Читать интересную книгу Возвращение на родину - Томас Гарди

Как только смутные фигуры встречных растаяли вдали, оба женских голоса изгладились из памяти Юстасии; но мужской сохранился. Почему? Было ли в голосе сына миссис Ибрайт - потому что, конечно же, это был Клайм! - было ли в нем что-то необычайное по звуку? Нет, просто он был всеобъемлющим. Весь мир эмоций был доступен тому, кто произнес это "доброй ночи". Эту его особенность она уловила сразу; остальное дополнило воображение. Только одну загадку оно не помогло ей разгадать: каковы же должны быть вкусы и склонности человека, который в косматых взгорьях Эгдона увидел приветливость и дружелюбие?

В таких случаях, как этот, тысяча мыслей проносится в разгоряченной голове женщины; их можно проследить на ее лице, но эти изменения облика, хотя явные, очень невелики. Она просияла; вспомнив о лживости воображения, поникла; приободрилась; вспыхнула; опять охладела. Круговорот обличий, порожденный круговоротом видений, встававших перед ней.

Юстасия вошла к себе в дом; она была в приподнятом настроении. Капитан блаженствовал у камина; он разгребал кочережкой пепел, обнажая докрасна накаленную поверхность торфа, и багровое пламя озаряло каминную нишу, словно отблесками от кузнечного горна.

- Почему мы не знакомы с Ибрайтами? - сказала она, подходя и протягивая к теплу свои нежные руки. - Жалко. Они как будто вполне приличные люди.

- А шут его знает почему, - отвечал капитан. - Сам-то старик мне даже правился, хоть и был колючий, как терновая изгородь. Да ты не стала бы к ним ходить, будь мы даже знакомы.

- Почему?

- На твой городской вкус, они чересчур деревенщина. Едят на кухне, пьют мед и бузинную наливку и пол для чистоты песком посыпают. Вполне разумный образ жизни, по-моему, но как бы ты на это посмотрела?

- Но ведь миссис Ибрайт, кажется, благовоспитанная особа? Говорят, дочь священника?

- Да. Но уж ей пришлось жить, как у мужа было заведено. А потом небось и сама привыкла. Ах да, помню, я чем-то ее оскорбил, сам того не желая, и с тех пор мы не виделись.

Ночь, которая за этим последовала, была для Юстасии так богата впечатлениями, что навсегда ей запомнилась. Ей привиделся сон - и вряд ли кого из известных в истории сновидцев, от Навуходоносора до Свофгэмского лудильщика, посещал когда-либо сон более многозначительный; а уж обыкновенной девушке, вроде Юстасии, наверняка никогда не доводилось увидеть такой сложный, загадочный и волнующий сон. В нем было столько же разветвлений, как в Критском лабиринте, такая же переменчивость, как в северном сиянии, буйство красок, как в июньских цветниках, и многолюдье, как на коронации. Для царицы Шехеразады такой сон, пожалуй, немногим бы отличался от действительности; девушка, побывавшая при всех дворах Европы, возможно, сочла бы его только занятным; но для Юстасии в ее скромной доле он был ослепительным и волшебным.

Однако постепенно в этой смене образов выделилась одна сцена, более связная, где знакомые черты Эгдонской пустоши смутно проступали, как фон, за блеском и оживлением действия. Юстасия танцевала под чудную музыку рука об руку с рыцарем в серебряных латах, который сопутствовал ей и во всех предыдущих фантастических превращениях; забрало на его шлеме было опущено. Извивы танца приводили ее в восторг. Ласковый шепот касался ее слуха, ей было сладко, как в раю.

Внезапно они вдвоем выскользнули из круга танцующих, нырнули в одно из маленьких озер, разбросанных на пустоши, и, вынырнув где-то на глубине, очутились в высоком, переливчато сияющем гроте под арками из радуг.

- Это будет здесь, - сказал голос рядом с ней, и, когда она, краснея, подняла глаза, она увидела, что рыцарь снимает шлем, чтобы ее поцеловать. В тот же миг раздался оглушительный треск, и фигура в серебряных латах рассыпалась, как колода карт.

- Ах, я так и не видела его лица! - вскрикнула она.

Юстасия проснулась. Треск происходил оттого, что внизу служанка распахнула ставни и впустила дневной свет, сейчас уже почти достигший всей силы, какую ему отпускало это скряжливое время года.

- Ах, я так и не видела его лица! - повторила Юстасия. - А ведь это, конечно, был мистер Ибрайт!

Когда она немного успокоилась, ей стало ясно, что многие перипетии этого сна естественным образом возникли из ее собственных дум и мечтаний за прошлый день. Но самый сон от этого не утратил интереса, ибо послужил отличным топливом для зарождавшегося в ней огня. Она была сейчас в том переходном состоянии от равнодушия к любви, когда о женщине говорят, что она "начинает увлекаться". Такой момент бывает в истории всех великих страстей, и в то время они еще подвластны даже самой слабой воле.

