весит одну шестую унции, никому и в голову не придет, что они родственники.
Первую капибару я получил вскоре после прибытия в Джорджтаун; я бы даже сказал, слишком скоро. Я еще не успел выбрать подходящее место для базового лагеря, и мы жили в небольшом пансионе на окраине города. Хозяйка любезно разрешила нам держать любых животных, которых мы приобретем, у нее в саду. Через несколько дней у меня уже были одна диковинная птица да пара-тройка обезьян, которых я разместил в клетках, поставленных возле клумб. И вот однажды вечером вошел некто, ведя на поводке огромную взрослую капибару. Пока я торговался с хозяином, животное с весьма аристократическим видом отправилось расхаживать по саду, время от времени срывая цветок, очевидно считая, что я за ним не слежу.
Я поместил грызуна в новую длинную клетку в форме гробика, с передней стенкой из особо прочной проволоки, положил ему туда самых разнообразных деликатесов и оставил в покое. Комната, где мы с приятелем спали, выходила в сад. Около полуночи мы были разбужены каким-то странным звуком, будто кто-то играл на арфе под аккомпанемент жестянок. Я задумался, что бы это могло быть, и вдруг вспомнил о капибаре.
С диким криком: «Капибара удирает!» — я выскочил из постели и выбежал в сад прямо в пижаме. Тут же ко мне присоединился приятель. Однако в саду все было тихо-мирно, а наш грызун сидел себе на задних лапах, высокомерно задрав нос. Мы с другом заспорили, капибара ли издавала этот звук. По мнению друга, это никак не могла быть капибара — посмотри, с каким невинным видом она сидит! Я возражал, что это могла быть только она — потому и прикинулась овечкой. Поскольку звук больше не повторялся, мы решили снова отправиться на боковую, но не успели лечь, как та же зловещая музыка раздалась вновь и еще громче прежнего. Выглянув из окна, я при лунном свете увидел, что клетка капибары дрожит и трясется.
Тихо спустившись по лестнице и осторожно подкравшись, мы наконец разглядели, чем занимался наш грызун. Он с весьма презрительным выражением наклонял морду вперед и, схватив огромными кривыми зубами проволочную сетку, натягивал ее и отпускал, отчего вся клетка вибрировала, словно арфа. После того как звук затихал, он поднимал мясистый зад и принимался топать по жестяному подносу, громыхая, словно весенняя гроза. Очевидно, это он так сам себе аплодировал. Да нет, никуда он убегать не собирался, просто демонстрировал свой талант музыканта.
Но о том, чтобы разрешить ему продолжать в том же духе, не могло быть и речи — хлопот не оберешься, когда посыплются жалобы со стороны других жильцов пансиона. Поэтому мы убрали из его клетки поднос, а переднюю стенку накрыли мешковиной в надежде, что он успокоится и ляжет спать, — да и нам пора было на покой. Не тут-то было! Стоило отойти на несколько шагов, как тот же жуткий дребезжащий звук вновь наполнил сад. Что же делать? Мне ничего не приходило в голову. Пока мы спорили, в дверь постучали несколько разбуженных постояльцев и сказали, что звери убегают и своим шумом всех перебудили. Я, конечно, принес всем глубокие извинения, а сам думал, как бы остановить несчастного грызуна.
Наконец мой друг подал блестящую идею — отнести капибару вместе с клеткой в Музей естественной истории неподалеку отсюда, с хранителем которого он состоял в приятельских отношениях. Там животное можно оставить на попечение ночного сторожа, а на следующее утро забрать. Надев одежду поверх пижам, мы вышли в сад, подкрались к длинной, похожей на гроб, клетке, завернули ее в мешки и понесли. Капибара, недовольная тем, что мы так грубо прервали ее сольный концерт, носилась из угла в угол, от чего клетка раскачивалась, как качели. До музея было всего-то ничего, но из-за ее выкрутасов нам несколько, раз приходилось останавливаться и отдыхать.
Мы свернули за угол на тропку, что вела к воротам музея, и тут же столкнулись с полицейским. Он смерил нас подозрительным взглядом — чего это мы тут шляемся в час ночи, в наспех наброшенной поверх пижам одежде, да еще с каким-то странным ящиком вроде гроба?! Может, это грабители, волокущие добычу после налета на один из ближайших домов? Или убийцы, несущие в гробу труп жертвы? Наш рассказ о том, что это всего-навсего грызун под названьем капибара, мало удовлетворил его. Пришлось развернуть мешковину и продемонстрировать ему наше чудовище. Убедившись, что мы говорим правду, он сменил гнев на милость и даже помог дотащить клетку до ворот музея. Затем мы принялись хором звать ночного сторожа, а зверюга, очевидно, чтобы успокоить наши нервы, сыграл что-то из своего репертуара — должно быть, самое любимое — на толстой проволоке. На наши крики никто не вышел, и стало ясно, что ночной сторож, где бы он ни находился, явно отлынивает от своих обязанностей. Немного поломав голову, как нам быть, полицейский предложил отнести грызуна на местную бойню — может, хоть там его покараулят до утра.
По дороге на бойню нам снова пришлось пройти мимо пансиона, и я предложил пока оставить клетку с животным в саду, а самим добежать до бойни и разведать, дадут ли ему там приют. Путь до бойни оказался неблизким, и я понял, что мы правильно поступили — не стоило тащить его в такую даль только затем, чтобы выяснить, что оставить его здесь нельзя.
Пристроив в саду нашего грызуна, который по-прежнему сочинял песенки, аккомпанируя себе на проволоке, мы, зевая от усталости, пустились в путь по спящим улицам и, сбившись раз или два с дороги, добрались-таки до бойни, где, к нашей радости, горел свет. Мы бросили в окно пару камушков, и тут же высунулся пожилой негр и спросил, что нам нужно. Когда мы объяснили, что нам нужно приютить на ночь капибару, он решил, что мы сбежали из сумасшедшего дома, и утвердился в своем мнении, узнав, что мы не принесли с собой животное. Спросив меня, кто такая капибара, и выслушав мои разъяснения, старик обеспокоенно покачал головой:
— Так это же бойня, — сказал он. — Это для коров. Здесь грызунам не положено.
В конце концов мне удалось убедить его, что капибара — это что-то вроде коровы, только чуть поменьше, и что не сгрызет же она за одну ночь бойню. Уладив это дело, мы отправились в пансион за зверем. Войдя в освещенный лунным светом сад,