Должно быть, тот и в самом деле был опытным кулачным бойцом. В первый момент он немного струхнул, когда в него врезался его же приятель, потерявший лицо во всех возможных смыслах. Но он быстро сориентировался и, отшвырнув того в сторону, бросился на Бальдульфа. Он не был грациозен, как атлет на ринге, напротив, он был сутул, коренаст и непропорционально сложен, однако же действовал ловко, быстро и уверено.
Его кулаки загудели в воздухе и обрушились на Бальдульфа настоящим градом ударов, под которым тот стал медленно отступать. Кособокий молотил его с ужасающей силой, и, хотя далеко не все его удары достигали цели, уже через несколько секунд Бальдульф выглядел так, точно побывал под копытами жеребца-тяжеловоза. Он медленно пятился, пытаясь сдержать этот натиск, его собственные удары то и дело заставляли вздрогивать тело Кособокого, но тот просто пер вперед, совершенно, казалось бы, не замечая их — при том, что любой из этих ударов мог замертво свалить взрослого человека на землю! Кособокий лишь глухо ворчал всякий раз, когда кулак Бальдульфа врезался ему в челюсть, и, хотя его губы уже висели бесформенными лохмотьями, нос был смят и сворочен на сторону, а глаза кровили, было видно, что он не собирается останавливаться. Как боевой сервус, он пер вперед, не обращая внимания на повреждения, и казался неуязвимым.
Самым ужасным было даже не зрелище окровавленного, зажатого в угол Бальдульфа, а ощущение собственной беспомощности. Я была лишь безжизненной декорацией театра, на сцене которого разворачивались все действия. Я не могла даже шевельнуть пальцем чтобы помочь ему. Приказать Клаудо вмешаться? Глупо. Клаудо с его медленной походкой лунатика и силой ребенка, даже не отвлечет внимания его противника.
Но Бальдульфу не требовалась чья-то помощь, он привык рассчитывать на свои силы и никогда не ошибался. Выдержав очередной смерч молотящих ударов, способных, казалось, вогнать в землю даже каменный столб, он вдруг бросился на землю, так быстро, что я вскрикнула, решив, что очередной удар лишил его чувств. Но Бальдульф был в сознании и действовал так же быстро, как и прежде. Он подхватил с земли шипованную палицу Длинноволосого и встал с нею в руке.
Кособокий устремился на него с ревом, от которого кровь в жилах делалась подобием густого киселя. Наверно, он и в самом деле был хорошим кулачным бойцом, опытным и умелым. Должно быть, на своем веку он сразил многих противников. Но с Бальдульфом до сих пор он не сталкивался. А потому, видимо, не знал разницы между кулачным бойцом и солдатом.
Первым ударом палицы Бальдульф сломал ему руку и та повисла беспомощной плетью. Кособокий Хлысь не сразу осознал это. Видимо, и так обделенный Создателем умом, в бою он и вовсе терял те крохи разума, которыми располагал. Он непонимающе смотрел то на свою руку, то на поигрывавшего палицей Бальдульфа. Видимо, его куцый ум пытался решить вопрос, что правильнее сделать в этой ситуации — повторить натиск или же отступить. Кипящая в нем животная злость гнала его вперед, не разбирая деталей. Но боль, завладевшая его рукой, такая же старая, как само человеческое тело, твердила ему, что пора сдать позиции.
Бальдульф избавил его от выбора, следующим ударом палицы раскроив верзиле череп. Точно лопнул огромный перезрелый фрукт, наполненный спелой мякотью. Кособокий комом рухнул на землю и остался лежать, оставив тяжело дышащего Бальдульфа стоять над его поверженным телом.
Бальдульф оглянулся, выискивая взглядом следующего противника, но это был скорее рефлекс, чем осознанное действие — биться больше было не с кем. Длинноволосый лежал у стены, запрокинув изувеченную голову так, что она казалась не до конца открывшимся бутоном какого-то экзотического алого цветка. Бледный валялся поодаль, сознание милосердно покинуло его. Вместо лица у него была маска, созданная, должно быть, на маскараде в самом аду. Обваренные и лишившиеся век глаза мутно-белого цвета взирали с нее с полнейшим равнодушием. Я отвернулась.
— Вот и все, — буркнул Бальдульф, подходя ко мне.
Он выглядел помятым, но не особо пострадавшим. Всклокоченный, как цепной пес после жестокой собачьей драки, он взирал на мир из-под распухших век и пробовал на ощупь зубы, точно пытаясь удостовериться в том, что их количество не изменилось.
— Целый?
— Голова трещит немного. Как после хорошего похмелья. Этот последний оказался крепкой косточкой.
— Обязательно было… так?
— Как — так? — удивился Бальдульф.
— Ты мог их не увечить. Просто ткнуть стволом в лицо и отправить восвояси.
— Не этих. Были бы постарше — еще, может, вышло бы. Такие ума еще не нагуляли. Все равно ударили бы, но в спину. Зато теперь я спокоен, ни один из них не причинит больше никому вреда.
— Один мертвец и два калеки.
— Я же говорил, ты могла не смотреть.
— Я не боюсь крови. Просто это было жестоко.
— Жестоко? — Бальдульф недобро усмехнулся, — Жестоко они поступили бы с тобой, Альби, если бы я ушел.
— Плевать, я бы все равно ничего не почувствовала.
— Почувствовала бы та, которую они нашли после тебя. А они бы нашли. Я считаю, что сделал для них благое дело. Не считай это наказанием, это урок. Если они поймут его, то остаток своих дней проведут в мире и спокойствии. А это хорошая цена за пару минут боли. Боль — хороший учитель. С такими лицами они вряд ли скоро захотят выйти на улицу. А значит, на самой улице станет немногим чище. И поверь, если бы на мне сейчас была кираса стражника, этим ребятам пришлось бы куда хуже…
— Не рассказывай. Я хочу убраться отсюда.
— Ничего не имею против. Долгие прогулки только разогревают аппетит.
Старый Порт глядел нам вслед незрячими глазами пустых окон, и в ветре, вздыхавшем по углам, слышалось сожаление.
QUARTUS
«Такое множество злых духов наполняет этот воздух, который разливается между небом и землей и в котором они летают в беспокойстве и непраздно, что Провидение Божие для пользы скрыло и удалило их от взоров человеческих. Иначе от боязни нападения или страха перед личинами, в которые они по своей воле, когда захотят, преобразуются и превращаются, люди поражались бы невыносимым ужасом до изнеможения, будучи не в состоянии видеть их телесными очами, и ежедневно становились бы злее, развращаемые их постоянными примерами и подражанием. Между людьми и нечистыми воздушными властями существовало бы некоторое вредное взаимодействие и гибельный союз».
Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин
Дом отца Гидеона найти было не сложно, хотя поначалу это показалось нам серьезной задачей. В этом районе все дома были похожи друг на друга — небольшие, ухоженные, они вытянулись шеренгами точно расставленные заботливым пекарем свежие пряники, которые щедро сбрызнули белоснежной глазурью. Аккуратные пряничные домики. Здесь вдоль улицы не было канав, залитых помоями и мусором, и пахло не так, как на прочих улицах, испражнениями, грязью и разложением. Мостовая здесь сверкала, будто ее драяли каждую ночь щетками, а возле домов были разбиты такие же аккуратные цветники.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});