Этой ночью Кларский вновь почти не спал - сидел на полу, привалившись спиной к стене, и смотрел из открытого окна на небо, щедро решившее показать миру множество чудесных созвездий.
Его голова, как часто это бывало в темное время суток, в моменты бессонницы, решила развлечь хозяина самыми дурными мыслями и с садистским удовольствием заставила Ника вспоминать то один жуткий эпизод его жизни, то второй, решив, впрочем, остановиться на событиях последних трех лет.
Три года он жил по поддельным документам в разных странах, три года спал рядом с ножом, готовый каждую минуту бежать, три года не мог позволить себе простых человеческих радостей и напряженно ждал, когда за ним придут и упекут за решетку или вообще просто-напросто уберут, вычеркнув из анналов жизни.
Да, в этом трудно было признаться, но Ник боялся попасть в тюрьму - считал, что лучше сдохнуть, чем оказаться там. Не потому что ему было страшно перед плохими дядями-зеками с синими куполами на спинах и перстнями на пальцах - многим из них он дал бы фору, и дал бы ее с лихвой. Не потому что его трясло от мысли, что на много-много лет его свободу ограничат. И не потому что он пугался тягот тюремной жизни заключённого под стражу, вовсе нет. Просто Никита считал, что если он окажется в колонии (а в таком случае он проведет там немало лет), его шанс вернуться к нормальной жизни будет перечеркнут окончательно - жирным черным крестом. В глубине души рассудительный парень понимал, что однажды попав в это злачно место, он выйдет из него таким же, как его старший брат, и прежним уже никогда не станет.
Никита очень боялся окончательно превратиться там в бездушное холодное чудовище с остатками души и поломанным мировосприятием. Странный, конечно, страх, для взрослого, сильного и с виду уверенного в себе мужчины, но, тем не менее, он мучал Кларского, и делал это не без все того же садистского наслаждения.
Светловолосый парень, поддавшись своим страхам, мог бы никогда уже не возвращаться обратно, продолжая жить заграницей под чужим именем и с приличными деньгами. Он мог бы еще пару лет подождать и попетлять по миру, чтобы окончательно запутать следы, дабы не дать Максу обнаружить себя, а после остановиться в каком-нибудь небольшом европейском городке около подножья гор, или же, напротив, в шумном и многомиллионном мегаполисе, и попытаться жить жизнью нормального человека, заведя семью, найдя хорошую работу и занимаясь любимым хобби - той же рыбалкой, как, например, отец Ники, однако Никита не мог себе этого позволить. Он должен отомстить за смерть брата - этой конченной суке Смерчинскому и иуде Максу. Он должен это сделать ради покойного брата и ради себя. Почему ради себя? Потому что месть - это долг по отношению к Андрею. Если он не выполнит этот долг - то предаст Марта. Почему предаст? Да потому что сам Андрей, если бы что-то случилось с ним, Никитой, не задумываясь, поступил бы точно также. Кларский точно знал это - недаром однажды, лет семь-восемь назад, когда еще учился в старшей школе, стал свидетелем одной очень интересной сцены.
Тогда Никита умудрился сильно подраться - что, впрочем, было неудивительно - с лихой компанией парней, учащихся в расположенной через пару улиц школе, печально известной во всем районе, как пристанище самых неадекватных отморозков, выгнанных за плохое поведение из прочих учебных заведений и имеющих клеймо "трудный подросток". С лёгких рук и ног этой компании Ник попал в больницу. Они подкараулили его и хорошенько, едва ли не до полусмерти, избили, а после бросили, испугавшись, что парень отдал откинул ласты. На самом деле Никита всего лишь потерял сознание, а очнулся уже под капельницей в отдельной палате с видом на хвойный лес, обнаружив, что рядом с ним сидит задумчивый, как ученый интеллигент, Март. В руках у него был листок, который мужчина внимательно просматривал. Рядом с Андреем замер Радик.
- Это все? - спросил медленно Андрей, не видя, что младший брат, в голов которого разрывался набат, открыл глаза.
- Все, кто там был. Пофамильно и с адресами, - подтвердил Радик. - Мои ребятки всех нашли, кто из Никки фарш сегодня ночью делал. Они, в натуре, козлы! Поймали малого, когда он один шел и обработали. Не, я всех нашел, не кипешись, всех!
- Отлично.
- Посетить их?
- Я сделаю это сам, - лениво отозвался Март, потягиваясь, как кот.
- Да че ты будешь время тратить, я проконтролирую, как мои ребятки их торцанут.
- Заткнись, - велел ему бесконечно добрый Андрей. - Зверята едва не убили моего братишку. Думаю, я сам должен преподать им урок. Немного поговорить, - и он как бы невзначай вытащил из кармана бритвенное лезвие.
- А ты за малого трясешься, - заметил Радик, косясь на лезвие.
- Как-никак единственная родная кровь, приходится, - отвечал Март, проводя пальцем по острому тонкому лезвию. - Око за око, кровь за кровь, знаешь ли, дорогой мой друг. Если бы олень просто подрался, я бы и слова не сказал. А эти крысы просто избили его. Твар-р-ри, - вдруг зло загорелись его серо-голубые глаза. - Думают, если он - сирота, некому будет за него постоять?
- А если бы они Никки реально в Сочи на отдых отправили? - спросил, не подумав туповатый Радик - этим он очень отличался от умеющего все просчитать и знающего, когда и что сказать Макса.
- Еще одно слово про это - и сам по мгновенной путевочке там окажешься. А если с малым что-то случится, убью того, кто к нему притронется, - тихо, но яростно пообещал Андрей, настроение которого менялось каждую минуту, проводя бритвой по коже на тыльной стороне ладони. На ней тут же появилась густая темно-красная кровь, тотчас решившая проложить себе дорожку к венам крепкого запястья. - Ты думаешь, я шучу? - задумчиво спросил он у свой замолчавшей правой руки.
- Нет, братан, нет.
- Проваливай из палаты. Скажи, чтобы подготовили тачку, я уезжаю. Проведаю ублюдков. - Бритва вновь была спрятана Мартом в кармане, а сам он неспешно подошел к кровати, на которой лежал, прикрытый белой простыней, Никита. Парень закрыл глаза, продолжая слышать все, что происходит в комнате. А Андрей, не подозревая, что младший брат пришёл в себя, встал напротив, склонив голову к боку, и сказал спокойным голосом:
- Малой, не боись, брат за тебя постоит.
А после ушел, оставив Ника в глубоком недоумении. Он почувствовал вдруг, что старший брат, действительно, о нем заботиться, только очень своеобразно, и это искренне поразило юного Кларского, который, впрочем, вскоре вновь погрузился в зыбкий туман забытья.
Когда Никита пошел на поправку, Март, более не одаривавший его своими посещениями, ни разу не сказал о том, как он вступился за избитого отморозками младшего брата, только лишь глумился над временной нетрудоспособностью Никиты, очень прямо намекая на то, что он слабак и неудачник.