Читать интересную книгу Энтони Джон - Джером Джером

Она не должна была больше рожать, но это их не смущало. Маленькие Джим и Нора росли крепкими и здоровыми детьми. Нора обещала быть живым портретом матери. У нее были все недостатки матери, которые Энтони так любил: сильная воля и тот недовольный взгляд, который появлялся, когда кто-нибудь противодействовал ей или обижал ее. Но у нее были и все хорошие стороны матери. Джим был ярким представителем семьи Кумберов. У него бьии смеющиеся глаза своего дяди и все его упрямство, как говорила Элеонор. Он был необычайно шаловлив и ласков и был любимцем всех слуг.

Джон был скорее мечтателем. Леди Кумбер научила его читать. Она до странности полюбила ребенка. В летнее время они брали книги с собою в сад. У них были любимые места, которые знали только они двое. А зимою в их распоряжении тоже было любимое местечко за большой ширмой в библиотеке.

Понемногу сердце Элеонор начало больше склоняться к младшим детям. Они были жизнерадостны, резвы и подвижны. Но Энтони больше любил старшего, первенца.

XV

Бог, нуждающийся в помощи человека, не может проводить свои намерения без человека. Бог призывает человека, как Христос призывал апостолов следовать за ним, страдать вместе с ним и работать вместе с ним. Эта мысль захватила Энтони с самого начала, с той летней ночи, когда он и Лендрипп разговаривали, покуда брезжащее утро не протянуло длинную, тонкую черточку между занавесями окна.

И потом внезапное воскресение Элеонор, когда он уже перестал надеяться, в тот самый день, когда был заложен первый камень новых построек, и ему казалось, что Бог избрал его для того, чтобы таким путем проявить себя. Тот Бог, к которому его приучили. Бог его отцов. Бог, который отвечал тем, кто ему молился, который принимал жертвы и награждал тех, кто в него верил. Чего же еще искать? Мир был прав. Его мудрецы и его пророки открыли настоящего Бога. Бога, заключавшего договоры и торги с человеком? Почему нет? Почему бы Богу не воспользоваться любовью Энтони к Элеонор, чтобы заключить с ним деловое соглашение? «Помоги мне твоими планами добиться счастья моего народа, и я верну тебе твою жену». Но может возникнуть сомнение: для чего всемогущий Бог стал бы торговаться со своими созданиями, зачем ему идти окольными путями, если он мог бы все сделать одной только своей волей? Бог, который мог бы сделать с самого начала совершенным все созданное им, вдруг нуждается в чьем-то содействии. Бог, который предпочел написать историю человечества слезами и кровью. Несомненно, такой Бог должен был бы хлопотать больше о забывчивости людской, нежели о поклонении.

Но во всяком случае придется еще поискать неведомого Бога.

Лендрипп был убит во время постройки образцовых зданий. Он был сам виноват. Было нелепо, что полный пожилой человек бегал вверх и вниз по качающимся лестницам или лазил на леса, окружавшие трубы, или держался в равновесии на доске, в расстоянии сотни футов от земли. Было много молодых людей, которые могли делать все это и которые предупреждали Лендриппа, что он рискует. Но он настаивал на том, чтобы лично все проверять. С самого начала дело это стало для него любимой работой. Каждый неровно положенный кирпич казался ему опасным.

Вид груды мяса, которая когда-то была его другом, вызвал у Энтони какое-то странное чувство скуки. Лендрипп уже был мертв, когда рабочие подбежали к нему, положили на носилки и снесли в контору. Энтони почти немедленно узнал об этом и настиг процессию на Бертон-сквер. Тело положили на длинный стол, за которым они последний раз разговаривали. Лицо совершенно не пострадало, глаза были открыты. Быть может, в них еще оставались проблески жизни. Энтони показалось, что глаза ему улыбнулись и потом вдруг потухли.

Это подействовало на Энтони очень неприятно. Он так ждал возобновления их разговора. Накопилось так много разных мыслей, которые пришли ему в голову и которыми он собирался поделиться с ним. Где он был теперь? Что с ним сделалось? Было бы глупо предполагать, что сам Лендрипп — его ум, его дух — уничтожены потому, что его тело ударилось остальной брус. Даже кочан капусты не умирает. Все, что с ним может случиться, это распад на известные первичные элементы, которые снова могут возродиться. Это бедное тело, которое лежало именно там, где час тому назад творчески работал ум, оно тоже еще будет продолжать свое существование, но в измененном виде. Сам Лендрипп не мог быть совершенно уничтожен. Та машина, при помощи которой он двигался, — разбита. Энтони не мог не горевать по этому поводу. Ему было жаль, что он недостаточно осторожно обращался с этой машиной.

