Читать интересную книгу Реки не умирают. Возраст земли - Борис Бурлак

— Хотите чаю?

— Не откажусь. Но я всего на полчаса.

Галина Мелешко засуетилась с хозяйским самоваром. Ольга значительно переглянулась с Людой Ивановой: вот новый ухажер пожаловал к нашей начальнице, только староват, не чета майору, что заезжал третьеводни.

— Вы, конечно, не помните меня, Полина Семеновна, — сказал полковник, свободно располагаясь за столом. — Но я-то вас помню. — И он с привычной обстоятельностью политработника начал объяснять уже всем девушкам: — Видите ли, какое дело, мне довелось вместе с родителями Полины Семеновны воевать в гражданскую войну на Урале. С отцом ее, Семеном Карташевым, я был в красногвардейском отряде Кобозева. Ну, а мама ее, Вера Тимофеевна, позднее работала у нас в штабе обороны Оренбурга. Маленькой Поле было тогда лет семь-восемь. Не ошибаюсь, Полина Семеновна?

— Мне было девять, когда погибла мама.

— Когда погибла мама... Какая это была женщина... С легкой руки командующего обороной города мы все говорили о ней некрасовскими стихами: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет»... Вы, девушки, конечно, знаете эти стихи?

— А как же! — немедленно отозвалась Ольга. — Из поэмы «Мороз, Красный нос».

— Правильно, сержант. Никто не писал о русских женщинах с таким чувством, как Николай Алексеевич Некрасов... Да, все мы в то время восхищались храбростью Веры Тимофеевны. Летом восемнадцатого года она осталась в Оренбурге, занятом конницей Дутова, и поступила к белым машинисткой. Кто-то очень правильно сказал, что лучшие разведчики — это женщины. Вера Тимофеевна бесстрашно помогала красным, вошла в полное доверие к дутовцам. Но и в открытом бою дралась героем. Когда в мае девятнадцатого ее окружили пластуны, она отбивалась до конца. И, уже оттесненная на берег Урала, нашла силы, чтобы покончить с собой последним выстрелом...

Ольга с опаской взглянула на Карташеву, боясь, что та не выдержит этого порывистого ветра воспоминаний. Но полковник вдруг сам неловко повинился:

— Вы уж простите меня, Полина Семеновна, что я заговорил о давно минувшем под настроение.

— Что вы! Может, еще чаю?

— Не откажусь.

Родионов пил чай с крестьянской степенностью. Полина присматривалась к нему и думала: «Сколько всего пережил человек и опять воюет наравне со всеми! Трудно, должно быть, ему».

— Говорят, мир тесен, а война — тем более, — сказал полковник, отодвигая в сторону пустую чашку. — У меня не первая встреча на войне. Тут как на вокзале перед отходом поезда: нет-нет и встретишься с кем-нибудь из давних знакомых. Что касается вас, Полина Семеновна, то я как-то зимой, услышав имя капитана Карташевой, все собирался заглянуть в «святцы» отдела кадров. А на днях, на марше к Днестру, мы с майором Богачевым разговорились о том о сем, и он к слову упомянул и вас.

— Странно. Я его совершенно не знаю. Он только помог нам вытащить бричку из оврага.

— Как бы там ни было, ваше имя было названо. Тогда я, еще не уверенный, о той ли Карташевой идет речь, но под гипнозом смолоду памятного имени, рассказал майору на досуге о нашей оренбургской Поленьке. Кажется, вы не очень-то довольны? Каюсь, откровенность — соль моей профессии.

Девчонки совсем притихли, наблюдая теперь больше за своей докторшей, чем за полковником.

— А сегодня и вашим сестрам вот рассказал. Они же этого не знают, уверен.

Под окном засигналила машина.

— Ага, за мной, — полковник встал, поблагодарил хозяек за угощение.

— Спасибо вам за память о маме, Сергей Митрофанович, — сказала Полина.

— Память — главный врач на войне.

— Я не думала, что встречу на фронте человека, который бы знал маму.

— Война — собирательница воспоминаний, Полина Семеновна. Если бы можно было записать все окопные воспоминания, то получилось бы что-то вроде кодекса победы. Но мы еще потолкуем об этом.

Полина вышла проводить его. Сойдя с крыльца, он приостановился и заговорил уже по-свойски:

— Теперь я не упущу тебя из виду. Что касается Богачева, не сторонись его — он славный малый. Командовал батальоном. Среди комбатов, как правило, не бывает прощелыг... Ну, поеду. Береги себя...

И они расстались уже друзьями, хотя познакомились час назад.

