Читать интересную книгу Дождик в крапинку - Андрей Яхонтов

— А как, по-твоему, папа — честный? — спросил он.

— Ты что? Ты почему об этом говоришь? — всполошилась баба Лена.

Антон не мог остановиться.

— Ну, ты знаешь, он у меня взял монету. Ну, которую я нашел. И обещал принести вечером. А пришел и говорит: утром.

Баба Лена одной картой, будто скребком снегоочистительной машины, собрала остальные и сложила их вместе.

— Может быть, специалисту действительно нужно время? Про папу нехорошо так думать, — заключила она.

Из кухни доносились громкие голоса мамы и бабы Тани.

— Да, я портниха, — говорила мама. — Что же делать, кому-то надо быть портнихами. Возможно, я не все понимаю так, как вы…

— Вы прекрасно знаете, что я не это имею в виду, — отвечала бабушка, — Вам надо побольше бывать дома, а но пропадать неизвестно где, вот что я хотела сказать.

— Вам известно, где я пропадаю. Бы сами вчера пропадали целый день, потому что не могли найти этот материал. Узнайте у своего сына, куда он его дел, и я буду' сидеть дома.

Антону почудилось, кто-то из них направился к прихожей, и он шмыгнул в туалет.

— Ты скоро угомонишься? — крикнула вдогонку мама.

В комнате, как она и предупреждала, было душно, запах стоял тяжелый, невыносимый. Мама включила настольный свет, достала из сумки толстую растрепанную книгу.

— А в мастерской, конечно, хорошо, — попытался развеять мамино плохое настроение Антон.

— Лучше б нам ее совсем не получать! — в сердцах вырвалось у мамы.

Она шумно переворачивала страницы, словно забыв, что он может уснуть только в тишине. Ее тень на обоях беспокойно покачивалась. Антон боялся пошевелиться, чтобы еще больше маму не рассердить.

Папа затих, шумное дыхание его прервалось. Загудели пружины. Антон напряг слух. Если нала проснулся, надо, несмотря на уговор с мамой, встать и повторить, чтобы он шел за монетой.

Вдруг взвинченно заговорила мама:

— Послушай, ты понимаешь меня? Ты можешь понять, что я скажу?

Папа неопределенно помычал, как бы рассуждая сам с собой, встал и сделал по направлению к ней несколько шагов. Он оперся о спинку свободного стула, и его тень совершенно заслонила мамину

— Я обегала сегодня все магазины, такого материала нигде нет… Будет ужасная неприятность… Ты обещал. Ты был там? Был? Скажи!

— Я ходил насчет работы, — глухо ответил папа.

— Врешь, — мама свистяще хлестанула его словом, которое Антону запрещалось употреблять.

— Ну-у-а. — выдохнул папа что-то такое, чего Антон не разобрал, хотя жадно ловил каждый звук оттуда, из-за спинки своей кровати, завешенной от света полотенцем. Рискуя быть разоблаченным, он даже приподнял голову, чтобы не мешал шорох подушки.

— Где ты был? — видно, она тряхнула папу за плечи: тени колыхнулись, монетки или ключи звякнули в карманах папиного пиджака.

— Оставь. Этим не поможешь, — сказал папа лениво, может быть, опять засыпая.

— Врешь. Все время врешь, — шепотом, но отчаянно, Антон едва не вскочил, чтобы утешить ее, всхлипнула мама. — Посмотри, в кого ты превратился. Посмотри! Дать тебе зеркало?

Папа не ответил.

— Ну скажи, скажи. Ты отдаешь отчет в своих поступках? Куда ты дел эту несчастную монету?

— Она у моего друга, нумизмата, — сослался па уже известные данные папа.

— У того же, кому ты отнес материал?

Раздался грохот. Антон вздрогнул, но сообразил: упала мамина книга.

Какое-то время они молчали. Поскрипывали стулья, сопел отец.

— Пойми, неприятности бывают у всех, — зашептала мама мягче, так она увещевала Антона, если не хотела, чтоб он на нее обиделся. — Бывают и проходят. Все дело в том, как ты сам к ним относишься. Если мужественно — они отступают. Если ни поддаешься — они подчинят. То, что с тобой происходит, — страшно. Одумайся. Тебя с удовольствием возьмут в любой коллектив.

Ее бормотание сменили неясные звуки, затем превратившиеся во всхлипывания. Папина тень отклонилась, и стало видно, что мамина вздрагивает.

— Ты обманываешь всех. Всех. Даже собственного ребенка.

Жалость к маме захлестывала. Сердце колотилось гулко, как после бега на уроках физкультуры. Странно, родители но слышали этого стука.

— Ведь ты не сможешь остановиться Ты уже не можешь остановиться.

— Господи, — неожиданно ясным, с едва заметной хрипотцой голосом произнес папа. — Господи, ну раз я вру, значит, это лучше, чем сказать правду.