Лендрипп был первым человеком, не считая дяди, с которым ему пришлось говорить о религии. Будучи юношей, он раз или два пытался говорить на эту тему. Но результат этих попыток напоминал его детские эксперименты в этом направлении. В большинстве случаев люди морщились, как будто он задавал неприличные вопросы, не принятые в порядочном обществе. Особенно плохо поощряло его попытки духовенство. При первых же словах они выказывали признаки сожаления, и ему всегда казалось, что они считают нужным свято хранить какую-то профессиональную тайну. Лендрипп открыл перед ним возможности религии, которую он мог понять и принять. Всемогущий и великий Бог, великое бытие, которое создало все на свете и управляет всем миром! Кто из людей мог бы сделать что-нибудь для такого Бога? Все равно как если бы глина хотела отблагодарить горшечника. Восхвалять Бога, обожать его, падать перед ним, молиться ему, для чего это нужно Богу? Чтобы те создания, которые обязаны ему существованием, постоянно ползали перед ним, прославляя свое собственное ничтожество и его величие? Неужто можно было представлять себе Бога этаким восточным деспотом? Слушаться его? Разве ему нужно наше послушание? Все было заранее предопределено. Наше послушание или непослушание не могло составить для него разницы. Все это было предусмотрено, предрешено с самого начала. Даже если забыть это, если предположить, что нам предоставлена известная воля, это было бы для нас только выгодно. Слушайся — и ты будешь вознагражден, не будешь слушаться — будешь наказан. Что же остается человеку как не подчиниться и ждать? В таком случае Бог, если Он есть, вдохнул в нас не жизнь, а смерть.

Лендрипп оставил своей дочери несколько тысяч фунтов, и она решила открыть школу на Бертон-сквер и разместить ее в том помещении, где располагалась контора отца. Унаследовав от него сознательное отношение к делу, она поступила в педагогический институт, чтобы подготовиться к педагогической деятельности. За последнее время между семьей Лендрипп и миссис Стронгсарм установились дружеские отношения. Мисс Лендрипп нашла в ней умного собеседника. Она была слишком слаба для того, чтобы пешком ходить в аббатство, а экипаж с горячими лошадьми пугал ее. Поэтому Элеонор часто посылала к ней Джона, который проводил у нее послеполуденное время. Старая миссис Ньют умерла и, если не считать молодой девушки, прислуги, она теперь была совершенно одна в доме. Она мало интересовалась двумя младшими детьми, но питала большую нежность к Джону.

Однажды она взяла мальчика с собой в Плэтт-лайн, чтобы он посмотрел дом, в котором родился его отец. Старый Уитлок окончил свой земной путь. Его полоумный сын жил в доме один. Его никто никогда не посещал. Мэтью сам варил себе обед и содержал свое жилище в большой чистоте. Большую часть суток он проводил в мастерской. Его ловкость и честность доставляли ему больше заказов, чем было нужно, но он предпочитал не брать помощников. Дверь мастерской была всегда раскрыта настежь. Она не закрывалась в течение всего дня, пока Мэтью работал, зимой или летом. Ночью Мэтью спал здесь же, в углу, защищенном от ветра, и тогда дверь оставалась открытой наполовину, но так, что войти в нее никто не мог. Он никогда никому не отвечал на расспросы по поводу этой причуды, и в конце концов все соседи перестали обращать на это внимание. Они очень понравились друг другу, ребенок и Мэтью. Старая миссис Стронгсарм соглашалась оставлять его здесь иногда с тем, чтобы отец зашел за ним по дороге домой. Мальчик завладел тем самым стулом, на котором когда-то Бродячий Петр вырезал короля гномов. Здесь он мог сидеть целыми часами, качая своими маленькими ногами и обсуждая с Мэтью самые разнообразные вопросы. По просьбе ребенка Энтони купил дом и мастерскую, так что Мэтью мог быть совершенно спокоен за будущее.

Ребенок странным образом полюбил этот угрюмый квартал, который составлял три четверти всего города. Очень часто, когда отец заходил за ним на Бертон-сквер, он просил отца по дороге домой пройти по улицам этого квартала. Он любил и окрестности болот с их птицами и зверями. Здесь он был готов бродить сколько угодно и когда уставал, отец сажал его к себе на плечи. Но посреди длинных, грязных улиц он был менее разговорчив.