Читать интересную книгу Евреи в войнах XX века. Взгляд не со стороны - Владимилен Наумов

Одна из женщин в нашей группе была ранена. К счастью, легко, муж перевязал ей раненую руку.

Циля сообщила нам, что во время бегства от пуль она сбилась с дороги, и теперь необходимо уточнить, где мы находимся, и узнать дорогу на «Старое село», где был расположен сборный пункт партизан.

С нашего месторасположения была видна деревня. По указанию Цили четверо мужчин направились к дому на краю этой деревни. Двое залегли во ржи, остальные подошли к дому и постучались в дверь. Того, кто выйдет, надо было попросить пойти с нами и показать дорогу на «Старое село». Через короткое время мы увидели, что они возвращаются и с ними еще мужчина.

Циля предложила ему пойти с нами и показать дорогу. Она предупредила его, что в противном случае он рискует не только собой, но и своей семьей. В ответ он сообщил, что с немцами не сотрудничает, а помогает партизанам, а не уходит к ним потому, что у него пятеро детей и без него они будут голодать. Он таки вывел нас на нужную дорогу.

Мы почти бежали, чтобы до рассвета добраться до партизанского района. Никто не жаловался на усталость.

Наконец, Циля произнесла: «Все, можно остановиться, передохнуть. Здесь властвуют партизаны. Вот уже хутор, за которым «Старое село»». Мы не останавливались, но уже не бежали. Дошли до хутора. Циля и мы все за ней сели у забора. Проводница довольная смотрела на нас и улыбалась. А мы все еще были в напряжении. Не верилось, что вырвались из кромешного ада, что наступила свобода.

От переполнивших нас чувств, переживаний и непередаваемой радости никто из нас не мог слова вымолвить. Нас охватило ни с чем не сравнимое чувство свободы. Счастье заполнило нас.

Циля это понимала, как никто другой.

В нормальной жизни человек не ценит свободу. Это сравнимо со здоровьем. Когда человек здоров, он это не ценит должным образом, но когда серьезно болен, лишь тогда начинает понимать, как ценно быть здоровым.

Хотя каждую минуту нас поджидала опасность — гитлеровцы могли нагрянуть неожиданно, мы могли погибнуть… Но ведь не в погроме. Это уже была совершенно другая обстановка. Можно было защищаться и бороться с ненавистным врагом.

Когда я отдышалась и пришла в себя, я начала осознавать действительность, понимать, что это не сон, что все происходит наяву: не надо было ждать погромов, не надо было прятаться в тайниках.

Пишу эти строки по прошествии стольких лет и вновь ощущаю те волнения, ту непередаваемую радость, счастье, что удалось вырваться из кромешного ада.

Возле хутора был колодец с ведром на цепи. Мы напились воды прямо из ведра и пошли дальше.

Пройдя далеко от хутора, мы увидели издали деревенские дома. Циля сказала: «Это и есть «Старое село»». Когда вошли в него, увидели вооруженных людей, ехавших верхом на лошадях. Одеты они были по-разному: у одних на головах военные фуражки со звездочками, у других пилотки. Остальные были без головных уборов. На некоторых одежда была полувоенная, на других самая разная. Циля произнесла: «Вот и партизаны». Мы на них смотрели, как завороженные.

Дальше Циля привела нас в большой двор с колодцем, и мы снова напились воды, а сама она ушла, пообещав скоро вернуться. Мы уселись на траву, росшую во дворе, разглядывали все вокруг. Для нас все было ново.

Через некоторое время Циля вернулась с двумя мужчинами, одетыми в штатское, вооруженными. Они тепло поздоровались с нами. Один из них, явно еврей, сказал: «Теперь у вас начнутся партизанские будни и хотя они суровые, но есть возможность мстить фашистам за все. Поэтому нас и называют «народные мстители»». После этой «вступительной речи» он сказал, что нас накормят, дадут возможность хорошо отдохнуть, а к ночи надо будет собраться в далекий путь — в Налибокскую пущу, расположенную в Западной Белоруссии, на границе с Польшей.

В ожидании еды я села рядом с Цилей и спросила ее, собирается ли она еще в гетто пойти. Он ответила, что несколько дней будет отдыхать, а затем пойдет. Я стала просить, чтобы она спасла мою маму, я умоляла её. Циля пообещала сделать все, от нее зависящее, но, если мама не захочет, уговаривать ее она не будет.

Тем временем подошла хозяйка дома. Она приветливо на белорусском языке поздоровалась с нами. С Цилей она была особенно дружелюбна. Они уже не раз встречались и понимали друг друга с полуслова.

