою красивую голову. Но она так же быстро снова выпрямилась.
— Скажите Борису Яковлеву, что мы здесь исполним свой долг до конца! Мы не уйдем с поста и не предадим тех, кто доверился нам.
Звонко и отчетливо раздаются слова командирши в ночной тишине. Где-то далеко в этот момент снова загорается ожесточенный бой — слышаться звуки отдаленных выстрелов.
С разных защитных постов медленно подошли женщины и мужчины. Все офицеры, еще оставшиеся в Зимнем дворце, не хотят ударить в грязь лицом перед женщинами. Калинский видит страстные лица, на которых написано выражение решимости и отчаяния.
— В таком случае я даю вам час на размышление, — продолжает он: — Борис Яковлев согласится на это. Переговорите с этим трусом Керенским — не согласен ли он…
— Не оскорбляйте, пожалуйста, Керенского, если вы хотите, чтобы вас уважали как парламентера! — резко прерывает его Александра.
Тогда раздается усталый голос одного полковника, у которого открылись и сочатся кровью раны, полученные на войне.
— Керенского нельзя найти — говорят, что он скрылся.
На лице Калинского мелькнула улыбка. Александра замечает это.
— Мы здесь защищаем не одного Керенского. Мы защищаем всех граждан, мы защищаем демократию.
— Это будет стоить вам жизни! — отвечает резко Калинский и отворачивается, собираясь уходить.
Женщины снова ведут его через баррикады. Он может оценить положение: энергично проведенный общий приступ — и Зимний дворец в руках большевиков.
Он вернулся к Борису и коротко доложил ему обо всем, что видел и слышал.
— Хорошо, Лева. Я согласен дать им час на размышления, — заметил Борис: — Если Керенский скрылся…
— То женщинам придется поплатиться за это, — буркнул Калинский.
Борис не ответил. Он вошел в дом. Его стали забрасывать упреками из-за приостановки стрельбы. Он ответил, что будет лучше, если дочери влиятельной буржуазии живыми попадут в руки большевиков в качестве заложников.
— Ах, вот как ты полагаешь! — ответил артиллерист, ожидавший прибытия орудия, чтобы расстрелять баррикады, окружавшие Зимний дворец. — Вот как, ха-ха — так! — он рассмеялся страшным смехом, от которого Борису вся кровь бросилась в голову. Он подошел к окну и поглядел на улицу. Ночь была темна. Повсюду слышался гул орудий. Подкатил автомобиль. Крики заглушили шум мотора.
Прибыл Троцкий и влетел в комнату. Троцкий появлялся всюду в эту бурную ночь. Он был движущей силой кровавого переворота.
— Яковлев, черт побери! Что означает эта тишина? Покончить с этой сволочью! Через полчаса я пошлю тебе на подмогу тысячу человек. Штурмовать! Все обстоит великолепно!
Он бросился в кресло. Троцкий курит непрерывно и у него захватывает дыхание. В нем сидят целых десять жизней. Его нервы, как стальные канаты. Глаза горят, как угли… Они вспыхивают, потухают и снова вспыхивают.
Он сообщает последние новости, а вожди, столпившиеся вокруг, почтительно слушают. Все важнейшие здания находятся в руках большевиков… Вокруг Ленина кипит лихорадочная работа. Тучи прокламаций разбрасываются по всей стране, прокламации рабочим, солдатам, крестьянам. Когда солнце взойдет, Россия уже будет большевицкой. Его слова встречаются ликованием.