— Идиот! — прорычал часовой.
Дункан не мог с ним не согласиться. Он и в самом деле был идиотом. Но сейчас наступил неподходящий момент, чтобы обсуждать это.
— Урод, — проворчал он в ответ, плюнув часовому под ноги. После чего заковылял в сторону кают в носовом трюме.
Лине должна была находиться там. Сомбра не мог рисковать, выставив свой ценный груз на обозрение всего экипажа. Но знал он и то, что сразу найти ему нужное помещение вряд ли удастся. Приглядываясь к двум одинаковым люкам, он пару секунд мешкал, затем вознес небесам короткую молитву и рывком поднял крышку люка слева.
Торговки шерстью нигде не было видно.
Вместо этого Дункан стал свидетелем весьма оживленной игры в кости. Трое изрядно пьяных испанцев сгрудились вокруг дубовой бочки, сжимая в потных ладонях серебряные монеты. Он негромко выругался. Пробормотав извинения, он попытался ускользнуть, но было уже слишком поздно. Его заметили.
— Эй, нам нужен четвертый, а, Христофоро? — спросил один из них.
— Si. Входи, входи. Твое первое плавание с Эль Галло, нет? — он подмигнул первому.
Дункан выругался, теперь уже вслух.
— Тогда ты девственник, нет? Ну так мы сломаем тебя. Медленно. Нежно. — Он улыбнулся. Двух передних зубов у него не было. — Подходи, садись, — он сделал приглашающий жест. — Антонио, налей нашему другу выпить.
Выбора у Дункана не было. Ему придется присоединиться к ним. Он мог только молиться, что игра надоест им до того времени, когда корабль отчалит от берега.
Молитва его осталась без ответа. Прошел целый час, прежде чем один из них хотя бы зевнул. А затем… качка на корабле стала более заметной, над головой он услышал скрип воротов и лебедок, поднимающих паруса. С ужасом он осознал, что «Черная корона» вышла в море.
Лине проснулась внезапно, словно от толчка. О Боже, была уже ночь! Почему-то она уснула прямо во время работы. Гильдия устроит ей настоящую головомойку…
Она попыталась потянуться. Но оказалось, что ее руки и ноги крепко связаны. На мгновение ее охватил ужас — она задыхалась. Грязная тряпка плотно закрывала ей рот. Потом усилием воли она заставила себя дышать через нос. С ней все было в порядке. Она могла дышать.
И вдруг она вспомнила — ее испорченные ткани, испанский джентльмен, нападение стражей, вкус крови… Она с трудом подавила подступившую к горлу тошноту. Последнее, что она помнила, — тупой удар и яркая вспышка перед глазами. Потом эта… тюрьма. У нее кружилась голова, а окружающие ее предметы, казалось, мягко покачиваются из стороны в сторону. Потом она сообразила, где находится.
В трюме корабля.
Откуда-то из темного угла до нее долетел скребущий звук. Сейчас за нее примутся крысы, никакого сомнения. Прищурившись, она стала изо всех сил вглядываться в темноту, туда, откуда донесся неприятный звук, и с ужасом разглядела человеческие глаза. Они яростно моргали, пытаясь передать ей какое-то сообщение. Гарольд, поняла она. Это был ее слуга, связанный по рукам и ногам, с кляпом во рту, но, благодарение Богу, живой.
Постепенно глаза ее привыкли к мраку, и она смогла разглядеть внутреннее убранство трюма. Остальное она вполне могла додумать и сама. Ей несчетное число раз приходилось бывать в трюмах кораблей.
Она пошевелила занемевшими пальцами и попыталась принять более удобное положение, привалившись спиной к штабелю шерстяных отрезов. У стены было свалено несколько деревянных ящиков и сундуков, а над ее головой возвышалась дубовая бочка.
Судя по слабой качке, судно было пришвартовано. «Но как долго оно будет оставаться у берега?» — подумала она с возрастающей тревогой. Святая Мария, на этот раз она влипла, связанная по рукам и ногам, как муха для паука, и захваченный неизвестно кем и неизвестно для какой цели. Ее слуга пребывал в столь же беспомощном состоянии. Впервые в жизни ей пришлось признать, что, очевидно, она попала в такие неприятности, из которых в одиночку ей, пожалуй, не выбраться.
А ведь она и в самом деле осталась совсем одна. Отец умер. Слуги, оставшиеся дома, ждут ее возвращения не раньше, чем через две недели. Гильдийские мастера видели, как она уезжала. Значит, ее никто не хватится. Никто, внезапно поняла она, кроме цыгана.
«Да уж, славным охранником он оказался», — желчно подумала Лине. Он не смог обеспечить ее безопасность в течение одного-единственного дня. Разве что… разве что в том и состояло его намерение.
Ну разумеется! Как же она была глупа. Цыган был неотъемлемой частью происходящего. Это он послал испанцев вслед за ней. Вероятно, он даже работал на этого испанского джентльмена. Они все спланировали с самого начала.
Над головой послышались звуки шагов. До нее долетели мужские голоса, приглушенные звуком деревянных досок палубы. Потом крышка люка откинулась и вниз хлынули потоки лунного света, сверкающего, как чистейший шелк. Лине зажмурилась, делая вид, что спит. Ей понадобилась вся ее сила воли, чтобы не открыть глаза, когда она услышала, как скрипят ступеньки трапа под ногами спускающегося в трюм мужчины.
Он что-то крикнул по-испански оставшимся наверху, едва не заставив ее вздрогнуть и открыть глаза. Потом он добавил еще несколько слов, которые она смогла легко перевести, поскольку уже много раз слышала их раньше.
Матерь Божья! Они отплывали.
Люк захлопнулся, и трюм снова погрузился в темноту. Она открыла глаза и предприняла попытку разорвать веревки, так что в груди заломило от напряжения. Гарольд метал в ее сторону полные сожаления взгляды. Без сомнения, он уже осознал всю тщетность этих попыток.
Несколько минут спустя, когда на лбу у нее выступил пот от бесплодных усилий, а руки горели огнем, она поняла, что судно отчалило от пристани. С ужасом она посмотрела на Гарольда. Пока судно, раскачиваясь, как пожилая дама, медленно уходило в открытое море, Лине то горячо молилась, то столь же горячо проклинала цыгана, который мог стать ее единственным спасением.
На краю пристани Гарт закрыл глаза и перекрестился. Холден выругался. Роберт был поражен и впервые не мог найти нужных слов.
Все трое беспомощно наблюдали, как «Черная корона» уносит Дункана де Ваэра столь же неотвратимо, как осенний ветер оторвавшийся листок.
— Я знал, что мне следовало идти, — прорычал Холден, сжимая и разжимая кулаки от отчаяния.
— Что же мы теперь будем делать? — спросил Гарт.
— Остается только одно, — отозвался Роберт. — Врать, как сивому мерину.
— Что?
— Ох, я знаю, Гарт, что это слово тебе незнакомо, но другого выхода нет. Твои родители сойдут с ума от беспокойства, если узнают правду.