Почти у каждого шалаша горели костерки, возле которых хлопотали темнокожие полуобнажённые женщины. Одни толкли каменными пестами в корзинах сухие жёлуди из старых запасов, а потом, промыв водой, бросали туда раскалённые на костре камни и так варили кашу. Другие на тех же углях пекли завёрнутую в пальмовые листья рыбу или, делая из того же желудёвого теста лепёшки, так же запекали их.
Вывак и Алёна зашли в одну из семейных хижин, возле которой у костра сидела женщина и что-то мешала руками в плетёной корзине. Внутри шалаша Алёна не заметила никаких особых убранств. Прямо на земле, устланной тростником и заячьими шкурками, лежал хозяин шалаша. Он даже не повернулся, когда в его дом вошли вождь с шаманом. Очевидно, хозяин спал после удачной охоты или рыбной ловли.
На шесте у самого входа висел охотничий лук, кожаный колчан со стрелами, две деревянные дощечки с дырками для добывания огня и крючки на веревке для рыбной ловли, а с другой стороны входа стояла увесистая дубинка с утолщением на конце. Такими дубинами, как объяснил потом Алёне шаман, мужчины и подростки били зайцев во время охоты на них.
Выйдя из хижины, шаман что-то сказал женщине, хлопотавшей у костра. Та взяла из корзины горсть желудёвого теста, сделала из него лепешку, что-то ещё добавила сверху и, завернув в широкий пальмовый лист положила на угли. Ждать пришлось недолго, и вскоре индеанка с поклоном протянула лепешку Алёне. Хлебец был коричневый, почти чёрный, но Алёна, поблагодарив женщину, взяла его и передала Манефе.
— Вождь хочет знать, как это делается? — спросил шаман.
— Да… Но и не только об этом.
— Хорошо, вождь Шаста… Когда придёт пора сбора желудей, мы запасаем их очень много. Столько, чтобы хватило до другого урожая. Сперва желуди сушатся на солнце, а потом женщины толкут их камнями в корзинах. Чтобы убрать горечь, всё это промывают водой в корзинах. Ну, а дальше вождь видела всё сама. Только в кашу или тесто для хлеба женщины добавляют из своих запасов ягоды, коренья, орехи.
— У племени макома нет своих овощей, как я знаю, или другого чего-нибудь? — спросила шамана Алёна.
— Нет, вождь Шаста. Это у испанцев большие плантации, поля и огороды, а мы питаемся всем, что растёт у нас под ногами, что есть в реке или в лесу… У нас всего хватает.
— Но можно сеять зерна ржи, как у испанцев, а потом собирать урожай. Из тех зёрен хлеб ещё вкуснее.
— Я знаю, но у нас, вождь Шаста, эти зёрна хлебные сами растут, — сказал почти с гордостью шаман. — А придёт время и когда они созреют, то мы траву подпалим, зёрна сами упадут на землю. Мы их соберём, и тоже печём хлеб. Да мы и не сидим долго на одном месте. Макома — народ кочевой. Летом ставим хижины на берегу реки или озера, в холода строим свои хижины в лесу, но это ненадолго.
— А кто определяет, когда наступит такое время, когда надо в лес уходить?
— Таких знаков много. На воде, в воздухе, в лесу. Но я всё равно иду каждый раз в священную пещеру и спрашиваю наших древних духов и бога океана… Вот ты, вождь Шаста, чувствуешь сейчас в воздухе вкусные запахи? — вдруг спросил шаман.
— Да, ветер приносит их со стороны леса и я чувствую эти благоухания, — согласно кивнула Алёна.
— А это значит, вождь Шаста, что в лесу уже цветут яблони, груши, персики, а в степи разные богатые травы. Придёт время, и мы будем собирать в лесу ягоды, яблоки, разные коренья и даже винную ягоду. Потом каждая семья насушит много разных припасов, которых обычно хватает до следующего урожая… Так же делают почти все соседние племена.
— И много здесь, рядом с макома, обитает племён?
— Много, — шаман растопырил пальцы обеих рук. — И даже больше… Калечи, чолбоны, хульпуны, тамканы, чупуканы, мивока, кайнама, космиты, оломены, такманы… Много.
За таким неспешным разговором Алёна, Вывак и Манефа подошли к большому шалашу на берегу реки, который снаружи был покрыт сплошь древесной корой и связками тростника, а из его узкого входа валил дым.
— А это чья хижина? — спросила Алёна.
— Она для всех… Это наша баня.
— У макома в чести парная баня, — вмешалась в разговор Манефа. — Они без неё, можно сказать, и жить не могут. Она и топится с утра до вечера каждый день.
Заслышав голоса у бани, из неё выскочили трое голых черных ребятишек и, смеясь, побежали в реку.
Алёна заглянула внутрь через узкий вход. И хотя едкий дым застилал глаза, она увидела лишь костёр с камнями и большую лохань с водой, которой парильщики, очевидно, обливали раскалённые камни. Баня и вправду была парной, но чувствовалось, что пар в ней стоял недолго.
— Это хорошо, что наши люди так любят парную баню, — сказала Алёна, а когда её слова Манефа перевела шаману, тот заулыбался белозубо. — Но я хочу сделать новую. Согласен ли ты, шаман Вывак?
Шаман опять заулыбался.
— Как будет угодно тебе, вождь Шаста, — склонил он голову.
— А ты, Вывак, дашь мне помощников-мужчин. Да прикажи им, чтобы нашли на берегу и натаскали сюда побольше глины. А как замесить её — я сама покажу. Потом мы с Маней всё и сделаем. А, Маня?
— Да хоть сейчас, — ответила Манефа. — Я ведь ничего не забыла.
— Что скажешь, Вывак?
— Как прикажет вождь Шаста. Люди будут. Слово вождя — закон, — согласно закивал головой шаман.
— Теперь я опять хочу спросить шамана Вывака: все ли соседние с нами племена дружат с макома?
— Нет, — решительно замотал головой Вывак. — Чолбоны, что за рекой живут, имеют много оружия и очень дружат с испанцами. Мы с ними хоть и не воюем, но и не дружим. Есть такие, кто не понимают языка друг друга, хоть и рядом живут.
— А друг с другом они ссорятся, воюют?
— Такое случается, но редко, — сказал Вывак и ненадолго замолчал, а потом, вздохнув грустно, продолжил. — Вот не так давно мы, макома, воевали с племенем калечи, нашими соседями.
— А что случилось между вами?
— Однажды старейшины-макома пригласили вождя калечи в баню… не в эту — другую… Там они его и убили, — сказал Вывак и обхватил руками своё горло. — Вот так.
— В чём была причина такого раздора? Из-за чего поссорились? Ведь макома — мирные люди.
— А всё из-за дубовой рощи. Она издавна принадлежала нам, так же, как вот этот лес. Они же вдруг захватили рощу и там собирали желуди. Наших же людей туда не пускали. Вот старейшины макома с сыном прежнего вождя и позвали тойона калечи в баню для мирной беседы.
— У маленького Вука, Алёна, — сказала Манефа, — в той войне погибла вся его семья… С той поры я его и опекаю.
— И как же вы закончили войну? — спросила Алёна Вывака.