Читать интересную книгу Дело совести - Джеймс Блиш

Благодаря его гению, приемы у графини — по крайней мере, наиболее формальная фаза таковых — территориально сводились исключительно к наземному этажу; но Аристид пустил неспешно петлять по рельсовым путям сцепку из четырнадцати двухместных вагончиков: подбирать гостей, которым успели наскучить лишь питие да болтовня, и, погромыхивая на стыках, доставлять к платформе подъемника, опускавшейся — с оглушительным скрежетом и в облаках пара (графиня была без ума от подобного старого хлама) — в полуподвал, где, предположительно, должно было происходить нечто поинтересней.

Как истинный драматург, Аристид хорошо представлял также, на какую аудиторию рассчитывать: в том его работа и заключалась, чтобы происходящее на нижнем уровне действительно было интересней, чем наверху. A dramatis personae[28] он знал как свои пять пальцев: о постоянных гостях графини ему было известно больше, чем им о себе самих, и не имей он привычки держать язык за зубами, последствия могли оказаться самыми ужасными. Тем не менее в своем деле Аристид был истинным художником; взяток не брал и плагиата себе не позволял (разве что автоцитату — другую, если случался творческий застой). И, наконец, как художник он превосходно знал свою патронессу: вплоть до того, что умел рассчитывать, сколько раутов должно пройти прежде, чем можно рискнуть повторить Эффект, Сцену или Ощущение.

Но что прикажешь делать с десятифутовым пресмыкающимся кенгуру?

Со своего наблюдательного поста в неприметной галерее за колоннадой надо входом Аристид рассматривал первых гостей — те миновали вестибюль и направлялись в коктейль-холл. Церемониал коктейль-парти являлся у Аристида одним из любимейших анахронизмов — и, судя по всему, в данном случае графиня даже не возражала против регулярного, из года в год, повторения. Никакой особой техники почти не требовалось, только совершенно безумные, едва ли не смертоносные смеси, плюс костюмы еще безумней — как на гостях, так и на обслуживающем персонале. Дух высокоштильной формальности, привнесенный костюмами, забавно оттенял всеобщее отпускание тормозов под воздействием алкоголя.

Пока что заявились только самые ранние пташки. Вон сенатор Шарон помовает кустистыми бровями, иронически косится на остальных и картинно отказывается от спиртного, в твердой уверенности, что добрый друг Аристид приготовил для нее этажом ниже пяток молодых людей атлетического сложения, ни одного из которых ей раньше видеть не доводилось. Вон тот юный господин — это принц Вильгельм Восточно-Оранский; единственный его недостаток — отсутствие пороков; впрочем, он не теряет надежды в какой-нибудь очередной визит отыскать себе порок по вкусу. С ним рядом — доктор медицины Сэмюел П.Локкоть, общительный, краснощекий и седовласый, первосвященник психонетологии, «новой науки об Ид», и самый, с точки зрения Аристида, симпатяга, поскольку проблем с доктором вообще никаких: все, что ему, в глубине души, нужно, это ущипнуть разок — другой какую-нибудь попочку поаппетитней.

Опасливо, бочком протиснулся слева на узкую галерею Фолкнер, главный дворецкий. Всем хозяйством обычно управлял именно он, причем как сущий восточный деспот, — но в присутствии Аристида переходил в подчиненное положение.

— Подавать эмбрионы в вине? — поинтересовался Фолкнер.

— Идиот вы, — отозвался Аристид, — болван и слепец. — В свое время Аристид начинал изучать английский по третьеразрядным кинофильмам, что до сих пор окрашивало его речь интонациями определенно странноватыми; он был в курсе, и нередко пускал эту странность в ход при общении с подчиненными — которые никак не могли взять в толк, когда он говорит нейтральным тоном, а когда не на шутку рассержен. — Идите вниз, Фолкнер. Я вас позову, когда… если понадобитесь.

Фолкнер едва заметно поклонился, и его как ветром сдуло. Негодуя — впрочем, не слишком сильно, — что его отвлекли, Аристид продолжил наблюдение за первоприбывшими.

Вдобавок к постоянным гостям не следовало, конечно, забывать и о самой графине — впрочем, с ней до сих пор особенных проблем не возникало. Золотисто блестел ее безупречный (пока) макияж; прическу искусник Стефано взбил прихотливыми волнами, и в ложбинках между гребней меланхолично вращались или мигали алмазными глазками мобили. Так, а вот поручители литианского чудища, доктор Микелис и доктор Мейд. С этими проблемы возникнуть могут; на какие такие особые вкусы следует ориентироваться, что бы эдакое организовать для высокоученых поручителей этажом ниже… толком Аристиду ничего выяснить не удалось, за исключением того, что они — главные гости вечера, ну конечно, после собственно невероятной твари. Тут-то и кроется возможность катастрофы, зарождалось и крепло у Аристида нехорошее предчувствие, поскольку невероятная тварь опаздывала уже на час с лишним, а графиня не преминула поставить в известность всех до единого приглашенных (и, конечно, Аристида), что зверюга — почетный гость; и добрая половина непременно обещавших присутствовать съезжались именно на зверюгу взглянуть.

