Но отвлекаться не стала, а громко крикнула:
- Есть кто живой? Хозяева! – удивленный кряк за спиной проигнорировала.
- Проходите! Я в мастерской! – раздался мужской, очень молодой и весьма приятный голос.
Во дворе утлого домишки стояла приземистая, странного вида постройка, ворота которой были приветливо распахнуты. Видимо, сам хозяин считал это сооружение мастерской.
Войдя внутрь, не сразу его обнаружила. Сквозь грязные окна пробивалось слишком мало света, который оседал на пыльных полках, кадках, корзинах и ящиках, делая их еще серее. А потом услышала до боли знакомое: «Прощай, любимый город… Уходим завтра в море…». Вряд ли два столь разных мира создали бы такие похожие песни. Эх, для таких слов душа требуется особая, взрощенная совсем не на Ашшуре. Там же каждое слово Родиной пропитано.
И так вдруг защипало где-то внутри, заболело, заныло от осознания неизбежного – я больше никогда не вернусь назад. И единственный, кто все еще связывает меня с Землей, это тощий мальчишка в видавшем виды сюртуке, повязанном чалмой на голове старом платке, из-под которого торчали во все стороны непослушные рыжие вихры, и белой рубашке, с нашитыми на нее тонкими голубыми лентами. Весьма оригинальное решение! Обычная тельняшка в исполнении мастеров иного мира. Определенно, юноша, если не сам жил у нас, то тесно общался с кем-то из землян.
И чтобы увериться в своих догадках, выпалила:
- «Зенит» – чемпион! – Ибо, если мужчину и обошла пагубная страсть к футболу, то, будь он моим земляком, все равно проникнется моей находчивостью.
- Я за «Спартак» болел, - грустно вздохнул паренек, а потом с интересом на меня посмотрел. – Благородная ашасса?
И столько в этом вопросе было скепсиса, что где-то прямо за моей спиной глухо зарычал один конкретный шоколадный батончик. Хмм, однако. Юноша, похоже, и есть тот самый человек, которого я хотела отыскать.
- Тизон? – решила все же уточнить у рыжего.
- Я-то Тизон, а вот кто ты, лебедь белая? – Ну, хорошо хоть не «коза рогатая», и на том спасибо.
- Нина, - не стала скрывать я.
- Нинель! Шиена Нинель Лигейрос! – проворчал Кайл.
- Может, подождешь меня снаружи? – предложила сникерсу.
Ах, каким негодущим взглядом зеленых очей меня прожгли! Но ашасс все же вышел, всем своим видом показывая недовольство. Только, кто обращает внимание на омаров, когда перед тобой вареная картошечка, сало и малосольные огурчики. Разумеется, все мое внимание было приковано к молодому художнику.
Юноша подскочил, плотно прикрыл за Кайлом створки ворот, задернул дырявые занавески на окнах и, наконец, улыбнулся. Искренне, светло так, как старой знакомой.
- Нинка, значит, - хмыкнул парень. – И давно из дома?
- Дня четыре, - пожала плечами я. – Может пять. А вы?
- А я – Кирилл Петрович Шилов. На Земле помер в 98м. Мне тогда только сорок лет исполнилось. Так что, в этом теле я с младенчества. Сначала, как водится, обычным мальчишкой был, а, как четырнадцать минуло, приснился мне бог разноглазый. Тут его все ашассы проклятым кличут. – Я кивнула, давая понять, что в курсе. – Так вот, он-то и помог мне всю прошлую жизнь вспомнить.
- Тоже погибли? – спросила рыжего. И хотя передо мною стоял обычный парнишка, язык как-то не поворачивался с ним фамильярничать.
- Не было в моей жизни ничего героического, - тяжко вздохнул он. – Пил я по-черному. Запоями. Даже творчество не спасало. Просплюсь, наваяю картинок на продажу, бухлом затарюсь и снова в нирвану. И так до тех пор, пока не помер…
- Цирроз? – Посочувствовала я.
- От нормального алкоголя цирроза не бывает! Запомни, Нинка! – молодой художник назидательно погрозил тонким пальцем. – А тогда, при Ельцине, водка только начала портиться. Кстати, жив еще этот старый пьяница?
- Помер. В 2007, кажется.
