Читать интересную книгу Отцеубийца - Александр Казбеги

– Проживу как-нибудь, а умру – никому не будет хлопот, на мои же деньги и похоронят… – со вздохом произнес он, пересчитывая насечки на палке.

Потом он придвинул к огню низенький столик, выложил из своей сумы куски хлеба, мяса и всякой снеди – подаяние добрых людей – и принялся за еду. Вдруг циновка на дверях зашелестела, холодный ветер ворвался в хижину, и старик, повернув голову, вздрогнул: в полумраке стоял перед ним человек, плотно закутанный в бурку.

– Кто ты? – спросил старик. – Глаза ослабели, плохо вижу.

Вошедший шевельнулся, и старика поразил звук сдерживаемых рыданий.

– Да кто же ты? Подойди поближе.

– Отец! – воскликнул женский голос, и Нуну, откинув бурку, бросилась в объятья отца.

– Нуну! – старик притянул ее к себе дрожащей рукой. Сколько чувств нахлынуло на них! Старик целовал дочь, единственное свое утешение, долго обнимал ее, но вдруг лицо его исказилось, гнев сверкнул в глазах, как молния.

– Прочь! – воскликнул он и оттолкнул Нуну.

До старца дошли слухи, что его дочь оставила мужа, потеряла совесть и честь, и он мысленно отрекся от нее. В первое мгновение встречи он забыл обо всем и всецело отдался чувству отцовской любви.

Нуну, с детства запуганная окриками, сперва отшатнулась, но, опомнившись, тотчас же снова протянула руки к отцу:

– Отец, отец, ты разве не узнал меня?… Я – дочь твоя, Нуну!

– Прочь, говорю! – повторил старик глухим, надтреснутым голосом, отстраняя ее рукой.

Нуну, растерявшись и вся дрожа, отступила назад.

– У меня нет дочери! – с горечью продолжал старик. – Дочь моя, – та была ангелом непорочным, чистой голубицей… Разве ты похожа на нее? Ха-ха-ха! – горько засмеялся он. – Ты только посмотри на себя!..

– Горе мне, погибла я совсем! – простонала Нуну.

А стариком все сильней и сильней овладевал гнев.

– Ты – дочь моя, говоришь? В полночь, в Дзауге, одна?… Нет, как могла женщина до этого дойти? Зачем ты здесь?

Он подбежал к ней, принялся ее трясти дрожащей рукой.

– Отец, дорогой мой! Выслушай меня! – взывала к нему Нуну.

Но старик был глух к ее мольбам. Он все больше и больше проникался сознанием своего несчастья – опозоренная старость, отверженная, несчастная дочь!

Вслед за острыми вспышками горя и гнева обычно наступает притупление чувств, и старик вдруг обессилел, опустился на пол. Он стал причитать, бить себя кулаком по голове, словно старался отогнать от себя тяжкую беду, избавиться от непереносимого горя.

Нуну с тоской глядела на отца, сознавая свое бессилие ему помочь, успокоить его.

– Господи! – говорил старик, – за что ты так наказал меня, не дал мне покоя ни в молодости, ни в старости. Была у меня жена, и меня довели до того, что я убил ее собственной рукой, вот этой рукой!.. Оторвали меня от семьи, от очага… Одно у меня оставалось утешение в жизни, одна надежда… На тебя надеялся, думал – пощадишь имя отца, пожалеешь меня… Конец всему!.. А теперь, чего ты хочешь от меня, зачем тревожишь мое одиночество? Все позабудут меня, никто за упокой души не помолится. Ну что, поглядела на своего несчастного отца, полюбовалась его отчаянием? А теперь уходи!

– Горе, горе мне! – закрыв лицо руками, зарыдала Нуну. – А я-то надеялась, что у меня есть отец, что он пожалеет меня, поймет…

Она тихо пошла к двери, остановилась, потом снова пошла, снова остановилась и повернулась к отцу:

– Прощай, отец!.. Бог свидетель, я не виновна ни в чем ни перед тобой, ни перед богом. Прощай! – и она решительно направилась к выходу.

Тогда отец приподнял голову и устремил воспаленный взгляд на уходящую дочь. С каждым своим шагом она притягивала его к себе все неодолимей.

Нуну подошла к двери, тронула циновку и в последний раз обернулась к отцу, чтобы покинуть его навсегда. И вдруг она замерла на месте. Старик глядел на нее с нежностью, она увидела, что руки его тянутся к ней, что он готов ее окликнуть, но не в силах произнести ни слова.

И тогда она стремительно кинулась к отцу, и тот с каким-то безумным воплем прижал ее к груди…

Когда они оба успокоились, Нуну рассказала отцу свою горестную повесть, и старик возблагодарил судьбу, пославшую ему последнюю радость – свидание с горячо любимой дочерью.

– Тебя, значит, выдали замуж насильно? – снова и снова спрашивал он.

– Да, отец, Наго был арестован, некому было за меня заступиться.