Полина стояла на крылечке, невольно прислушиваясь к далекой перестрелке за рекой. Бутор спал, натерпевшись страху под бомбежкой. В небе горели неестественно крупные звезды, до которых, казалось, рукой подать. Млечный Путь тоже светился ярче обыкновенного. В небесах торжественно и чу́дно... И на душе у Полины был праздник. Встреча с полковником Родионовым настроила ее на раздумчивый лад: да, человек силен не сам по себе, а окружающими людьми. И если ты испытываешь иной раз тоскливое одиночество, то, как видно, от плохого знания людей. Осмотрись позорче: вокруг тебя такие щедрые россыпи людской доброты, что ты подивишься, как не замечала их раньше. Вот и Сергей Митрофанович, бесспорно, принадлежит к тем людям, которые жили и живут для других. Не каждый способен так жить, но зато каждого, кто способен, само время зачисляет в ряд подвижников.

3

Бои местного значения. Какие это обидные слова для солдата в обороне...

Когда полным ходом идет наступление на широком фронте, когда отсчет населенных пунктов ведется крупной мерой — десятками или даже сотнями за сутки, когда чуть ли не каждый день победные салюты, — тогда и воюется полегче. А в дни затянувшейся, баталии вокруг одного-единственного, ничем не приметного сельца, где атаки вперемежку с контратаками, где ничтожная высотка то и дело переходит из рук в руки, где «ничейная» полоска земли в сплошных воронках кажется недосягаемой, — до чего же горько читать в газетах, что на твоем участке «ничего существенного не произошло»...

Все три дивизии генерала Шкодуновича были уже на том берегу Днестра. С ходу оттолкнувшись от упругой излучины реки, они вскоре овладели ключевым селом Шерпень, заняли Спею-северную, но дальше продвинуться не могли. Сначала немцы пытались остановить стрелковый корпус с воздуха, но потом начали подтягивать резервы. Однако для того, чтобы ликвидировать плацдарм, нужно, по крайней мере, двойное превосходство в силах. А пока что сложилось то обычное равновесие сил, которое и выражается примелькавшейся формулой: атака — контратака. Генерал Шкодунович знал, что не он один форсировал Днестр, что таких плацдармов несколько, но разве угадаешь, какой из них противник выберет для реванша. И комкор готовился к худшему: дивизии получили графики земляных работ, расписанные по дням, артиллерия была сосредоточена на правом, берегу, НП корпуса вплотную придвинулся к реке. Все делалось по науке, преподанной Отечественной войной.

Шкодунович сам побывал за рекой и остался доволен ходом оборонительных работ. Траншеи полного профиля, ходы сообщения, огневые позиции батарей, узлы связи, аппарели — сколько бессарабской земли перелопатили солдаты по ночам! Теперь, в конце третьего года войны, любой из них понимал, как важно зарыться поглубже в землю, тем более на маленьком плацдарме, который весь как на ладони у противника.

Штаб корпуса был сформирован меньше года назад в Пензе, но дивизии, включенные в его состав, имели за плечами немалый боевой опыт. Кстати, одной из них и командовал полковник Шкодунович до недавнего назначения на должность комкора. Оно обошлось для него без той психологической ломки, которую испытывают иные военачальники при выдвижении на высокие посты. Он поднимался по служебной лестнице неспешным шагом, — ступенька за ступенькой, — и поэтому довольно просто, без всякого волнения сменил полковничьи погоны на генеральские, а дивизию — на корпус. И все же почувствовал, как изменился масштаб работы, хотя и был готов к такой перемене.

На вечернем досуге, расстелив карту Третьего Украинского фронта, Шкодунович не раз прикидывал, откуда всего удобнее нанести главный удар во время будущего наступления. Выходило, что это с успехом может сделать 5-я ударная армия на севере, но не исключал и южного варианта — района Тирасполь — Бендеры, где находилась 37-я армия. Ну, а для себя-то он отводил скромную роль — участие во вспомогательном ударе: во-первых, очень мал Шерпенский плацдарм, во-вторых, слишком пересечена здесь местность. Однако корпус стоит на Кишиневском направлении, и немцы, конечно, попытаются сбросить его в Днестр. В самом деле, от Шерпени напрямую до Кишинева всего сорок километров. Так вряд ли противник смирится с потерей этого села. Недаром тут появились немецкие гренадерские полки, румыны же потеснены к югу.

Возвращаясь сегодня с плацдарма, Николай Николаевич Шкодунович увидел на берегу женщин, которые только что перебрались сюда. Он подошел к ним, поздоровался.

— Капитан медицинской службы Карташева, — по всей форме доложила военврач.