Читать интересную книгу Соль жизни - Синтаро Исихара

В чем суть этого заболевания? Из-за атеросклероза стенки аорты теряют эластичность и становятся дряблыми, происходит расширение аорты или выпячивание какой-то ее части. Истончение стенок приводит к внутреннему кровоизлиянию, происходит отрыв части сосуда. Именно это и случилось с братом. Я в этих делах ничего не понимал, но даже мне было ясно, насколько это опасно. Куда изливается кровь после разрыва внутренней стенки сосуда? Если внешняя стенка не выдерживает давления крови, тогда грудная клетка и брюшина заливаются кровью…

Аневризму часто называют «шишкой». Если налить в пакет воды, он, естественно, раздувается. То же самое происходит и с сосудами: кровь не находит достаточного выхода, и стенка сосуда становится похожа на шишку. Так продолжается до тех пор, пока «шишка» не прорвется.

У Юдзиро аневризма образовалась в трех сантиметрах от сердечного клапана. После разрыва произошло кровоизлияние в нижнюю часть туловища — разрыв произошел на участке в 35 сантиметров, так что в районе поясницы образовался огромный тромб. Поскольку из-за давления, создаваемого аневризмой, были в значительной степени заблокированы сосуды, отходящие от аорты, то кровообращение стало чрезвычайно затруднено. Вместе с ужасными болями в пояснице наблюдалась дисфункция почек, у брата началась уремия. Перед тем, как он впал в кому, стенка аорты, превратившаяся в кровяной мешок, чудесным образом прорвалась в нижней части. Кровь, запертая в сосудах, пришла в движение и стала поступать в аорту. И тогда нижняя часть организма, начиная с почек, вновь восстановила свои функции. Поскольку кровоток был восстановлен, то вздутие аорты стало спадать, но рана, расположенная в трех сантиметрах от клапана, стала расширяться с непредсказуемыми последствиями. Это было похоже на подмытую быстрым течением дамбу — неизвестно, сколько она еще продержится. Врач сказал мне, что если положение будет оставаться стабильным в течение десяти дней, то можно будет делать операцию. Но разрыв сосуда мог произойти и через час.

Если сделать операцию в течение трех дней после образования аневризмы, то вероятность успешного исхода — более десяти процентов. Если и сегодня случится приступ, то вероятность успеха составляет более пяти процентов. Но если не предпринимать ничего, то артерия отрывается от сердечной мышцы, и смерти избежать нельзя.

Если приступ случится сегодня, то следует ли предпринимать операцию, зная, что вероятность успеха — меньше пяти процентов? И врачам, и нашим женщинам принять такое решение трудно, поэтому врач и обратился ко мне.

Стабильное состояние продолжалась пять дней, но эхограмма показала серьезные изменения в сердечной мышце. Ждать было больше нельзя, операция стала неизбежной.

Со времени последнего кризиса прошло всего пять дней. Главврач не стал говорить о процентах, он просто сказал, что со своей стороны он сделает все возможное, но из консультаций с другими специалистами я выяснил: вероятность выживания — меньше двадцати процентов.

Брат оправился от мучительного приступа, он не знал, что с ним, и скучал. Те, кто видел его после того, как ему вкололи наркоз, не могли себе и представить, что перед ними находится смертельно больной человек.

Не знаю, что означает девятичасовая операция для самого пациента, но все мы — не только родственники, но и просто пришедшие навестить брата — молились за него.

Я почти не помню, как я провел эти девять часов. Я только помню, что мне захотелось спокойно помолиться у семейного алтаря, и мы с женой съездили домой.

В ходе операции состояние Юдзиро изменилось. До сих пор существовала изрядная вероятность, что он умрет, но после девятичасового ожидания нас известили, что операция прошла успешно и теперь брата отправили на шестой этаж в палату интенсивной терапии.

Я увидел брата на следующий день после операции. Действие наркоза только что кончилось, и к нему вернулось сознание. Перед тем, как я отправился к нему, врач с некоторой озабоченностью обратился ко мне как к представителю всей семьи. Он сказал, что момент выхода из столь длительного наркоза чрезвычайно важен: если пробуждение будет неполным, это может иметь нежелательные последствия. Поэтому он попросил меня не стесняться и говорить с братом предельно громко, побуждая его к ответной реакции и полному возврату сознания.

Брат очутился на операционном столе, не имея представления о серьезности своих проблем. Мы ужасно нервничали, когда провожали его; он же и теперь выглядел как всегда — безразличным. Тем не менее девять часов, в течение которых его резали и кромсали, не прошли даром: вид его напоминал о туше коровы, висящей в мясной лавке. Смотреть на него было тяжело: из рук, носа, рта и шеи торчали какие-то трубочки, ведущие к приборам; он был опутан этими проводами, что делало его похожим на дурно сделанного кибера.

