Читать интересную книгу Береговая операция - Джамшид Амиров

В дело была вшита врачебная справка, из которой явствовало, что Елене Михайловне Черемисиной по состоянию здоровья (следует латинский диагноз) рекомендуется жить на юге, на берегу моря.

— Что ты думаешь по поводу этой справки, Октай?

— Трудно что-нибудь сказать, — ответил Чингизов. — Многим при выписке из госпиталей или больниц дают такие справки.

— Правильно, многим, — заметил Любавин. — А теперь посмотри-ка, пожалуйста, где родилась и откуда ушла на фронт Черемисина, в биографии посмотри.

Чингизов посмотрел: «Из Херсона».

— И это тебе ни о чем не говорит? — спросил Любавин.

— Откровенно говоря, нет, Анатолий Константинович.

— А мне говорит. Мне хочется спросить, чем климат Советабада на берегу Хазарского моря лучше климата южного города Херсона на берегу Днепра, близ Черного моря? Но это, так сказать, малый вопрос. А большой вопрос у меня возник, когда я послал запрос о Черемисиной в Херсон. Я получил сегодня утром радиограмму, в которой говорится, что Черемисина из честной семьи патриотов. Отец и мать были расстреляны гитлеровцами за связь с партизанами. Сама Черемисина, будучи двадцатичетырехлетней девушкой, оставила город и добровольно ушла на фронт. В Херсон после войны ни временно, ни на постоянное место жительства не возвращалась. И это тебе ничего не говорит против Черемисиной?

— Такая справка, скорее, говорит за нее, — возразил Чингизов.

— Вот видишь, — усмехнулся Любавин, — как на тебя подействовала моя философия. Ты теперь хочешь видеть только хороших людей. А я не спешу с выводами. Из личного опыта я знаю, что большинство взрослых людей с теплотой вспоминает дни своего детства и юности, родные места, где проходила их молодость, их всегда тянет вернуться в милый сердцу край, хоть одним глазком посмотреть, что осталось старого, что изменилось, встретиться с теми, с кем сидел когда-то на одной парте или стоял за одним станком. Думаю, что и тебе это знакомо.

— Да, конечно, — ответил Чингизов.

— А вот Черемисина, — продолжал Любавин, — не захотела после войны хоть на краткое время вернуться в родной край. А ведь где-то там могила ее отца и матери, зверски замученных гитлеровцами. Где-то там жил или, может, живет и сегодня тот, с кем обменялась она первым поцелуем. Ведь ей было двадцать четыре года, когда она покинула Херсон. Но она ни разу не приехала в свой родной город. Почему? Спросить ее об этом, — разумеется, нельзя. А раз нельзя ее спросить, значит, надо спросить тех, кто знал Черемисину по Херсону. Может быть, здесь таится какая-нибудь личная трагедия, а может быть, и что-нибудь другое. Вот на все эти вопросы я еще ответа не имею. Жду их оттуда не сегодня-завтра. А пока суд да дело — присмотримся, Октай, к Черемисиной, присмотримся тщательно, но опять-таки, повторяю, очень и очень осторожно.

Где сейчас находится и чем занимается в настоящее время Василий Кокорев — вопрос, на который должен был ответить капитан милиции Рустамов, прежде чем организовать наблюдение за этим автомобилистом. План он избрал простой. Зная уже со слов бригадмильца Тофика Зейналова об образе жизни Кокорева, он решил, что Василию, конечно, нередко звонят его приятельницы. И Рустамов поручил одной из сотрудниц отделения милиции, которая помогала ему в оперативной работе, позвонить на квартиру Кокорева. Если Вася окажется дома, немного поморочить ему голову, как это нередко делают девушки, и дать отбой.

Сотрудница позвонила.

— Попросите, пожалуйста, к телефону Васю.

— Нашего Васи нет дома, — ответил женский голос. — А где он?

— Как где? В Москву уехал. А кто спрашивает-то?

— Его приятельница из института. Я только вчера приехала, хотела позвонить, да не успела.

— А Вася как раз вчера и уехал.

— От него еще ничего нет? Благополучно он долетел до Москвы?

— Так он, дорогая, не самолетом, он поездом поехал. Обещал, как приедет, телеграмму дать.

— Поездом? Ах, бедняжка, замучается в дороге. Лето, все едут. Вагоны битком набиты — яблоку негде упасть.

— А он в мягком поехал, нижняя полочка у него. Со всеми удобствами. Погуляет Васенька, посмотрит Москву.

— Да, конечно, завидую я ему. Простите, что вас побеспокоила.

— Пожалуйста, милочка, пожалуйста.

— До свидания.

Через несколько минут Рустамов докладывал полковнику Любавину об отъезде Василия Кокорева. Еще через несколько минут в кабинет к Любавину явился вызванный им капитан Адиль Джабаров.

— Вы отлично загорели и даже усики отрастили! — заметил Любавин, пожимая руку Джабарова.

— С курорта, товарищ полковник. А месяца в Сочи достаточно, чтобы так загореть.

