Читать интересную книгу Мор. (Роман о воровской жизни, резне и Воровском законе) - Ахто Леви

Зато тут же объявился комендант, одарил прибывших радужным блеском золотых зубов, и вообще радость от встречи с ворами его буквально переполняла. Из каскада его приветственных речей ворам становится ясно, что воров сейчас в зоне нет – они в лесу, на пикнике, на природе, слушают пение птичек, а прибывшим сейчас первым делом надо в баню, погреться-попариться, смыть дорожную пыль, а там и хлопцы все соберутся. И приглашает он воров следовать за ним.

Воры зашагали за золотозубым комендантом по деревянному настилу лагерных тротуаров в сторону бани, расположенной, как почти во всех зонах без исключения, в одном из углов территории недалеко от вышки.

Воры во главе с комендантом подошли к бане, но дверь в нее оказалась запертой. Комендант постучал кулаком по двери, открывать ее никто не спешил. Выругавшись, комендант отправился искать банщика – так он сказал ворам, которые расселись и закурили, одни на траве, где она была, другие – на корточках. Оживленность сменилась настороженностью. Из всех прибывших воров заметно выделялись двое: Кнур – авторитетный вор сорока лет солидной комплекции, славившийся своей свирепостью и физической силой; второму и двадцати, наверное, не было, воры обращались к нему ласково: «пацан». Остальные воры – середняк. Клички здесь были и известные в воровской среде, и не очень.

Еще невидимые ворами у бани, закрытые их взору бараком, уже подходили толпою суки. Их насчитывалось более ста человек, в руках у кого что: ломы, палки, колуны, швабры, пики (ножи), кирки, цепи, лопаты. Среди сук тоже выделялись центровые во главе с Россомахой, высоким, кряжистым мужиком – на плоском лице безжалостные глаза убийцы. Были и здесь разные клички, смешные и хищные; вместе с суками шли и мужики – их амбалы и придурки, которым суки велели идти к бане в качестве толпы, чтобы внушить ворам ложное представление о численности сук. Но и без них сук было вдвое больше воров, даже втрое. Толпа шагала тяжелой поступью, старались не шуметь; шли молча, во взглядах злорадство, зубы хищно обнажены, дыхание затаенное – идут убивать.

Но не физическая смерть воров важна для сук – им важнее моральное их падение, духовное поражение; сукам необходимо «согнуть» воров, заставить отказаться от воровского закона; сукам выгоднее, если воры предадут свой закон так же, как сделали они сами, и станут тогда с ними, с суками, на одном уровне. И вот они идут, достопримечательные суки, на убийства тела и духа, ибо, если кто из воров не захочет согнуться – тому смерть. Сукам уже нечего терять, они уже не могут кичиться воровской честью. У воров же что-то еще осталось, и это необходимо у них отнять – таков сучий закон.

5

Когда толпа сук окружила воров, открылась изнутри и дверь бани, из нее выходили тоже вооруженные суки. Воры застыли потрясенные, понимая, что попали в ловушку. В зоне – суки!

Суки окружили их плотно со всех сторон, воцарилось молчание. Воры понимали ситуацию: предстоит испытание на прочность – станут гнуть.

– Кнур! – крикнул, наконец, Россомаха главному здесь из воров. – Тебе конец пришел. Или пойдем перекинемся в терса (карточная игра – жарг.)? Почифирим, а?

Это было предложение отказаться от прежней жизни. Кнур стоял, сопел, озирался вокруг, как затравленный кабан. Он был не из робкого десятка, прикидывал, может удастся выпрыгнуть через проволочное заграждение на запретную полосу у забора, там с вышки его положат, он будет лежать, пока не выведут, но… для этого надо пробиться через кольцо сук. Остальные воры сгруппировались вокруг Кнура. Пацан держался рядом со своим лагерным другом по кличке Щербатый – не тот, который Ташкентский, а Читинский. Щербатых вообще-то много. Щербатый и Пацан вместе жрали.

– Нет, Россомаха, – Кнур его знал, Россомаха ведь когда-то был вором, хорошим вором, – наши дороги не сойдутся, канай сам с этой своей блядской компанией. – Кнур проговорил это глухим голосом, спокойно, а суки продолжали молчать, лишь всматривались в своих врагов. Они наслаждались этим мгновением ясного понимания предстоящего безнаказанного кровопролития, выбирали жертв, не боялись ничего: ведь воров, прежде чем впустить в зону, тщательно обыскивали, так что Суки знали – воры безоружные. Обычно, будучи изолированы друг от друга заборами, решетками, они затевали лай. Теперь же никому и в голову не приходило начать лаяться, теперь другое…

– Что ж… – проговорил зловеще Россомаха, – тебе виднее, Кнур. – Воры! – крикнул, обращаясь ко всем. – Кто хочет остаться живым – выходи сюда! – Россомаха показал рукою, куда надобно встать тем из воров, кто согласится уйти от своих.

