Вместе с тем нельзя забывать, что изложенные факторы всегда носят характер субъективной привлекательности: «Человек смотрит на мир страстно, заинтересованно, субъективно. Его позиция, его решения, выбор каждый раз оказываются предопределенными, заданными до тех конкретных возможностей, из которых предстоит выбирать. Он выбирает не то, что истинно или ложно само по себе, а то, что “истинно” или лучше для него».[241] Однако в целом указанные факторы лежат за пределами вторичных доминирующих мотиваций и лишь причинно или обусловливающе связаны с ними, а поэтому их рассмотрение находится пока вне наших интересов, хотя отметим, что общественно опасная личность создается при каком-то специфичном слиянии среды и личности.
В психологии и криминологии выделяют еще план как самостоятельную психическую категорию.[242] Нам представляется, что план – это элемент принятия решения, это тоже оценка определенных мотивационных сфер по поводу путей, способов и средств реализации действия по достижению доминирующей цели. Тесная связь плана с мотивацией позволила признать его доминирующей мотивацией третьего уровня. Думается, такой подход более полно раскрывает мотивационные сферы.
Итак, мотивационная сфера в своей динамике завершается принятием решения действовать определенным образом в определенном направлении с использованием определенных путей, способов и средств.
Подраздел 4
Сознание и мышление как высшие формы связи личности с окружающим миром
Следующая сфера психической деятельности, которую необходимо выделить, – это сознание. При ее исследовании нужно разобраться в соотношении психики, сознания, мышления, познания, отражения, чувств, разума и тому подобных психических явлений, что не столь просто. Если посмотреть на философию и психологию, можно увидеть, что психика – особая форма отражения,[243] сознание – высший уровень психического отражения,[244] мышление – высшая форма активного отражения[245] и отражения опосредованного.[246] Подобное представление вызывает к жизни достаточно ясную и абсолютно бессмысленную структуру вершины пирамиды (даже трудно сказать чего: психики, отражения, мыслительной деятельности): отражение – вся пирамида, ее высший уровень – сознание, высшие формы отражения, а следовательно, сознания как высшего уровня его – психика и мышление. Во-первых, трудно согласиться с определением отражения как всеобщей категории психологии, тем более, что западная психология в целом не придерживается такой позиции: «Психология – в первую очередь и по преимуществу – наука о сознании».[247] Во-вторых, сторонники широкого понимания отражения вынуждены выходить на уровень опосредованного отражения, и именно оно признается всеобщей категорией. Однако такой подход не исключает опосредования ценностных ориентаций в других психических явлениях, установок в других психических явлениях и т. д., т. е. любое психическое состояние, отношение, любой процесс находит опосредованное выражение во всех других психических состояниях, отношениях, процессах. И тогда каждый исследователь по своему желанию может доказать всеобщность любого психического явления. На наш взгляд, главная задача психологии заключается в исследовании непосредственной сущности психических явлений и поиска их соотношения именно на данном уровне. С этой точки зрения отражение – лишь первый этап социальной детерминации психики. В-третьих, думается, никуда не годится признание психики формой сознания; соотношение между психикой и сознанием скорее обратное: психика – нечто более общее по сравнению с сознанием, поскольку включает в себя еще и бессознательное.
В целом, наверное, мы не очень погрешим против устоявшейся позиции, если признаем сферу сознания высшим уровнем активности психики человека. При этом, думается, абсолютно точен в определении сознания Ж. Годфруа, признающий таковым мозаику «состояний, которая играет более или менее значительную роль как во внешнем, так и во внутреннем равновесии индивида».[248] Разумеется, резонно возникает сомнение того плана, что сознание нельзя сводить лишь к состояниям, поскольку сознание не только состояние, но и соответствующие отношения и процессы. Однако и психология, и философия наряду с сознанием выделяют еще категорию мышления, которую почти все источники признают процессом психической деятельности. В этом-то все и дело.
