Войдя, Мишель и Жюль очень удивились, так как со времени их первого посещения здесь многое переменилось. Друзья пустились, было в объяснения, однако им не дали и слова вымолвить.
— Правосудие во всем разберется!
Но факт оставался фактом. Все оказалось не на месте: разломано, порушено, повалено. Очевидно, коварный преступник успел побывать на месте своего злодеяния и замести следы.
Когда убедились в том, что дальнейший осмотр не имеет смысла, прокурор велел всем замолчать и обратился к Жюлю:
— Можете ли вы повторить все, о чем рассказали, еще раз? Будьте, пожалуйста, кратки, поменьше эмоций, я их не переношу. Да и времени нет.
— Видите ли, — грубо оборвал его Мишель, учуяв, куда тот клонит, — мы побывали здесь три часа назад.
— Почему?
— Хотели убедиться в том, что звонарь действительно погиб.
— Для чего?
— Он был моим другом, — твердо ответил Жюль.
— О! Высокопоставленный друг, все время на колокольне.
И господин Онезим де ла Перваншер, довольный собственным остроумием, рассмеялся первым, обернувшись, чтобы убедиться, какое действие произвел на окружающих его в высшей степени удачный каламбур.[72] Никто, однако, не смеялся. Жюль был в бешенстве, Мишель старался успокоить его.
Королевский прокурор не на шутку рассердился. Как можно не оценить столь тонкую игру слов? Слава Богу, рядом оказался комиссар полиции; он хохотал во весь голос, будто стараясь за тех, кто упорно молчал. Надо признаться, что вид у него был довольно глупый. Но, тем не менее, комиссар спас положение: прокурор остался доволен.
— Итак, продолжим.
— Мы заметили, — снова заговорил Мишель, — что ни один кирпич не сломан. Ясно, что чья-то преступная рука подстроила крушение.
— О чем он говорит?
— Он говорит, — вмешался секретарь суда, — о том, что катастрофа не совсем случайна.
— Вы хотите убедить нас, молодой человек, Бог знает в чем… Провести правосудие, обвести вокруг пальца магистрат.[73] Как вам в голову могло такое взбрести?! Это же пренебрежение общественной моралью!..
— Месье, — прервал его тираду Мишель, — мы говорим лишь о том, что увидели, придя сюда три часа назад. Я ничего не выдумываю!
— Три часа назад! Знаете ли вы, несчастный, что можно сделать за три часа? Почему вы не явились сразу же?
— Мы явились.
— Так, может быть, я не прав? Может быть, я ошибаюсь?
— Кажется, так оно и есть, месье! — сказал Жюль.
— Вы издеваетесь над представителем власти, ни в грош не ставите правосудие, дерзкие чудаки. Существуют законы, и очень скоро вы на себе ощутите их железную длань.[74]
— Пойдем отсюда!
И вся процессия вслед за господином Онезимом де ла Перваншером удалились.
— Мы отомстим за себя, Жюль.
— Несомненно. Но мы отомстим сами.
— Надо найти доказательства. Сейчас я ухожу, хочу все хорошенько обмозговать, составить план. Отправляйся на встречу и будь счастлив, Жюль.
— Спасибо друг. Я чувствую, что все будет хорошо.
— Кстати, об угрозах прокурора забудь. Не обращай на них внимания. Это одни разговоры.
Глава XV
Визит Жюля к Дельтурам. — Встреча с Анной. — Спасенная благодарит спасителя.
Жюль отправился на улицу Клавюрери, номер девятнадцать. Вошел в дом, чувствуя, что не совсем здоров. Впрочем, нет худа без добра: если бы он не был несколько простужен, назойливые мысли вновь взяли бы его в тиски и действительно свели бы с ума — опять опасения, нерешительность, отчаяние.
Жюль, едва владея собой, позвонил, служанка открыла дверь и впустила его в гостиную. Комната представляла собой совершеннейший образец провинциального салона. На камине — часы и скверной работы вазы, над ним — вышивка в серых тонах, мебель обита давно уже не новой ярко-желтой камчатной тканью;[75] напротив камина — старинное пианино, гидростатическая лампа[76] на подставке; белые и желтые в клетку занавеси, красные стекла, непрозрачная, в разводах, поверхность которых плохо пропускала свет. По всему заметно, что хозяева не слишком богаты.
У месье Дельтура состояние и вправду было небольшим, но так как он не пускался в сомнительные аферы,[77] не был азартен, то вполне мог жить спокойно и уверенно, не бояться не сегодня-завтра попасть в долговую яму,[78] что в наши дни случается слишком уж часто (это стало едва ли не признаком хорошего тона).
Оставаясь какое-то время в одиночестве, Жюль Деге имел полную возможность подробно изучить все, что его окружало, включая и два семейных портрета по обеим сторонам камина. Это зрелище не доставило ему удовольствия, и он поторопился отвернуться.
Но Бог с ними, с портретами! Вот кресла, где, может, сиживала и Анна. А вот и пианино. Кто же, кроме нее, мог играть на таком инструменте? Ах, это, должно быть, прекрасно!.. Как много говорит сердцу музыка, тем более любящему сердцу! Влюбленный всегда услышит в игре своей милой тонкие, сладостные звуки, которые не коснутся, возможно, слуха остальных. Эти звуки наполнят его душу счастьем, любовью, гармонией.
Живопись — искусство индивидуалистов, оно эгоистично и мало трогает. Картина окончена, вы всматриваетесь в нее и если она вам нравится, то наслаждаетесь ею, не обращаясь при этом к автору, он вам не нужен. Даже присутствуя при создании шедевра, вы лишь наблюдаете, как работает гений, но не испытываете ничего, кроме восхищения его мастерством.
Музыка, напротив, отдает вам все свое очарование, она притягивает и заставляет дышать в унисон[79] с исполнителем. Например, в произведениях Вебера[80] все обращено к сердцу, вы как бы сливаетесь с сокрытыми в этой музыке тайнами, а ваша любимая, заставляющая трепетать струны инструмента, вызывает трепет и в вашей душе, очаровывая, завораживая. А что может быть прелестнее, чем пение любовного романса! Ваше сердце и сердце вашей возлюбленной бьются в такт сладостной мелодии, и не нужно слов, чтобы понять друг друга — музыка сблизила вас. Это ли не счастье?!
Ждать пришлось довольно долго, но молодой человек этого даже и не заметил. Наконец дверь гостиной отворилась и показался месье Дельтур при всем параде. Стараясь вести себя, как истинный представитель высшего общества, он сказал, приближаясь к Жюлю:
— Я должен предварить появление моих жены и дочери. Они слегка замешкались.
— Месье, — отвечал Жюль, кланяясь хозяину, — прошу простить, я побеспокоил вас. Вчера вы пригласили меня. Поэтому я здесь.
— Вам не за что просить прощения. Наоборот, примите мою искреннюю благодарность за ваше благородство и самоотверженность.