- Ненадолго, стало быть, меня пережил. Ну что ж, земля ему пухом. А я замерз. Уснул пьяный на улице и замерз. Честно признаться, неприятно было об этом вспомнить. Но я без обид. Только благодаря разноглазому новую жизнь начал, Аниту свою встретил, ребеночка вот ждем. Бог, правда, думал, что я ему с культом подмогну, но что может сделать человек на Ашшуре? Ничего. Я ему сразу сказал, что земную душу в ашасса внедрять надо. Лучше всего в высшего, в ши или, вообще, в шиена. А еще лучше женщину. Они гибче нашего брата, хитрее, и приспосабливаются быстро. Видать внял моим словам Камак-то.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И рыжий по-доброму рассмеялся.
- И как вам здесь живется? – поинтересовалась я.
- Трудно. Но человек на то и человек, что ко всему привыкает. Выживаем, как-то. Людям при хозяине еще более-менее, а вот вольному художнику, скажу честно, не сахар. Мы столичные, обитаем возле рынка, так что на хлеб хватает. Я вот с шасом Видом работаю. Он, конечно, почти все себе забирает, но и мне кое-что перепадает.
- И сколько стоит ваша миниатюра?
- Пол шантина за дюжину, включая материалы и работу, - ответил рыжий.
Да, старый шас не просто пройдоха, он обманщик в квадрате, а, может быть, даже в кубе.
- Предлагаю вам с этого момента работать на дом Лигейросов. Мы очень нуждаемся в таком талантливом художнике, - улыбнулась рыжему и подмигнула.
- Это что же, вы мне контракт предлагаете, благородная ашасса? – лукаво блеснул глазами художник.
- А разноглазого изобразить сумеете? – с таким же прищуром ответила я.
- А чего тут уметь? – Тизон полез куда-то в ящик, долго там рылся и извлек серую тряпицу, в которой были завернуты несколько миниатюр. – Вот, пожалуйте, барышня, в лучшем виде.
И, правда! С небольших картинок на меня, как живой, смотрел Камак.
- С душой написано, - похвалила я. Была в работах Кирилла Шилова та самая изюминка, которая заставляет смотреть и смотреть на картину, подмечая все новые детали, погружаясь с головой.
- Толку-то? Кому нужен проклятый бог? Разве что людям, но им не по карману такие безделушки. Да и жизнь с каждым годом все хуже, тут любая вера дрогнет. – Вздохнул рыжий.
- Я куплю у вас все эти работы, но сейчас заберу две: эту и, пожалуй, вот эту. – Выбрала две, наиболее схожие с оригиналом, картины. – А вы придете завтра в академию для того, что заключить постоянный договор, и занесете остальные. Спросите Нинель Лигейрос.
Тизон многозначительно кивнул.
- И еще. Мне нужен портрет Камака большого размера.
- Насколько большого, моя шиена? – тут же уточнил художник.
- Примерно во всю эту стену, - указала я.
- Тогда, мне потребуется аванс на материалы, - вздохнул рыжий. – Нина, прости, но жизнь дорожает и…
- Прекрати извиняться! – я выложила на высокий бочонок, служивший столиком, десять золотых шантов. – Вот. Думаю, этого должно хватить.
Тизон вытаращил глаза.
- Да на такие деньжищи весь наш квартал год существовать может! – выдохнул он.
- И вот еще что… - Я замялась в нерешительности, а потом все же извлекла набросок Камака. – Может быть, это как-то поможет?
Рыжий взял лист, развернул его и долго внимательно изучал.
- Выполнено профессионально, хотя техника немного хромает, - наконец, вынес вердикт художник. – Сама рисуешь?
- Бывшая хозяйка тела рисовала, а я… Я и стенку ровно не покрашу.
- А у меня все наоборот. Сам Тизон звезд с неба не хватал, а вот как только я вспомнил прежнюю жизнь, уже не рисовать не мог. Это что значит?
- Что? – осторожно переспросила я.
- Что любое созидание, оно от души идти должно. Вот что. У шиены, что обитала в твоем теле, видать талант к рисованию был. Навыки остались, а жизнь из картин ушла.
- Ну, спасибо! Бесталанной меня еще никто не обзывал.
- Э, нет! Уверен, что талант есть в каждом. Его только понять и раскрыть надо. Камак мужик неглупый. Раз тебя выбрал, значит, есть в тебе нечто необходимое этому прогнившему насквозь миру. Есть. Набросок я, с твоего позволения, оставлю.
Створки ворот со скрипом распахнулись, и вошла сильно беременная молодая женщина.
- Тизон, - испуганно зашептала она, не приметив меня в полумраке, - там ашасс. И он страшно зол. Что ты опять натворил, горе мое?