Читать интересную книгу Механизм жизни - Генри Олди

– Музеи, – подсказал Эрстед и улыбнулся, вспомнив дорогой ему Эльсинор. – Совершенно согласен с вами, ваше сиятельство. Но мы воскрешаем лишь следы Прошлого. Образы наших предков, строй их мыслей, ход давно ушедшей жизни…

– Так сделаем же следующий шаг – воскресим их самих! Плоть бренна, но вечен эфир и его энергии. Воскрешенные станут их частью и заполнят Вселенную – наш новый общий дом. Не станет ли это действительно величайшей целью Науки, достойной нас, созданий Божьих?

Голос Ивана Алексеевича звучал с твердой уверенностью. На миг Эрстед даже забыл, где находится. Исчезло осеннее море, истаяло дерево палубного настила. Вокруг был эфир – бесконечный, искрящийся огнем, полный жизни. Эта новая жизнь уже не теснилась на поверхности давно покинутых планет. Она кипела всюду – могучая, молодая, растекаясь по простору Вселенной.

Великий, всепроникающий и всемогущий Механизм Жизни.

– Это… Это невозможно, – выдохнул он. – Невозможно – и прекрасно. Если бы! Человечество стало бы Абсолютным Духом Гегеля, воплотившимся в Себе Самом. Вы счастливее меня, ваше сиятельство. Вам доступны сияющие высоты. А я… Предел моих мечтаний – всего лишь конституция для Дании. Смешно?

Гагарин был серьезен.

– Не смешно, дорогой мсье Эрстед. Чтобы обойти весь мир, нужно сделать первый шаг. Может быть, он труднее и важнее последнего, решающего. А то, что вы пока не верите… Это не страшно. Главное, вы уже знаете.

3

Прощались на Английской набережной, возле роскошной княжеской кареты. Добрейший Иван Алексеевич все порывался доставить своего «нового искреннего друга» в гостиный дом института, но Эрстеду хотелось пройтись пешком. После уходящей из-под ног мокрой палубы брусчатка мостовой казалась истинным парадизом. Как подметкой ни стучи – не провалится. Надежность тверди успокаивала, помогала вернуть ясность чувств. Перед глазами до сих пор плавали обрывки чудесной, невероятной фантазии: Разумный Эфир. Люди – жившие, живущие и те, кому еще только предстояло жить. Воскрешенные, спасенные от Смерти…

Чудесная сказка!

Гагарин оказался человеком чутким и понятливым. Он дал совет перед пешим гулянием принять na pososhok, воспользовавшись запасами из гостеприимной кареты. Pososhok откушали из крохотных серебряных чарочек. Глоток – и по телу разлилось, пульсируя, жидкое пламя.

Сообразуясь с моментом, Иван Алексеевич угостил гостя ямайским ромом.

– В субботу прошу ко мне! Всенепременно, мой дивный мсье Эрстед, – воскликнул он, прежде чем повторить процедуру. – В столицу я прибыл с супругой, и мы решили возобновить наши обычные приемы. Представьте, в театре она уже успела свести знакомство с одной баронессой – та буквально на днях из Парижа… Слух – потрясающий! Впрочем, что я вам рассказываю? Придете – лично узнаете все новости.

Эрстед кивнул.

– Благодарю, ваше сиятельство. Обязательно загляну. Да! – спохватился он. – В Санкт-Петербург я приехал не один. Со мной секретарь…

Судя по недоуменному лицу Ивана Алексеевича, разливавшему вторую порцию рома – слугам он сию ответственную миссию не доверил, – князь не понял, при чем тут какой-то секретарь. Ну берите секретаря, отужинает в лакейской…

– …и близкий друг.

– Разумеется! – при упоминании друга Гагарин просиял весенним солнышком. – Ваш друг тоже из Дании?

– Из Польши. Точнее, из Литвы. Князь Волмонтович, мой знакомый еще с Лейпцигской кампании 1813-го.

Разговаривая, Эрстед смотрел поверх красных черепичных крыш, подпирающих тучи. Когда он опустил взгляд, лицо Ивана Алексеевича излучало радушие и приятное веселье. Разве что левое веко чуть-чуть дрожало.

– Говорите, князь Волмонтович? Братья по оружию?

Как благородный отец в водевиле, он всплеснул руками. Сверкнули многочисленные перстни. Левый мизинец Гагарина украшал золотой наперсток в виде когтя. Эрстед в молодости что-то слышал о таких безделушках (кажется, от всезнайки Эминента!), но не мог вспомнить, что именно.

– Прекрасно, душевно; я бы даже сказал – трогательно… Лейпцигская кампания? Я тогда управлял двором великой княгини Екатерины Павловны в Твери. Заслужил Святого Александра с алмазами.[25] Нет, с алмазами – это позже, через три года… Ах, память совсем никуда! В каком чине вы воевали, дорогой друг мой?

– В чине полковника. Черный Ольденбургский полк.

