Читать интересную книгу "Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди - Фёдор Раззаков"

Иосиф Хейфиц на "Ленфильме" готовится к экранизации чеховской "Дуэли" — фильму "Плохой хороший человек". На роль фон Корена уже утвержден Владимир Высоцкий, а вот с Лаевским беда — очень желаемый режиссером актер Олег Даль не мил руководству киностудии, и в частности лично директору Киселеву. У последнего на Даля вырос большущий зуб. Причем справедливый. Не так давно они случайно встретились в коридоре "Ленфильма", и Даль, будучи в подпитии, ударом ладони сбил шляпу с головы директора. И тот в тот же день издал распоряжение, запрещающее снимать этого актера в ленфильмовских картинах. Хейфиц, естественно, про это знал, но все равно продолжал донимать Киселева просьбами разрешить взять на роль Лаевского именно Даля. Киселев, которому надоело переливать из пустого в порожнее, уехал на дачу, думая, что там его не найдут. Но Хейфиц добрался и туда. Когда Киселев его увидел входящим в калитку, его чуть кондратий не хватил. "Я же сказал — нет!" — закричал он режиссеру. Но Хейфиц, вместо того чтобы развернуться и уйти, продолжил свой путь к директору. Видя это, тот закричал еще сильнее: "Или я — или Даль!" Тут Хейфиц остановился и сказал: "Ну… Даль… тогда". Именно эта фраза и решила исход дела: Киселев сломался. И Хефиц вызвал Даля на пробы.

Даль в те дни находился в Горьком — гастролировал с Ленинградским театром имени Ленинского комсомола. Он играл в спектакле "Выбор" по пьесе Алексея Арбузова главную роль. Однако роль эту он терпеть не мог, впрочем, как и саму пьесу, которую называл не иначе, как "нелепейшая стряпня". Видимо, от переизбытка отрицательных эмоций Даль на гастролях только и делает, что пьет горькую. Последствия этого расхлебывает его жена Елизавета, которая находится рядом с мужем. Вот как она сама об этом вспоминает:

"В Горьком было очень жарко. Помню, я лежала на кровати в одном купальнике, у меня болел живот — чем-то отравилась. Олег стоял внизу у входа в гостиницу, уже совсем нетрезвый, я слышала его голос. Он подошел ко мне, а в руке я увидела нож, и он стал водить им по боку и говорить, что сейчас меня зарежет… Он ничего не соображал. Мне было жутко. Не помню уже, как он угомонился в этот вечер, но, когда я утром встала, он со мной не разговаривал. Был очень злой, пошел купил водки, налил: "Пей". Я отказалась. Это его еще больше взбесило. И я сорвалась. Потому что пьяного Олега не выносила. Сняла обручальное кольцо, отдала ему, сказала, что у меня больше нет сил… В тот же вечер собрала вещи и уехала. Приехала домой, сказала маме, что все кончено…

И вот на следующий день раздался звонок в дверь. Вошли две женщины с "Ленфильма", ведя под руки Олега. Сказали, что у него была замечательная фотопроба на "Плохом хорошем человеке". Я возмутилась: "Ну видите, в каком он состоянии? Зачем вы его сюда привели?" А они отвечают: нет, он не пьяный, просто болен. И действительно, я его уложила, он был весь горячий. Мы измерили температуру — за сорок. Утром оказалось, что у него воспаление легких…"

30 июня в Большом театре состоялся торжественный вечер, посвященный 70-летию выдающегося тенора Сергея Лемешева. Попав в труппу этого прославленного коллектива в 1931 году, Лемешев работал в нем 34 года. Мировую славу ему принесли партии Ленского ("Евгений Онегин" П. Чайковского), Владимира ("Дубровский" Э. Направника), Вертера ("Вертер" Ж. Массне). В пору расцвета своего таланта Лемешев пользовался фантастической популярностью у представительниц слабого пола, которые буквально дневали и ночевали под окнами его квартиры. В холодную погоду фанатки дислоцировались в магазине "Сыры", что располагался напротив дома тенора, поэтому их называли "сырихами". На другом полюсе от "сырих" располагались "козлихи" — фанатки другого знаменитого тенора Большого театра Ивана Козловского. Спустя одиннадцать дней после юбилея увидел свет Указ о награждении Лемешева орденом Ленина.

В тот день, когда в Большом чествовали Лемешева, другая знаменитость — композитор Дмитрий Шостакович вместе с супругой Ириной Антоновной отправился из Ленинграда в Лондон. До этого он около месяца провел в ГДР и в Западном Берлине, Теперь решил съездить на туманный Альбион. Ехал он туда по морю — на турбоэлектроходе "Балтика", что объяснялось просто: в Союзе стояла сильная жара (30-го ртутный столбик показывал 32 градуса), и четырехдневное морское путешествие должно было благотворно повлиять на Шостаковича.