— И чтоб усы выросли? — улыбнулся Любавин.

Джабаров смутился. Он знал, что Любавин любит людей аккуратных и подтянутых, но не жалует тех, кто уж слишком обращает внимание на собственную наружность.

— Ну, ладно, усы в данном случае не беда, скорее наоборот. Можете их оставить при себе, — сказал Любавин. — А вот с отпускным настроением придется распрощаться. Вам предстоит сложное боевое задание.

И полковник Любавин поручил капитану Джабарову догнать самолетом отошедший вчера из Советабада поезд в Москву, разыскать в поезде Василия Кокорева, не спускать с него глаз, но раньше времени его не трогать, чтобы получить возможность проследить за тем, с кем он встретится и чем будет заниматься в Москве.

— Ну, а потом найдете нужным, арестуйте его, — добавил Любавин. — Результаты допроса немедленно сообщите мне. Я позвоню товарищам в Москву, вам будет оказано должное содействие. А в дороге управитесь сами. В пути и на курортах люди быстро знакомятся. Вы, надеюсь, после Сочи уже имеете кое-какой опыт по этой части?

— Так точно, имею, — ответил Джабаров, явно обрадованный ответственным заданием.

— Зайдите к майору Чингизову, получите у него ориентировку по делу, чтобы отчетливо представить себе свой объект, и вылетайте рейсовым самолетом.

— Слушаюсь, товарищ полковник!

Никезин возился с панелью радиоприемника «Балтика». Удивительно было, с какой ловкостью этот крупный мужчина с огромными ручищами управлялся с тонюсенькими проволочками, которые он припаивал к панели миниатюрным электропаяльником, с длинной острой отверткой, точно попадающей в прорези крохотных шурупчиков. Работал он дома, в маленькой комнатушке с узким окном, у которого стоял большой стол, заваленный деталями радиоприемников. Такие же детали нагромождали прикрепленную к стене большую деревянную полку.

На другой стене висели на гвоздях аккордеон, поблескивающий перламутровой инкрустацией, и старая гармонь. В углу комнаты стоял небольшой кованый сундук, запертый на тяжелый висячий замок. Работал Никезин мастером в артели, занимавшейся ремонтом радиоприемников и музыкальных инструментов. Артель имела в центре города приемный пункт и небольшую мастерскую, но заказов у нее было много, и мастера выполняли их на дому. Был Никезин в артели на хорошем счету. За «левыми» заказами не особенно гонялся, работал добросовестно, управлялся с заказами быстро. Во всякие споры на собраниях, как правило, не вмешивался, но когда дело касалось вопросов производства, умел сказать нужное слово. С ним считались как с опытным, квалифицированным работником, и года два назад он был даже избран в правление артели.

Дом, в котором жил Никезин, стоял на отшибе, неподалеку от моря, в заводском районе. Домик этот строил в свое время с помощью дружков молодой белозубый печник и верхолаз Алеша Волков, гармонист и балагур. Любили его товарищи за веселый нрав и тонкое искусство. Хоть и молод был, но не уступал старикам в сложнейшей работе, выкладывая огнеупором топки, а самое главное — умел Алеша хорошо класть заводские дымоходные трубы. Приехал как-то Волков на полуторке на кирпичный завод за огнеупором. Кладка предстояла ответственная, и он сам каждый кирпич выбирал. Приглянулась Алеше на том заводе молодая обжигальщица Настенька. Познакомился он с ней и полюбил ее. Решили пожениться. Жила Настя в общежитии, на завод из детского дома пришла. Родителей у нее не было. Вот тогда и стал ставить Алексей Волков свой дом. Участок ему отвели неподалеку от завода. Поженились они с Настей, но жить им вместе пришлось недолго. Грянула война. Алеша уехал на фронт и через год погиб. Жила Настя одна, работала на заводе. Тяжело ей было одной. Алешу забыть никак не могла. Услыхала как-то, когда уж война кончилась, что шофер с автобазы, которая рядом с их заводом, стояла, квартиру ищет, и сдала ему комнату. Правда, квартиранта своего она мало дома видела. Шофер день и ночь на своей полуторке разъезжал. Но парень он был веселый. Появится в доме, пошутит, перекинется словечком — и как-то веселее.

Потом шофер в таксомоторный парк перевелся. Гараж был на другом конце города, и он переехал на другую квартиру, поближе к гаражу. А Настеньке другого жильца порекомендовал — Никезина Петра Афанасьевича. Никезин был молчаливый, суровый, работал много. Поначалу его суровость пугала Настю. Но как-то отремонтировал Петр Афанасьевич баян, стал его пробовать, разыгрался и душевно запел хорошую солдатскую песню. Иначе стала Настя к нему относиться. А когда завел как-то Никезин разговор о том, что он одинок — семья от немца на Смоленщине погибла — и предложил выйти за него замуж, она согласилась. Так стал Никезин хозяином в доме, построенном Алешей Волковым.