– Боже! Опять совпадение! Мужем великой княгини был принц Георг Ольденбургский… Скажите, полковник, вы верите в совпадения? В случайности? В счастливые стечения обстоятельств?

– Не слишком.

– Вы абсолютно правы. В том, что с нами происходит, нет никаких случайностей – ни общих, ни частных. Как вы сказали? Князь Волмонтович? Обязательно приходите и князя пригласите от моего имени! Я буду очень, очень рад…

Его сиятельство князь Гагарин, меценат и театрал, сенатор и действительный тайный советник, учредитель петербургской ложи Орла Российского, лучший Мастер Стула в столице, почетный член лож Петра-к-Истине, Соединенных Друзей и Ключа-к-Добродетели – нет, он не спешил садиться в карету. От залива дул холодный ветер. Петербургское небо срывалось первыми каплями дождя. Но Иван Алексеевич не обращал внимания на погоду, глядя в сторону, куда ушел его новый друг.

Губы князя еле заметно шевелились. Истомившись в ожидании, лакеи решили, что барин молится, и ошиблись. Старый масон читал Ломоносова:

– Никто не уповай вовекиНа тщетну власть Князей земных:Их те ж родили человеки,И нет спасения для них!

Апофеоз

[26]

Водевиль закончился поздно.

Зрители разъезжались в каретах, звали извозчиков, дежуривших у театра; кто победнее, уходил пешком, громко обсуждая игру актеров и музыку Алябьева. Приплясывая на ступеньках, Огюст мерз. Вечером похолодало, над городом собрались тучи; то и дело срывался дождь.

Он не заметил, откуда появилась баронесса.

– Где ты остановился?

Ему почудилось, что сперва прозвучал вопрос, а уж потом рядом встала она. Узнав, что живет Шевалье в гостином доме, причем в снятой квартире он не один, Бригида не стала долго размышлять.

– Сними номер в Демутовом трактире. Жди, я приду. Не обещаю, что скоро, но ты жди. Вот деньги…

В руке Огюста возникли ассигнации и пригоршня монет. Он машинально посмотрел: сколько? – ничего в сумерках не разобрал и почувствовал себя мерзко. Приживал, дон Жуан на содержании! Забыв, что искал баронессу по всему Петербургу, он чуть было не швырнул эти проклятые деньги на землю.

– Дурачок… Какой же ты у меня дурачок! Неужели ты хочешь, чтобы я пришла к тебе в этот твой… как его? – гостиный дом? К твоим спутникам?

Нет, он этого не хотел.

– Жди. Я очень постараюсь…

Портье номер сдал не сразу. Даже при виде звонкой мзды, нелепо большой, ибо Шевалье не отличал червонец от империала,[27] он колебался. Чувствовалось, что заведение приличное и под надзором. Мало ли кто сейчас говорит по-французски? По счастью, прилично одетый молодой человек имел при себе паспорт, а упоминание о приглашении Технологического института, которое Огюст смело распространил на свою скромную персону, решило дело.

Баронесса задерживалась. Томясь, Шевалье расхаживал по комнате. Он уже плохо понимал, что сделает, когда она придет. Схватит в объятья? Начнет выговаривать? Устроит скандал? Признается в любви? Кинется спасать, не успев даже поинтересоваться: от кого ее спасать и нужно ли?

В смятении чувств он упал в кресло. Стену напротив украшало трюмо в резной рамке. Листья, амуры; позолота утратила блеск, но еще держалась. Скоротать время? – отчего же не скоротать, подумал он, криво ухмыльнувшись дурному каламбуру.

И взглянул в зеркало, как в омут бросился.

Механизм Времени капризничал, не желая запускаться. Целую вечность Огюст имел удовольствие наблюдать лишь собственную унылую физиономию. В какой-то момент померещилось: зеркало запотело. Огюст решил встать, чтобы протереть мутную поверхность. Его качнуло вперед, и он, как в колодец, ухнул во внезапно разверзшуюся прореху Мироздания.

От падения захватило дух. Вокруг веселыми мушками роились снежинки, подмигивали алмазными блестками:

– Кто в колодец к нам упал,В нашу компанию, к Маржолен?К нам свалился Шевалье —Гей, гей, от самой реки!..

Угольная чернота «колодца» сменилась бирюзовым куполом неба, раскрывшегося над головой. В тридцати шагах плескалось море, лизало перламутр песка. У самой кромки рос гриб-исполин – высотой с двухэтажный дом. Слоновая кость «ножки», крыша-«шляпка» бросала на песок густую бархатную тень. Захотелось потрогать «гриб» – гладкий? шершавый? горячий?

Увы, руки отсутствовали.

– Ну, это можно и поправить.

В воздухе, переливаясь, возникло марево. Миг, и оно оформилось в прозрачную человеческую фигуру. Лица не разглядеть, а вот пропорции, насколько мог судить Огюст, у призрака были идеальные.