Определив сознание как совокупность состояний, мы ничуть не забываем о развитии сознания, о его не только статичной, но и динамичной сущности, т. е. помним и о том, что процесс развития сознания заключается в мышлении. Именно поэтому, на наш взгляд, мышление есть процесс развития сознания как совокупности состояний. Но и это не все. В философии предпринята попытка сузить сущность мышления: «В отличие от ощущения и восприятия, то есть процессов непосредственно-чувственного отражения, мышление дает непрямое, сложно опосредованное отражение действительности. Хотя мышление имеет своим единственным источником ощущение, оно переходит границы непосредственно-чувственного познания и позволяет человеку получить знания о таких свойствах, процессах, связях и отношениях действительности, которые не могут быть восприняты органами чувств».[249] Что поражает в данном высказывании? Во-первых, сделана попытка разграничить мышление, с одной стороны, и ощущение и восприятие – с другой. В результате мышление обособлено от двух последних и выведено за их пределы. При всем этом ощущение признано единственным источником мышления. Как нормальному здравомыслящему человеку, мне понятно, что если единственным источником пруда является вода речки, то никому не придет в голову абстрагироваться при определении пруда от воды, содержащейся в нем, поскольку без воды пруда просто нет, есть лишь выемка в земной коре. Похоже, философии здравый смысл не свойствен; вроде бы мышление находится вне ощущения и в то же время ощущение является единственным источником и, естественно, одним из основных элементов мышления. Во-вторых, выводя мышление за рамки чувств, философия выводит его за пределы чувственного познания, а при отождествлении последнего с теорией познания[250] – за пределы теории познания вообще. Правда, появилось критическое отношение к «чувственному познанию»: «В философии прочно укоренилось понятие “чувственное познание”, понимаемое как отражение в виде ощущений и восприятий. Оно возникло в то время, когда рецепторы назывались “органами чувств”. Эти термины являются архаизмами, лишающими данной терминологической четкости систему научных понятий».[251] Соглашаясь с тем, что чувственное познание не может быть отождествлено с теорией познания, тем не менее не исключаем и возможности специфического чувственного познания, познания через переживания человека, когда в наибольшей степени проявляется его «Я». Именно поэтому представляется неприемлемым выводить мышление за пределы чувств и единственно верным распространять его почти на всю сферу сознательной психической деятельности.
В целом мышление как процесс сознания вполне понятно вписывается в познание окружающего мира. Оно составляет одну область знаний, которая издавна вызывает интерес психологов и философов – проблему творчества в сознании. Ж. Пиаже сформулировал ее следующим образом: «Однако столь радикальный тезис (прямая и обратная связь в психологии. – А. К.) заставляет задуматься. Прежде всего, он устраняет понятие операции, потому что если универсалии берутся извне, то их не надо конструировать. В выражении “1+1=2” знак “+” не означает тогда ничего иного, кроме отношения между двумя единицами, и не включает никакой деятельности, порождающей число “2”».[252] Данная формулировка проблемы не совсем удачна, на наш взгляд, потому что сама сущность формулы «1+1=2» носит, конечно же, и образный, и опытный характер (древний человек принес с охоты зайца и зайца или зайца и косулю, и в его сознании откладываются две фигуры животного), т. е. сама операция «один прибавить один получим два» в своей сущности и образна, и опытна. Мало того, она, естественно, требует мыслительной деятельности. Дело, похоже, в ином: древний человек не знал знаков «1», «+», «=», «2» и т. д., так почему какому-то гениальному уму пришла идея усовершенствовать условно наше представление о единичном предмете и операциях с ним; мы видим дом, гараж, автомобиль, фонарь – все это, оказывается, можно условно объединить знаком «1» или «2», если мы имеем зайца и косулю; почему и на какой психической основе возникают знания, знаки, отсутствующие в окружающем мире?
Думается, что достаточно полного ответа на этот вопрос психология не дает и пока дать не способна. Из новейших исследований в этом направлении можно сослаться на статью П. В. Симонова «Мозг и творчество»,[253] опубликованную в коллективной монографии. Решение проблемы творчества в мышлении лежит и за пределами наших способностей, и за рамками наших задач; мы ее коснулись лишь в связи с тем, что в мышлении содержится нечто, влияющее на творчество, т. е. структура мышления связана не только с социальной детерминацией, но и с какими-то другими компонентами. Вообще, представляется, решение данной проблемы может так глубоко внедриться в сознание человека, что позволит абсолютно полно манипулировать им: создавать, с одной стороны, послушных рабов, а с другой – наследственную элиту общества; такой мир представлен в не столь и фантастическом романе Ю. Слащинина «Боги в изгнании»[254] и других произведениях.[255]