Антон замер. Вероятно, он что-то не так услышал. «Раз я вру, значит, это лучше, чем сказать правду»? Да, скорее всего, он не так понял. Или папа неверно выразился? Он, наверно, вот что имел в виду: «Неужели ты думаешь, врать лучше, чем сказать правду?»

— Я уйду, — решительно сказала мама. — Я не пугаю тебя.

— Куда? — засмеялся отец.

— Ты прав. У меня в этом городе никого нет. Я уеду. Уеду к родным.

Папа зарычал, как зверь, но это он откашливался.

— Ты не был там, — шепотом закричала мама.

— Лида, — сказал папа. — Все отвратительно. Я верил этим людям. И я отвратителен теперь сам себе. Мне не нужен другой коллектив. Я сам себе не нужен.

С грохотом полетел стул. Выходи, папа ударился плечом о косяк. В закутке щелкнул выключатель. Под дверью загорелась щелочка света.

— Антон, ты спишь? — спросила мама.

Он не ответил.

СРЕДА

Мама разбудила его, накормила завтраком. Пока оп ел, сидела напротив и, зябко кутаясь в старенький шерстяной платок, ласково улыбалась.

Антон исподтишка к ней приглядывался, изучал ее бледное лицо, словно бы истончившиеся за ночь губы и брови.

Работал репродуктор.

— Большой успех советских артистов в Бухаресте, — объявлял диктор и вел рассказ об удачных гастролях балета Большого театра.

Мама помогла Антону надеть пальто. Папиных вещей на вешалке не было. Но за дверью в мастерскую Антон различил неясные звуки движения.

Светило солнышко, и небо расчистилось, стало ровно голубым. Если бы не желтые листья на деревьях и под ногами, можно было подумать: вернулось лето.

Пашка караулил его возле класса.

— Я вчера тоже монету нашел! — бросился он к Антону. — Сразу после тебя. А потом появился какой-то мужик и стал просить ее продать. Знаешь, сколько давал? Двадцать пять рублей!

— Продал? — спросил Антон.

— Не-а. Но сегодня опять пойду. Вдруг повезет? Я бы тогда одну загнал, а одну себе оставил.

Была арифметика, потом родная речь.

— Зря ты на меня злишься, — пробовала восстановить с ним отношения Лырская. — Как раз в тот день родители с утра белок отдали. Я же тебе говорила, они им надоели.

Антон не отвечал.

Митя Орлов ловил его взгляд. Антон это видел и специально не смотрел в его сторону.

Перед пением Митя подошел к нему.

— Слушай, — Митя говорил неуверенно. — Я разыскал одну книгу… Ну, по тому вопросу, который мы вчера обсуждали.

Антон его остановил. И прибавил, заметив, как Митя огорчился:

— Не обижайся.

На уроке пения каждый вытворял, что хотел. Любовь Максимовна чем только их не усмиряла. И угрозами, что пригласит директора, а сама уйдет немедленно. И сладкими речами о том, какие они хорошие и воспитанные. Она была пожилая, лицо густо пудрила, а голос сохранила звонкий, почти девчоночий.

Никто ее не слушал. Миронов скакал по залу, Михеев мычал, не открывая рта, — уличить в этом невозможно. Примерные ученики сбились в кучку вокруг дребезжащего, не то что у дедушки, пианино.

— А ну-ка, песню нам пропой, веселый ветер! — задорно запевала Любовь Максимовна.

— Веселый ветер, веселый ветер, — гундосил, криво разевая рот, Алеша Попович и был похож не то на упрямого ослика, не то на ворону, которая по глупости выронила кусочек сыру.

Любовь Максимовна, видно, выбилась ил сил и урок закончила раньше положенного. Строем повела их в раздевалку. Тут они не галдели: на шум мог выйти кто-нибудь из учителей и вернуть назад — чтоб, как положено, ждали звонка. Пашка но терял надежды его уговорить.

— Пойдем. Я тебе лопату достану.

— Неохота, — отбрыкивался Антон.

Выйдя на крылечко, он увидел папу. Тот стоял у ворот. Желтый китайский плащ распахнут, на ветру свободно болтаются концы красноватого шарфа. Ветер ерошил белесые папины волосы. Папа щурился, поглядывая на солнце.

Заметив Антона, помахал ему свернутой в трубочку газетой и пошел навстречу.

— Как учеба?

— Все в порядке, — ответил Антон.

— Чего такой невеселый?

Антон отвел глаза в сторону,

— А ты чего пришел?

— Я? Так просто. Пойдем, погуляем?

Он был выбрит. И улыбался, как всегда, немного застенчиво. Вчерашнего запаха Антон почти не улавливал.

Михеев остановился в сторонке и глядел па них во все глаза. Не понимал: если на тебя не обращают внимания, нужно пройти мимо. Пришлось их познакомить.