По выражению лица брата было понятно, что он только-только приходит в себя. Главврач позвал его чрезвычайно громким голосом и потряс за плечи, призывая проснуться. Под воздействием тряски и крика в самое ухо брат на моих глазах очнулся от долгого искусственного сна, подтверждая тем самым, что вернулся к жизни. Это было потрясающе. Я наблюдал за ним, затаив дыхание. Врач сказал мне: «Говорите что-нибудь. Он сейчас говорить не может, я дам ему, чем писать». Медсестра принесла листок бумаги, зажатый в держателе для медицинских карт.

Я не знал, о чем говорить. Подражая манере врача, я произнес несколько громче обычного: «Эй, Юдзиро, как ты себя чувствуешь? Ты меня узнаешь? Это я, твой брат». Врач повторил сказанное мной, брат уверенно кивнул. Затем врач произнес: «Из-за трубок и бинтов вы сейчас не можете разговаривать, поэтому я дам вам ручку, чтобы вы могли писать».

С этими словами врач передал принесенную медсестрой ручку. Брат кивнул и взял ее, но тут я сказал: «Он же лежит, ручка писать не будет, дайте ему карандаш». Другая сестра подала красный карандаш, который болтался у нее на шее. Юдзиро взял карандаш. Какое-то время он думал, что ему написать на планшетке, которую мы с сестрой держали вдвоем. Потом он написал иероглифами: «Операция. Когда?»

Я прочел написанное им вслух. Иероглифы были написаны довольно ровно, почерк почти не изменился. «Это нормально, действие наркоза кончилось совсем недавно», — сказал врач с удовлетворением. Потом стал рассказывать Юдзиро, что произошло. «Операция уже закончилась. Мы сделали ее вчера. Операция успешная. Вы сейчас просыпаетесь от вчерашнего наркоза. Сейчас уже следующий день после операции. Вы меня слышите?»

Лицо Юдзиро выражало некоторое удовлетворение, но он слушал врача так, как если бы тот рассказывал самые заурядные вещи. Потом он закрыл глаза и заснул. Врач снова сказат громким голосом: «Спать нельзя, от этого будет только плохо. Просыпайтесь!»

Поговорить с братом мне удалось через несколько дней. Из-за сильных послеоперационных болей ему время от времени давали слабенький наркоз, но на сей раз врач решил, что его тоже пора отменить. Придя к Юдзиро, он сказал: «Последние дни я давал вам снотворное. Но теперь, чтобы вы выздоровели, я эти лекарства отменяю. Надо будет потерпеть. А сейчас вы должны разговаривать — точно так же, как до болезни».

В соответствии с предписанием я попробовал заговорить с Юдзиро, но на сей раз его сознание совсем не хотело проясняться. Врач пытался разговорить его, но тот только устало кивал головой. Его горло и нос были свободны от трубок, но говорить он не желал. Врач не сдержался и снова, как в прошлый раз, стал тормошить его и хлопать по щекам. «Вы узнаете этого человека? Я знаю, что узнаете. Если узнаете, скажите, как его зовут».

— Узнаю, — пробормотал Юдзиро.

— Вот и хорошо. А теперь скажи, как его зовут. Громко скажи. Вот этот человек — кто он?

Оба они — и врач, и брат — смотрели на меня. Брат широко раскрыл глаза и произнес: «Я знаю, кто это. Только у моего старшего брата такая идиотская физиономия». Мы с врачом непроизвольно взглянули друг на друга. «Узнаю, это мой брат», — устало сказал Юдзиро с закрытыми глазами.

Как потом выяснилось, Юдзиро совершенно не помнил ни того, как выходил из наркоза, ни нашей второй встречи. Да и последующие разговоры были для него, как в тумане.

Врачи не знали, какими темпами будут возвращаться к Юдзиро сознание и память. По мнению лечащего врача и медсестры, самое большее, на что сейчас был способен Юдзиро, — это адекватно реагировать на вопросы, а для того чтобы реанимировать память, у него было слишком мало сил. Сознание полностью вернулось к брату через неделю после операции.

— Как ты себя чувствовал после того, как тебе перестати давать наркоз и болеутоляющие лекарства?

— Было ужасно больно, но только я не понимал, что это мне больно. В общем, после операции я несколько дней наполовину спал. И до того, как я понял, что я — это я, я только сны видел. Был один сон, который все время повторялся. Сейчас он мне кажется таким странным.