Хозяйка попросила мужчин помочь ей. Вскоре они принесли «царскую еду» — большой каравай хлеба и молоко. Каждому досталось по ломтю хлеба и алюминиевой кружке молока. Мы ведь уже забыли вкус настоящего хлеба и молока. Затем хозяйка отвела нас на сеновал, и после всего пережитого мы уснули «мертвым сном».

Ближе к вечеру нас разбудили. Пришли молодые вооруженные парни, видно было, что еврейские. Они весело поздоровались с нами. Циля представила им нас и сообщила, что это партизаны из еврейского отряда Зорина. Их было шесть человек, и они должны были повести нас в Налибокскую пущу.

Старший группы разъяснил нам, какая предстоит дорога: идти будем ночью, отдыхать днем, поскольку днем передвижение опасно. Они проверили, какое оружие имеется в группе, сказали «маловато» и добавили: «ничего, у немцев оружия много, возьмем у них».

Нас опять покормили хлебом и молоком, и мы пошли. Циля тоже последовала за нами. Она направилась в свою бригаду, которая находилась там же — в Налибокской пуще.

На ногах у меня были сапоги, которые давно носила. Я поняла, что в такой дороге они развалятся. Поэтому я их сняла, связала, перекинула через плечо и пошла босиком. Благо, погода была еще теплая. Моему примеру последовала вся группа.

Мы шли по проселочной дороге, держась ближе к тем местам, где были леса. Наши проводники сказали, что единственное место, где партизаны чувствуют себя уверенно и могут защитить себя — это лес.

Проводники учитывали, что мы «еще новенькие», и устраивали остановки. На заре вошли в лес около деревни. Старший группы отделил четырех мужчин: двух партизан и двух из наших. Они пошли в деревню за продуктами и водой. Двое, как правило, заходили в крайний дом, а двое оставались снаружи. Вскоре они возвратились, принесли хлеб, сало и ведро воды с кружками. Каждому дали хлеб и по кусочку сала. Часть продуктов оставили еще на раз.

Старший назначил часовых и определил очередность дежурства. Остальные устроились на отдых.

Вечером съели оставшиеся продукты, вернули хозяевам ведро и кружки, а затем пошли дальше.

Чем ближе мы подходили к Налибокской пуще, тем больше было лесов, и вскоре мы передвигались не только ночью, но и днем. Проводники сообщили, что мы уже достигли партизанского района. Фактически немцы там не появлялись. Разве что, когда устраивали так называемые «марафоны» — блокады на партизан армейскими частями.

Когда мы шествовали по партизанскому району, мы стали получать и «горячую пищу»: в деревнях нам давали картошку, в лесу, на полянке раскладывали костер и пекли ее.

В пути я продолжала упрашивать Цилю спасти мою маму.

И вот мы у цели. Налибокская пуща представляла собой огромный лесной массив, раскинувшийся на сотни километров. Когда мы уже подходили к расположению отряда Зорина, вдруг откуда-то появились вооруженные люди — несколько мужчин и женщина. Он поздоровались с Цилей, нашими проводниками и подошли к нам. Оказалось, что это была наружная охрана, сидевшая в засаде.

Придя в отряд, первое, что мы увидели — это была небольшая поляна среди густого леса. Вокруг и поодаль — шалаши и землянки; по территории ходили вооруженные дневальные. Один из них подошел к нашей группе, старший проводник сказал кто мы, и дневальный доложил командиру отряда о нашем прибытии. Мы расселись тут же на поляне. Нас окружили «зоринцы» и, как только узнали, что мы из минского гетто, стали расспрашивать обо всем. У многих там остались родные. Меня многие узнали, потому что были знакомы с моей мамой.

В это время в сопровождении дневального из землянки вышел Зорин и с ним еще один мужчина, как оказалось, начальник штаба.

Зорин был одет в военную форму, но без знаков военного звания. Он был высокий, красивый, с усами — настоящий партизанский командир, очень похожий на Чапаева из одноименного кинофильма. Начальник штаба был одет, как обычный партизан, на голове пилотка со звездочкой.

Они поздоровались с нами. Зорин подошел к Циле, обнял ее и сказал одно слово: «молодчина». Спросил, когда она пойдет к себе в бригаду, она ответила, что сразу же уходит. Зорин сказал, что ее проводят. До бригады было недалеко.

Я достала карандаш и бумагу, написала маме записку. «Это твой последний шанс вырваться из гетто. Если ты не уйдешь с Цилей, я о тебе никогда не вспомню». Может быть это было жестоко так писать, но я ведь знала свою маму, ее надо было «подтолкнуть». Я отдала записку Циле.

Циля попрощалась со всеми. Когда мы поблагодарили ее за спасение, она сказала: «Будьте все живы, здоровы!»