Каким-то образом пассажирам "Балтики" стало заранее известно о том, что среди них будет всемирно известный композитор. Поэтому, когда Шостакович подъехал к причалу, на палубе "Балтики" собрались сотни зевак, желающих лично лицезреть знаменитость. Они отметили, что, несмотря на свою всемирную славу, Шостакович выглядит очень скромно: на нем был серый повседневный костюм, светлое кепи. Поднимался он по трапу медленно и долго, шел походкой не совсем здорового человека.

В эти же дни конца июня произошло еще одно знаменательное событие, тоже имеющее отношение к музыке, но уже иного направления — рок-н-ролла. Студент второго курса Ленинградского университета 18-летний Борис Гребенщиков вернулся с юга, где отдыхал, в крайне возбужденном состоянии. Это состояние объяснялось тем, что в Крыму Гребенщиков и его университетские товарищи подрабатывали в качестве музыкантов на разного рода танцульках, однако тамошняя милиция, прицепившись к тому, что у них не было прописки, вынудила их собрать вещички и покинуть теплые края. Вернувшись на берега Невы, Гребенщиков и К° воспылали страстным желанием собрать собственную рок-группу, чтобы выступать с ней на законных основаниях у себя дома. Так появилась на свет группа "Аквариум" (название родилось чуть позже и было посвящено пивному бару-стекляшке где-то в Купчино, среди аборигенов известному как "Аквариум"), в первоначальный состав которой вошли три человека: Борис Гребенщиков (гитара и вокал), Анатолий Гуницкий по прозвищу Джордж (ударные) и Валерий Обогрелов.

Тем же жарким летом на свет появилась еще одна рок-группа, которой вскоре суждено будет стать суперпопулярной. Речь идет о московской группе "Високосное лето", прародителем которой была другая команда — "Садко". В последнем играли пять человек: один из лучших учеников музыкальной школы имени Дунаевского (класс фортепьяно) 17-летний Крис Кельми (вокал), Игорь Окуджава (гитара), Александр Ситковецкий, в просторечии Сит (гитара), Сергей Шевелев (ударные) и некто Крылов (бас-гитара). Боевое крещение "Садко" и большая часть последующих концертов происходили в Институте имени Курчатова, который в те годы считался одним из центров столичной контркультуры. Кумиром же "садковцев" была одна из лучших на тот момент отечественных рок-групп "Рубиновая атака", созданная год назад Владимиром Рацкевичем. "Рубины" практически "в ноль" играли репертуар "Роллинг стоунз", "Криденс", "Гранд фанк" и других западных рок-групп. "Садко" занимались тем же и, видимо, у них это неплохо получалось, поскольку вскоре они стали выступать в ранге дублирующего состава "Рубиновой атаки".

Между тем к лету 72-го группа "Садко" приказала долго жить, и на ее обломках появилась новая команда, которую Рацкевич предложил назвать "Високосное лето" (думаю, понятно почему). Если "Садко" играло квинтетом, то "Лето" поначалу было трио, выступая следующим составом: Крис Кельми (вокал и бас-гитара), Александр Ситковецкий (гитара и вокал), Юрий Титов (ударные). Примерно через полгода в коллектив влился еще один человек — Андрей Давидян, обладающий приятным голосом вокалист.

Примерно в это же время перестал существовать первый состав популярной рок-группы "Скоморохи" Александра Градского. В мае группа отправилась на свои последние гастроли в Куйбышев и Тольятти (в ее состав был включен и Александр Буйнов, отсутствовавший два года по причине ухода в армию), которые и подвели итог ее существованию. Причин распада коллектива было несколько. Вот как объясняет их А. Буйнов:

"Вспоминается единственное письмо в армию от Градского. Саша писал, что "все скурвились, все дерьмо кругом и что "Скоморохи" разваливаются. Короче говоря, быстрей возвращайся!". Когда я вернулся, то понял, что не "скурвились", а просто пришло время — люди повзрослели: кто-то женился, у кого-то ребенок появился, у Шахназарова, например… Образовались семьи, и, значит, надо было как-то определяться. А все эти юношеские задорные дела насчет денег в общую кассу так и остались задором, потому что мы до сих пор не знаем, куда наши деньги делись. Очевидно, остались в диване у Градского, у нашего бессменного "банкира". Это абсолютно точно. После гастрольной поездки в Куйбышев деньги наши также разошлись. Сначала Градский не хотел нам платить, потом заплатил какую-то мизерную сумму. Он, как любил утверждать, всегда думал о будущем группы, но, оказалось, не о нашем будущем, а о своем, поскольку, будучи менеджером с нашего согласия, он автоматически и самих "Скоморохов", как творческую единицу, выдавал за сугубо свой удел. В общем дело кончилось распадом старых "Скоморохов", а новые, как известно, толком не состоялись…"