В данный момент в зале оставались всего двое. Первый — ООН’овский чин в замысловатом головном уборе — вроде гоночного шлема, обильно оснащенного антеннами и прочими, совсем уж загадочными приспособлениями, включая пузырьковые очки — «консервы», стекла которых то и дело затуманивались, становясь миниатюрными стереоэкранами. Второй — доктор Мартин Агронски, по чьему поводу Аристид пребывал в полнейшем недоумении; тот казался ему крайне подозрителен — как и все, о чьих слабостях он не мог даже догадываться. Вечно недовольным выражением лица Агронски напоминал принца Восточно-Оранского — правда, был он гораздо старше и вряд ли явился сюда за тем же, что принц. Плюс ко всему, он имел некое отношение к почетному гостю, что дополнительно нервировало Аристида. И вроде бы доктор Агронски был знаком с доктором Микелисом, но по непонятной причине всячески того избегал; основное внимание он уделял стойке, где подавался самый крепкий из аристидовых пуншей, и почти не отвлекался — со мрачным усердием трезвенника, твердо вознамерившегося поправить самообладание, потравив робость. Может, женщина?..

Аристид повел пальцем. Пригибаясь за стойками, плотно увитыми чем-то цветущим, к нему натренированной трусцой устремился помощник — выждав секундную паузу, дабы звук его шагов был перекрыт грохотом вагонной сцепки на стыках рельсов, — и, когда завизжали тормозные колодки, подставил ухо едва ли не к самым губам Аристида.

— Проследите за ним, — недвижными губами произнес Аристид, едва заметным качком таза указывая, кого имеет в виду. — Через полчаса он напьется вдрызг. Уведите его, пока он в ходячем состоянии, только не очень далеко — графиня еще может за ним послать. Лучше всего пристройте в отходиловке — а то еще свалится, чего доброго, под стол.

Помощник кивнул и откатился, сгибаясь в три погибели. По крайней мере, обращался к нему Аристид на нейтральном, деловом английском — что уже хороший знак.

Аристид возобновил наблюдение за гостями; тех мало-помалу прибавлялось, но в первую очередь его интересовала реакция графини на отсутствие почетного гостя. Непосредственной опасности для Аристида еще не было, однако, судя по определенным признакам, буря надвигалась. Пока что, правда, адресовались намеки скорее поручителям чудища, доктору Микелису и доктору Мейд; высокоученые поручители явно пребывали в некотором замешательстве.

Доктор Микелис, как заведенный, вежливо повторял каждый раз одно и то же (по мере истощения терпения, учтивость его становилась все более и более вымученной):

— Мадам, я не знаю, когда он появится. Не знаю даже, где он теперь живет. Прийти он обещал. Ничего удивительного, что он опаздывает; думаю, в конце концов он появится.

Графиня отвернулась, гневно качнув бедрами. Так, Аристиду можно начинать бояться. С поручителями чудища графине при всем желании ничего не поделать — да и вообще те не в курсе местных хитросплетений. Благодаря удачному трюку наследственности, Люсьен Дюбуа, граф Овернский, прокурор Канарский, имел трезвость духа весьма мудро распорядиться своим состоянием: девяносто восемь процентов денег он отдавал жене, а с оставшимися двумя исчезал почти на весь год. Ходили даже слухи, что он занимается некими научными изысканиями — правда, все терялись в догадках, в какой именно области; уж, по крайней мере, не в психонетологии и не в уфонике, ибо эти научные дисциплины пользовались в данный момент немалой популярностью, и тогда уж графиня точно была бы в курсе. А графиня без графа — это ноль без палочки (если речь о положении в свете), пусть даже и состоятельный ноль. Если зверюга с Литии так и не появится, отыграться на его поручителях графиня бессильна; разве что не пригласит на следующий прием — так все равно ведь, наверно, не пригласила бы. С другой стороны, отыграться на Аристиде у нее возможностей хоть отбавляй. Уволить его она, конечно, не уволит — как раз на такой случай он давно завел обширнейшее досье; но вот создать всякие проблемы профессионального плана — сколько угодно.