– Это и впрямь конь Абариса! – Кряжистый, невысокий мужик со сросшимися бровями опустился на корточки.
– Я давно знаю Моготина! – выдохнул Вокша. – Нам тут пересуды творить не по времени. Ежели зовет на нурманна, я так думаю: итить надобно.
– Все едино, назад так-то вот не пойдешь, да и некуда! – подхватил кряжистый.
– Я вот так мыслю, – продолжил Вокша, – ежели Моготин, которого мы знаем с рождения, впрямь вор и трус, то порешить завсегда успеем, а ежели он с новым хозяином Потаги поведет нас на нурманна и мы одолеем его, то вместе и попадем в чертог Яровита.
Мужчины в знак согласия закивали головами и ответили негромким одобрительным гулом.
– Тогда заходуем дружно! – Моготин махнул рукой в сторону вечернего солнца.
Два десятка мужчин, уцелевших после поражения от норманнов, уже не верящих в себя, но все же еще слабо рассчитывающих на помощь родовых богов, двинулись в путь. Они шли, почти не разговаривая, погруженные в свои мысли и каждый в свою боль. Но все-таки шли, до белых ногтей сжимая ратовища пик и топоров.
Через три часа, когда солнце уже почти полностью скрылось за горизонтом, а сквозь ветки блеснули с берега костры викингов, в грудь Моготина уперлось что-то твердое и упругое.
– Стой. Пришли, – Ишута сидел на корточках, выставив навстречу Моготину свой посох. Шепот волхва был хриплым и еле слышным. – Отсюда будем копать яму и вбивать колья. Ройте на два роста вглубь. Вон те две березы нужно будет наклонить…
* * *
– Скоро светает, херсир! – Сиггурд тронул Хроальда за плечо. – Нам нужно уходить. Похоронить Бьорна и садиться на весла. Из-за того, что мы здесь сидим и за кем-то вечно охотимся, теряем товарищей.
– Уходить, говоришь?.. – оскалился тот. – Ты предлагаешь нам стать зайцами, удирающими от какого-то местного духа?! Я хочу поймать его! Привезти содранную с него кожу, набитую волосами их женщин, родственникам Халли, Бьорна и Эйнара!
– Хроальд, ты всех перессоришь между собой. У нас есть добыча, часть которой мы пожертвуем семьям убитых. Все ждут дома с нетерпением своих родных, но все прекрасно понимают, что викинг, уходя в поход, может не вернуться в свой поселок.
– Все так, Сиггурд, но… Наши товарищи погибли не в открытом бою, а от неизвестно чьей руки. Я хочу увидеть человека, убившего лучших из лучших. Где он? Кто он?
– И сколько продлится твоя охота? – Сиггурд провел ладонью по шраму на своем лице.
– Я обещаю тебе, – уже спокойнее ответил херсир, – что в самом худшем случае это будет еще один день и еще одна ночь. Нам нечего бояться. Если бы за нами снарядили погоню, мы бы уже об этом знали. Значит, никакой погони. Неужели ты не считаешь своим долгом поймать этого незримого убийцу?
– Мы не за ним сюда пришли, Хроальд. Мы взяли добычу.
– Добычу, говоришь? И дело в сапоге, по-твоему? А думаешь ли ты о том, как пойдешь обратно? А может быть, ты станешь жертвой вот этой маленькой стрелы? – и херсир поднес к глазам Сиггурда метательный снаряд.
– Ладно, – Сиггурд сплюнул себе под ноги. – Тебя не переспоришь, Хроальд. Но я говорю: если за сегодняшний день и последующую ночь мы ничего не добьемся, а лишь потеряем еще кого-нибудь, твои же товарищи тебя не простят. И я не прощу. И тогда – горе тебе, херсир!
– Вот смотри, что я намерен делать! – Хроальд подошел к группе спящих вокруг догорающего костра траллов, схватил самого сухощавого отрока и рывком поднял над головой. – Эй, кто ты там есть, дух или человек! – закричал херсир, повернувшись к поросшему лесом берегу. – Вот, что мой будет делать, если ты не покажешь свое лицо и не придешь ко мне! – И он резко, вкладывая всю свою ярость и силу, бросил несчастного отрока вниз, подставив колено под тонкую спину. Раздался хруст. Весь лагерь – и норманны, и траллы – выдохнул одновременно. Никто не ожидал такого приступа неоправданной жестокости от старого конунга.
– Ну, теперь пусть твой придет ко мне! – крикнул Хроальд, щурясь от выступившей слезы. – Я буду каждый час вот так убивать один тралл, пока не увижу твой. Убийца! Я жду один час. А потом умрет вон та девка! – Он показал на Раданку. – Она умрет. Ты слышал мой вызов?!
Несколько мгновений над Днепром стояла оглушительная тишина. Лишь напряженный шепот березовой листвы да поскрипывание древесных стволов. Наконец случилось.
– Слышал! – Из-за кустов смородины к становищу викингов шагнул Моготин. Расстояние между соперниками составляло порядка тридцати шагов. И один находился в верхней части берега, другой практически у самой воды. Хроальд, прищурившись, снизу вверх смотрел на кривича.
– Мой не верить! Не верить! Это не тот воин! – Херсир сплюнул. – Мой сломает хребет траллов еще и еще, пока не выйдет настоящий убийца.
Но, видимо, норманн говорил слишком тихо. Потому что, не дожидаясь его приказа, несколько викингов рванулись с места и устремились на штурм обрыва. Напрасно Хроальд кричал, пытаясь остановить боевых товарищей. Его не слышали! На него просто никто не обращал внимания. И это несмотря на то, что подобный проступок в боевом походе карался наказанием, а по возвращении домой – существенным штрафом.
Но что-то внутри у северных «гостей» надломилось. С криком «Оди-ин!», обнажив мечи и топоры, добрая половина команды «Фенрира» бросилась в атаку. Они бежали вверх по крутому склону, от ярости рубя на ходу все, что подворачивалось под руку. Даже голый песок и воздух. Вот первые двое выбрались на ровную землю. Впереди – лес, а между деревьями в десяти шагах – с копьем и щитом тот, за кем они погнались.
Рывок навстречу врагу. Но тут словно раздался дерганый смех карла Фьялара, того самого, в честь которого был назван пес. Земная твердь под ногами лопнула и разошлась в разные стороны. Пасть бездны! Удар!.. Острые колья вспороли доспехи и продырявили человеческую плоть насквозь.
Остальные чуть притормозили на самом краю ямы. И одновременно из десятка глоток вырвался вопль ужаса и отчаяния. А кривич с копьем наперевес по-прежнему стоял на том же месте.
Ёкуль перепрыгнул оскаленную тьму и, глубоко присев, приземлился с другой стороны. Шаг. Две согнутые, тонкостанные березы резко пошли ввысь. И норманн оказался между ними, привязанным за ноги. Мгновение – голова внизу, а рыжая грива, выбившись из-под шлема, перекрыла солнечный диск. Затем душераздирающий крик и треск рвущейся плоти. Одна нога, брызгая кровью, висит на верхушке дерева, на толстом суке другого – агонизирующее тело, из которого фонтаном бьет темная руда[14].