совсем не хочется, но я, чёрт возьми, должен это сделать! Даша подвела не только меня, подвела нас всех.
— Прикажи всем собраться у меня в кабинете через полчаса! — поворачиваюсь я к Даше и осторожно целую её в губы, не давая ей больше возможности касаться меня. — Твоей группе быть в полном составе!
— У меня для тебя сюрприз! — возбуждённо сообщает мне она, и её глаза загораются неподдельной радостью, как у ребёнка.
С некоторых пор я ненавидел сюрпризы, поэтому не мог разделить радость капитана Воронько в полной мере.
— Выполнять!
Даша уходит, больше ничего не спрашивая и не пытаясь задержаться. Она знает, что если я не ответил на вопрос в первый раз, то не отвечу на него уже никогда. А вот приказы мои капитан выполняет не всегда охотно. Она любит спорить и огрызаться — это только мешает. Но в то же время Даша — великолепный солдат. Она будто создана для этой войны. В этой злобной волчице нет страха, нет жалости к врагам и сомнений, которых во мне самом предостаточно. Если бы Даша возглавляла нашу армию, а не я, мы бы, наверное, уже победили. Её решимости хватит на всех нас!
Я берегу её, как могу, но она будто бы нарочно лезет всегда на рожон, в самое пекло! Порой мне кажется, что сердцем Даша не подчиняется никому, даже мне, своему командиру. У неё какая-то своя цель, а быть может, её отсутствие. Вот она и не ведает, что творит, не зная, куда приткнуться.
Если бы не её абсолютная любовь ко мне, как к мужчине, Даша была бы уже мертва. Мои слова для неё имеют хоть какой-то вес. Редко, но всё же, она прислушивается к тому, что я вдалбливаю в её безбашенную головёнку без устали и пощады.
Всё дело во мне. Если бы я мог любить эту девушку так же сильно, как она любит меня, было бы всё по-другому. Но моя любовь какая-то половинчатая. Я не могу отдать Даше всё своё сердце и любить её так, как она этого заслуживает. Я не видел её своей женой, не представлял Дашу, качающей нашего с ней ребёнка на руках. Я вообще не представлял эту злюку матерью.
Она хорошая подруга, боевой товарищ, красивая женщина, страстная любовница.
На этом, пожалуй, всё.
Я люблю её. Конечно же, я её люблю.
Но этого ей мало. Может быть, я не умею выражать свои чувства, может быть, я недостаточно даю ей тепла и заботы, раз она постоянно пытается вызвать меня на эмоции? Любую опеку Дашка всячески отвергает, а мне больше нечем доказать своё трепетное отношение к ней.
Даша не виновата в том, что я зачерствел и запёкся, что мало осталось во мне живого, но мысль о том, что ещё кто-то способен меня полюбить, кто-то живее и эмоциональнее меня, греет моё сердце, не давая мне окончательно окаменеть.
Я надеваю форму полковника, заляпанную моей же кровью, потому что другая не подойдёт. Сменная у меня без отличительных знаков — обычный камуфляж, а мне нужно держать лицо, и прежде всего, перед капитаном Воронько.
Теперь я был похож на ряженного. Кижанский китель с берлесскими погонами выглядел смешно и даже нелепо. Мне не нравилась эта форма, но другого обмундирования, отличавшегося бы от других стран, в нашей республике не было, как, собственно, и самой республики.
Я носил несуществующую форму, воюя за несуществующую страну, в звании, которое я получил в несуществующей армии.
Только вот жители в республике были самыми что ни на есть настоящими, как и наши враги северяне. И солдаты в моей армии были живыми и смертными, из плоти и крови.
Кто я тогда?
Самозванец, взявший на себя ответственность больше себя самого. Наряду с таким же самозванцем и психом губернатором Северо-Борвинской области Дорониным мы пытаемся отстоять свою независимость.
Я ненавидел всё это! Как же я всёэто ненавидел! До рвоты, до треска костей! Мне казалось, что ещё немного, и я не выдержу, пущу себе пулю в рот!
Много раз я заглядывал в дуло своего трофейного "Стечкина", пытаясь увидеть там свою смерть, как будто бы больше у нас не было другого повода с ней встретиться. Спустить курок не хватало духа!
Я жалкий трус, неспособный разделаться с самим собой по-мужски.
Отступить или выйти из этой войны я тоже не смел. Я подписал себе смертный приговор, дезертировав из армии Кижей. Я почти мёртв, как и моя армия до последнего солдата. Когда мы сдохнем — только вопрос времени.
Даже если независимость Северо-Боровинска признают действительной, и берлессы зайдут на её территорию, как миротворцы, меня они не отпустят живым. Никакой милости или пощады. Никто не станет разбираться с военным преступником. Казнь моя будет непременно показательной, чтобы весь мир знал, что не стоит делать так, как сделал я, что на всех несогласных найдётся управа.
Потому в моей армии нет контрактников. Каждый воюет за идею и осознаёт, на что подписывается, вступая в ряды ЧВК Грэя.
Слишком много ошибок было допущено в ходе войны. Их нужно будет на кого-о повесить. Полковник Грэй — разве может быть лучший козёл отпущения? Нет, я подхожу идеально. Не надо никого больше искать.
Я прихожу в свой кабинет вовремя, и меня уже ждут несколько командиров подразделений, в том числе и Даша. Они о чём-то спорят, но стоит мне войти, все замолкают и строятся в шеренгу перед моим столом.
Сев в кресло, я внимательно оглядел командный состав. Внешний вид присутствующих был идеальным, не к чему придраться.
Доебаться до вояк не было смыслом этого собрания, но дисциплина должна быть безупречной, иначе мы скатимся в никуда, если ничем не будем отличаться от обычной шайки бандитов.
— Старший сержант Моисеенко, докладывайте! — приказал я.
Коля Моисеенко по кличке Малой был в группе Даши и подчинялся ей, поэтому докладывать о выполнении задания должна была она. Мне же хотелось услышать правду, а Малой никогда не пиздел, по крайней мере, мне.
Сопляк совсем. Он служил срочку, когда началась война, поэтому хорошо помнит воинский устав, который Даша в глаза не видела. Вертела она