В одной из комнат оказались непонятно каким образом пробравшиеся в нее журналисты. Они тотчас же подбежали к Михаилу и чуть ли не хором затараторили:
– Один вопрос, только один-единственный вопрос. Ответьте нам…
Пытавшийся заговорить с Михаилом центурион вытащил серебряный свисток и дунул. Не прошло и полминуты, в течение которых центурионы отпихивали журналистов от Михаила, а сам арестованный угрюмо молчал, как в комнату ворвалось около десятка стражей.
Мгновенно оценив обстановку, четверо из них схватили журналистов под руки и сноровисто потащили прочь. До Михаила донеслись удаляющиеся вопли:
– Один вопрос! Как вы относитесь к мылу «Последняя заря?». Нравится ли вам бюст знаменитой актрисы Гражины Грабской? В каком возрасте вас в первый раз выпороли родители?
– Сумасшедшие, – сказал один из центурионов. Тот, который пытался заговорить с Михаилом, пожал плечами:
– Работа у них такая. Не хуже и не лучше нашей. Просто работа.
Вот это уже Михаилу понравилось. Похоже, одному из его конвоиров можно было доверять. Конечно, в той степени, в которой можно доверять центуриону.
Они двинулись дальше. Вскоре комнаты чиновников закончились. Они миновали комнату отдыха центурионов, еще несколько совершенно пустых помещений и наконец достигли здоровенной, перегораживающей коридор решетки. Возле нее стояли два стража. Увидев Михаила и его конвоиров, они открыли в решетке дверцу и отступили в сторону.
Дальше был узкий, грязный и сырой коридор. Михаил прикинул, каких усилий стоило построить это здание так, чтобы вся сырость скапливалась именно в этой его части, и пришел к выводу, что немалых.
Он принюхался.
Да, витавшие в этой части управления по делам центурионов запахи были для его сверхчуткого нюха серьезным испытанием.
В дальнем конце коридора находилась бронированная дверь с узким, забранным решеткой окошечком. Михаила подвели именно к ней. Один из центурионов открыл ее.
– Заходи.
Михаил вошел в камеру. Послышался скрежет ключа, проворачивающегося в замке, дверь за ним закрылась.
Кажется, все.
Брадо быстро осмотрел камеру. Она была небольшой. Шага три в ширину, шагов пять в длину. Окна не было. Единственным источником света являлась тусклая лампочка под потолком. Постелью служили узкие нары, на которых лежал плоский, засаленный матрац. Возле нар стояли железные стол и стул. Они были привинчены к полу здоровенными болтами. Никакой другой мебели в камере не было.
Михаил машинально полез в карман за сигаретами. Конечно, их там не оказалось.
Ах да, их же отобрали в кабинете главного центуриона. Так же, как и обе карточки: всекредитную и идентификационную. Всекредитную было жалко более всего. Без денег он обречен на проигрыш. Стало быть, теперь перед ним стояла задача не только выбраться из этого здания, но и вернуть себе карточку.
«Для начала хотя бы придумай, как выбраться из этой камеры», – сказал себе Михаил".
К счастью, о пластисимбиотах центурионы пока не имели понятия. Таким образом, у Брадо все-таки осталось кое-какое оружие. Теперь нужно лишь придумать, как его применить.
А чего думать-то? Все очень просто. Для того чтобы выбраться из камеры, он должен превратиться в того, кто может свободно из нее выйти. И не только из нее, но и из управления. Причем это должен быть не рядовой центурион, а кто-то рангом повыше. Кто-нибудь вроде главного центуриона.
Кстати, превратившись в него, можно без помех добраться до сейфа, в котором лежала всекредитная карточка. Этот сейф стоял в кабинете главного центуриона.
Михаил плюхнулся на нары и тяжело вздохнул.
Итак, объект намечен. Теперь осталось лишь придумать, как заманить его в камеру. Причем так, чтобы остаться с главным центурионом с глазу на глаз не менее чем на шесть-семь минут.
Сделать это трудно. Почти невозможно.
Сказать, что он желает сообщить главному центуриону что-то очень важное? Это не выход. Скорее всего его опять потащат к нему в кабинет. В самом деле, с каких это веников главный центурион отправится к нему в камеру? Проще приказать привести арестованного к себе. И разговаривать с ним он будет, надо думать, в присутствии конвойных.
Нет, этот вариант не годится. Надо придумать другой. Какой?
Окошечко на двери в его камеру распахнулось. В нем показалось лицо центуриона-надзирателя.
– Кстати, предупреждаю, – сказал он. – Если надумаешь стучать в дверь и вообще шуметь, будешь наказан. Обычное наказание состоит в том, что тебе в камеру наливают ведер десять воды. Потом дают кусок материи размером с носовой платок и заставляют им эту воду собирать. Как правило, к утру заключенный становится тихим как мышка и теряет всякое желание скандалить.
– Приму к сведению, – сказал Михаил.
Окошечко закрылось.
Михаил прислонился спиной к стене и закрыл глаза.
Итак, для того чтобы выбраться отсюда, ему сначала нужно выйти из камеры. Потом необходимо пересечь все здание и попасть в кабинет главного центуриона. После этого выйти из здания, причем сделать это так, чтобы никто не заподозрил неладное.
Единственной личиной, под которой это можно беспрепятственно проделать, был главный центурион. Ему-то никто никаких вопросов задавать не будет, даже если он вздумает прогуляться по потолку. Вот только как до него добраться?
Михаил усмехнулся.
Не проще ли сделать несколько по-другому. Есть очень старый метод. Если проблема не решается целиком, ее надо разбить на этапы.
Итак, этап первый: выйти из камеры.
Как это сделать? Заманить внутрь надсмотрщика и хорошенько дать ему по голове. Чего проще? Вот только как сделать так, чтобы он вошел в камеру?
Брадо открыл глаза и посмотрел на окошечко.
А что, если?..
Он встал и подошел к двери. Да уж, если стучать в нее кулаком, все пальцы отобьешь.
Повернувшись к двери спиной, Михаил заколотил в нее пяткой. Сильно. Размеренно.
Звук получался глухой, но достаточно громкий, чтобы услышал надзиратель.
Тум-тум-тум! Еще раз. Тум-тум-тум-тум!
Открылось окошечко.
– Эй, ты, я предупреждал, что шуметь не стоит? Не обращая ни малейшего внимания на надзирателя, Михаил продолжал колотить в дверь.
– Ну ты сам этого хотел.
«Еще бы. Хотел, – подумал Михаил. – Давай, начинай».
Окошко захлопнулось. Послышались тихие, удаляющиеся шаги.
«Сейчас он вернется. И не один, – подумал Михаил. – Впрочем, ему это не поможет. Вряд ли их будет больше трех. А с тремя я справлюсь в любом случае. Потом попытаюсь удрать. Именно – попытаюсь».
Больше всего его беспокоило одно соображение. Ну хорошо, центурионы умом не отличаются. Может, они и в самом деле считают, что удрать из этой камеры невозможно. Но уж рагнитам-то должно прийти в голову, что он попытается сбежать. Они должны принять какие-то дополнительные меры, чтобы помешать ему это сделать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});