– Да, нет больше ни правды, ни общины! – восклицал старик. – Теперь власть в руках у людей, подобных Гирголе. Что же нам делать?

– Не знаю, отец! Но только, если узнает про меня Гиргола, пропала я тогда.

– Говорят, Иаго к чеченцам ушел.

– Да, он ушел туда. Жив ли он? – горько вздохнула Нуну.

– Бог милостив!

– Если Иаго жив, он меня найдет, – с уверенностью сказала Нуну.

– Да, да, он придет за нами, и мы уйдем в Чечню.

– И ты пойдешь с нами, отец? – и Нуну крепче прижалась к старику.

– Конечно, пойду с вами, дочка! – вздохнул старик. – В мои годы трудно переселяться на новые места. Но времена теперь такие, что правды у чужих приходится искать.

– Ничего, отец, и там есть люди, там будет у нас вольная жизнь.

– И там есть люди, и хорошие люди, да трудно человеку искать правды на чужбине… Кабы наша земля нам принадлежала, не искали бы мы правды у чужих. Но теперь мы от других зависим… Скорей бы пришел Иаго, здесь собираются билеты вводить, а кто нам их даст?…

И как бы в ответ на эти слова за окном вдруг послышался голос:

– Завтра в полночь Иаго будет здесь!

Нуну и старик вскочили, выбежали во двор, но там никого уже не было – вестника радости словно поглотила земля. Они вернулись домой, никого не найдя, но радость не покидала их. Иаго жив, он придет за нами! – восклицали они, обнимая друг друга.

Было далеко за полночь, когда отец и дочь, уставшие от волнений, заснули крепким сном.

Иаго и его друзья собирались напасть на станцию Ардони, чтобы угнать казенный скот.

Они ехали верхом. Впереди был Иаго, хорошо знакомый с этими местами. Он зорко осматривался по сторонам и прислушивался к каждому шороху. Вдруг он придержал лошадь и весь обратили в слух.

– Что случилось? – спросил Парчо.

– Тише. Всадники едут, не могу только разобрать, с какой стороны.

– Ничего не слышу, – сказал Парчо, – тебе показалось.

– Если я впереди, так и слушайтесь меня, а нет – поезжайте сами вперед, – обиделся Иаго.

– Да что ты? Делай, как знаешь! – сказал Парчо, и в ту же минуту ветерок донес слабый далекий стук копыт. Всадники, видимо, быстро приближались.

Иаго спрыгнул с коня и приник ухом к земле.

Он поднялся и снова вскочил на коня.

– Скорее все за мною! Едут к нам, и их много.

Иаго свернул в сторону с дороги. Вскоре все скрылись в кустарнике. Выбрали удобное место, засели и стали ждать.

Разместив товарищей, Иаго прокрался обратно и залег за камнем в траве у дороги. Вскоре послышался говор и показались казаки, десять человек, видимо, дорожная охрана.

– Стойте! – сказал ехавший впереди. – Буханцов, – обратился он к одному из казаков, – здесь подходящее место для привала, дров много и вода рядом. Сварим баранину, поужинаем.

– Очень уж близко от пастухов, не оставят они нас в покое, – заметил один из казаков.

– Тем хуже для них. Если посмеют сунуться, всех перебьем, как собак! – сказал старший.

Они свернули на поляну и спешились. Один пошел за дровами. Лошадей пустили пастись, а сами все разбрелись – кто за дровами, кто за водой. Начальник и Буханцов остались караулить коней.

Из их разговора Иаго понял, что казаки нанесли какую-то обиду пастухам, и теперь, если те вздумают напасть на обидчиков, казаки безжалостно с ними расправятся. Он бесшумно скользнул к своим товарищам и обо всем им рассказал.

– Милые вы мои, – взмолился мтиулец, услышав, что пастухам угрожает опасность, – не дадим наших пастухов в обиду!

– Ну, конечно, не дадим! – шепотом ответили остальные. Между тем, четыре казака, посланные за дровами, приближались к ним.

– Отправили нас дороги караулить, а мы вон где бродим! – с досадой сказал один из казаков.

– К черту бы все эти дороги! – отозвался другой. – Нет нам покоя от них!

– А баран-то какой жирный! – воскликнул третий. – Едва на лошадь втащили…

Он не договорил… Четыре горца выскочили из засады и, свалив казаков, приставили им кинжалы к груди.

– Ни звука! – грозно шепнул им Иаго.

Казаков связали и втащили в кусты. Вдруг на стоянке казаков поднялся шум, оттуда доносились громкие выкрики, слышались русские и черкесские слова. Друзья бросились в ту сторону, бесшумно подкрались. Два черкеса на ломаном русском языке, помогая себе жестами, объяснялись с казаками. Казаки поднимали их на смех.

– Чего же вам надо, чертовы дети? – спросил старший казак.

– Казаки твои утащили у нас барана… Прикажите вернуть его нам, – кое-как объяснил черкес.

– Который утащил, укажи! Черкес огляделся.