от надежды до страха, стал ожидать, когда из терминала выйдет Данни. Пассажиры плотной толпой покидали здание аэропорта – почти все они были туристами, у которых Исландия в последние годы приобретала все бóльшую популярность. Тянулись минуты, и поток людей постепенно иссякал. Ласси был как на иголках, опасаясь худшего. У него даже промелькнула мысль на все плюнуть и сделать ноги, если ситуация станет разворачиваться по негативному сценарию. Однако в следующий момент двери терминала снова распахнулись, и из него вышла очередная группа только что прибывших пассажиров. Среди них оказалась и Данни со своим чемоданом. Одета она была дорого и элегантно, как успешная бизнес-леди, которую таможенникам и в голову не придет досматривать. Ласси замер в ожидании ее сигнала. Данни едва заметным жестом велела ему не приближаться, а сама продолжала уверенной походкой двигаться в сторону парковки. Только тогда Ласси рискнул подъехать, и Данни опустилась на пассажирское сиденье возле него. Она явно пребывала на грани нервного срыва: она вся дрожала и, то заходясь в смехе, то бесконтрольно рыдая, повторяла, что больше ни за что в жизни не согласится на такую аферу.
Когда она проходила контроль безопасности в аэропорту Копенгагена, на нее даже не взглянули, в то время как она испытывала сильнейший страх. Ей стоило нечеловеческих усилий спуститься по трапу самолета и зайти в дьюти-фри, чтобы приобрести крем для лица и духи, при этом имитируя непринужденность и невозмутимость, словно она такая же пассажирка, как и все остальные. В зоне выдачи багажа она дождалась, когда из недр аэропорта выплыл ее чемодан. Сняв его с ленты, Данни пересекла зону таможенного контроля, где в тот момент не было ни единого таможенника.
Когда они с Ласси уже почти добрались до выезда на Гриндавик, она попросила его подъехать к обочине. Едва машина остановилась, Данни распахнула дверцу, и ее стошнило.
Они решили, что им лучше не созваниваться, пока она не передаст товар. Но потом бог знает почему Данни отошла от полученных указаний.
– Куда она подевалась? – прокричал в лицо Ласси один из бандитов, пнув его в голень.
– Теперь ее кто-то другой трахает. Так, Ласси?
Под действием алкоголя и наркотиков они оба зашлись в приступе глупого смеха. Ласси уловил запах у них изо рта и увидел, как они глотают какие-то таблетки.
– Разрешите я еще раз попробую до нее дозвониться, – взмолился он. Каждое слово отдавалось жуткой болью мускулов лица. – Я уверен, что она ответит.
Бандиты снова переглянулись.
– У тебя его телефон? – спросил один из них.
Второй пощупал свои карманы:
– Нет. Разве не у тебя?
Его подельник принялся в свою очередь шарить по карманам куртки, пока наконец не извлек на свет смартфон Ласси. Включив его, он воскликнул:
– Гляди-ка! Она только что отправила ему сообщение. А мы и не услышали, потому что трещал кусторез.
Прочитав сообщение, он передал телефон второму бандиту.
– Что это за хрень? – сказал тот, глядя на экран. – Она хочет отдать сумку этому кретину?
– Что она пишет? – прокряхтел Ласси.
– Хочет, чтобы ты съездил за сумкой. Но мы так не договаривались. Она что, не в состоянии делать так, как ей сказано? Идиотка!
– Куда? – простонал Ласси. – Куда мне нужно съездить за сумкой?
– В лодочный ангар в районе Нойтхоульсвик. Что за бред?..
Ласси был в полной растерянности. Он ни разу не слышал, чтобы Данни упоминала Нойтхоульсвик. Более того, он даже сомневался, что она в курсе того, что такое место существует, не говоря уже о каком-то лодочном ангаре. Он чувствовал облегчение от того, что Данни все-таки вышла на связь, но даже предположить не мог, что она задумала.
– Она отвезла сумку туда? – спросил он.
– Эта шлюха совсем рехнулась, что ли? – выпалил один из бандитов.
– Видимо, боится вас, – предположил Ласси, у которого забрезжила надежда выбраться из этого ада. – Наверняка она решила переложить все на меня. Я мог бы…
– Ты, мерзавец, отсюда никуда не денешься! – отрезал второй садист, так ударив Ласси локтем в лицо, что выбил ему резцы и сломал нос. С кровавой маской вместо лица Ласси полетел на пол.
Падая, он ударился головой о край стола и рассек себе голову. В довершение всего он стукнулся затылком об пол и больше не двигался.
– Сдох?
– Как же! – ответил своему подельнику один из отморозков, пнув по неподвижному телу.
– Ты его прикончил!
– Кто, я?!
– Да, ты, недоносок!
21
Конрауд услышал стук в дверь и бросил озадаченный взгляд на часы. В первый момент он подумал, что ему это всего лишь послышалось, поэтому он продолжал сидеть. Однако стук возобновился – на этот раз настойчивее. Предположив, что это сестра, которой уже не впервые приходило в голову заявиться к нему в столь поздний час, он поднялся и пошел открывать. Несмотря на время, он как раз собирался позвонить Эйглоу, поэтому немало удивился, обнаружив, что на пороге стоит она собственной персоной.
– Я ведь тебя не разбудила? – спросила Эйглоу.
– Нет, что ты. Я, кстати, как раз думал о тебе, – сказал Конрауд, проводя гостью в дом.
При виде Эйглоу он испытал облегчение: мысли об их размолвке не давали ему покоя, и он ломал голову над тем, какой бы выдумать предлог, чтобы с ней помириться. Теперь же надобность во всяких ухищрениях отпала сама собой.
Эйглоу в гостях у Конрауда оказалась впервые, поэтому прежде чем войти в гостиную, она несколько секунд смущенно переминалась с ноги на ногу в прихожей. Ей было известно, что Конрауд вдовец, и, окинув комнату взглядом, она оценила его старания содержать дом в порядке, хотя, разумеется, зашла она совсем не с целью проверить, как он блюдет чистоту, – тем более что в помещении было довольно темно: единственным источником света служила свисавшая над столом лампочка в абажуре. Она мягко освещала бумаги, которые занимали всю поверхность столешницы. Глядя на них, Эйглоу вспомнила рассказ Конрауда об архиве его отца. Однако первое, что бросалось в глаза в этой гостиной, был черно-белый фотопортрет молодоженов на крыльце церкви – судя по всему, Хаутейгскиркья, построенной в середине прошлого века поблизости от центра Рейкьявика. Фотография стояла на низеньком столике, который, видимо, передавался в семье по наследству, ну или был приобретен в антикварном магазине. Рядом со столиком располагалось кожаное кресло, из тех что нередко являлись частью интерьера в домах молодоженов в семидесятые годы. В воздухе плавал запах сигаретного дыма, к которому примешивался более приятный аромат, будто в комнате только что потушили свечи. Из радиоприемника доносилась мелодия одного