Над толпою нависло тягостное ожидание. Воры плотнее сжимались вокруг Кнура, но вот… на указанное Россомахой место шагнул Щербатый, оттуда уже крикнул Пацану:

– Давай сюда! Тебе что, жить надоело?

Пацан, бледный и трясущийся, стоял неподвижно, из глаз лились слезы.

– Ты уже не вор? – спросил Щербатого Россомаха. – Тогда скажи… громко скажи: «Я больше не вор, я – сука».

– Я больше не вор, я – сука, – повторил Щербатый за Россомахой.

Тогда Россомаха сунул к лицу Щербатого нож и велел:

– Целуй нож сучий! В знак клятвы…

Щербатый поцеловал лезвие ножа в руке Россомахи. Тут к нему подскочил еще один из сук, сунул в руки кочергу и приказал:

– А теперь бей этого сопляка, пока не откажется, – он показал на плачущего Пацана. – Ты дал клятву сучьему ножу, выполняй! Бей Пацана!

– Витек! Ну, откажись! – умолял Щербатый своего друга, подходя к нему. На шаг приблизились к ворам и остальные суки.

– Бей! – орали суки на Щербатого, и тот поднял кочергу. Еще мгновение, и удар, не очень сильный, обрушился на плечо Пацана. Теперь заорали, залаяли все воры. Нет, никто не просил пощады, просто начался привычный лай, но еще несколько воров отскочили от своих на указанную Россомахой точку спасения. Щербатый же готовился избить своего друга насмерть. Он и сам пришел в ярость от глупости того, во имя чего этот дурак дает себя изуродовать… Тут случилось неожиданное.

Ошиблись суки, считая, что воры безоружные. Ножи у воров были и прятали они их не там, где искали надзиратели. Надзиратели и не искали особенно, ими не было предусмотрено обнаружить у воров ножи… Поэтому-то и случилось, что у Пацана в руке оказался нож, который он, плача и умоляя: «Не бей меня»! – легко воткнул себе в сердце. Возможно, на него подействовал ажиотаж воровского энтузиазма, которым он, живя с ворами, пропитывался, – он ведь был наслышан о подвигах воров, пожертвовавших жизнью во имя воровской идеи. Возможно, он умом-то и не понимал, что исполнили его руки. Он упал замертво к ногам друга… И пошла резня. Уже проткнули насмерть двух воров. Других оттеснили и страшно били до тех пор, пока еще наблюдались признаки жизни – цепями, ломами. Некоторых хватали за руки-ноги и подбрасывали вверх – они падали плашмя на землю, трещали сломанные кости; некоторым выкалывали глаза; одному вору отрубили руку. Люди обезумели, воздух над зоной наполнился криком, небо над зоной выло и рычало, а на вышках часовые спокойно покуривали. Мусорам было все равно, кто кого больше зарежет – воры сук или наоборот.

Кнур успел повалить многих сук, прежде чем в него угодила брошенная кирка, воткнувшись острием в живот. На еще живого Кнура бросились несколько сук и кромсали его, уже мертвого, остервенело. Постепенно бой затихал, суки выиграли сражение. Мужики, пригнанные для массовости, воспользовавшись суматохой, давно потихоньку ушли.

Когда со всеми ворами было покончено, у бани 13-й зоны на земле, пропитанной кровью, остались убитые. Оставшихся в живых, теперь уже бывших воров, согнутых, впустили милостиво в баню вместе с победителями: надо же освежиться, помыться после ударного труда. Смыв с себя старую «веру», новоиспеченные суки вышли из бани со всеми, чтобы продолжать ту же самую в сущности воровскую жизнь, но уже без права жрать из «воровского котла».

И что тут выяснилось! Что открыли они, бывшие честные воры, сукам? Оказывается, они давно уже относились критически к положениям воровского закона, уже давно пришли к заключению, что котлом и другими воровскими привилегиями, в том числе «подогревами», пользуются главным образом одни центровые, словно какая-нибудь партийная элита в большом обществе. Так что они рады, что суки вроде освободили их от воровской несправедливости…

Суки праздновали победу. Назавтра кому-то предстоит взять эти убийства на себя, но не страшно, больше чем двадцать пять лет не дадут. Убил ты одного или десяток – все равно двадцать пять. Кум, конечно, отлично знает, кого именно надо будет «дергать» на допросы: блатные – как воры, так и суки – сами в сознанку не шли, дело брали на себя амбалы и те, кому терять особенно нечего, у кого и так сроки по двадцать и двадцать пять.

А ночью вывезут на подводах убиенных, и все это «мясо» свалят с бирками на ногах где-нибудь недалеко за зоной, вместо крестов воткнут колы с номерами их личных, наблюдательных дел.