Юстасия, столь пылкая по натуре, была уже наполовину влюблена в создание своей фантазии. И этот фантастический характер ее увлечения, хотя не свидетельствовал о высоком интеллекте, говорил все же о ее духовных силах. Будь у нее чуточку больше привычки владеть собой, она стала бы разбираться в своем чувстве и тем ослабила его и в конце концов свела на нет; будь в ней чуточку меньше гордости, возможно, она, жертвуя девической скромностью, стала бы скитаться вокруг Блумс-Энда, пока не увидела бы Клайма. Но Юстасия не сделала ни того, ни другого. Она поступила, как самая примерная девица в ее положении: стала дважды и трижды в день прогуливаться по эгдонским холмам и зорко поглядывать кругом, поджидая счастливого случая.

В первый раз ей не повезло - ее героя нигде не было видно.

Она пошла вторично и опять была единственным человеческим существом на холмах.

В третий раз был густой туман; она поглядывала по сторонам, но почти без надежды: если бы даже он прошел в двадцати шагах, она бы его не заметила.

В четвертый раз, едва она вышла, полил дождь, и она вернулась.

В пятый раз она вышла под вечер; погода была прекрасная, и она долго гуляла, подошла даже к самому склону долины, в которой лежал Блумс-Энд. Внизу в полумиле расстояния она видела белые колья ограды, но он не показался. Она вернулась домой, совсем упав духом и стыдясь своей слабости. И твердо решила больше не искать встречи с парижским гостем.

Но судьба, как известно, своенравна. И едва Юстасия приняла это решение, как ей подвернулся тот счастливый случай, в котором ей отказывали, пока она его искала.

ГЛАВА IV

ЮСТАСИЯ ПУСКАЕТСЯ НА АВАНТЮРУ

Вечером этого последнего дня, двадцать третьего декабря, Юстасия была дома одна. Предыдущий час она провела в большой горести, оплакивая только что дошедший до нее слух, что Клайм Ибрайт недолго прогостит у матери и на будущей неделе уедет. "Ну конечно, - говорила она себе, - человек привык к веселью столичного города, у него там большое дело на руках, так станет ли он надолго задерживаться в нашей глухомани?" Возможность за такой короткий срок повидаться лицом к лицу с обладателем столь взволновавшего ее голоса была маловероятной, разве что она стала бы, как малиновка, кружить возле дома его матери, что было бы и трудно и неприлично.

В таких случаях провинциальные девушки и парни прибегают к испытанному средству - посещению церкви. В обыкновенной деревне или маленьком городке всегда можно рассчитывать, что либо в первый день рождества, либо в ближайшее воскресенье любой местный уроженец, приехавший домой на праздники иле утративший еще, по старости или от скуки, желания и людей посмотреть, и себя показать, непременно появится где-нибудь на церковной скамье, сияя надеждой, смущеньем и новеньким костюмом. Так что собрание молящихся в рождественское утро представляет собой нечто вроде паноптикума мадам Тюссо коллекцию всех знаменитостей, родившихся по соседству. Сюда может прокрасться покинутая любовница и тайком высмотреть, какие перемены произошли за год разлуки в забывшем ее возлюбленном; и украдкой бросая на него взгляды поверх молитвенника, мечтать, что былая верность вновь возродится в нем, когда новизна успеет ему надоесть. И сравнительно недавняя местная жительница, вроде Юстасии, может прийти сюда и вдосталь разглядывать сына земли, покинувшего родные края до ее появления на сцене, и соображать, стоит ли завязать дружбу с его родителями, чтобы побольше узнать о нем к следующему его приезду.

Но эти любовные хитрости были неосуществимы на Эгдоне. Здесь люди жили так разбросанно, что хотя и считались прихожанами местной церкви, но, в сущности, не принадлежали ни к одному приходу. Да и те, что наезжали сюда провести праздник со своими близкими, раз добравшись до этих одиноких жилищ, так уж и оставались там до самого отъезда, посиживая с друзьями у очага и попивая мед и другие подкрепительные напитки. Всюду кругом был дождь, снег, гололед, слякоть, - не было охоты тащиться за две-три мили в церковь и потом сидеть с мокрыми ногами, и в грязи от головы до пят рядом с другими, которые тоже были в какой-то мере соседями, но жили неподалеку от церкви и приходили туда чистенькие и сухие. Юстасия понимала, что вряд ли Клайм Ибрайт хоть раз выберется в церковь за немногие дни своего отпуска, и было бы напрасной тратой сил гнать лошадь и кабриолет по отвратительной зимней дороге в надежде его увидеть.