О поэзии скальдов в «Круге Земном» и её переводе на русский язык
I
Многие переводчики с древних языков готовы согласиться с тем, что «перевод должен производить на своего читателя то же впечатление, какое производит подлинник, на того, кто достаточно знает язык, чтобы воспринимать подлинник как произведение литературное».[576]
Но как в таком случае подступиться к поэзии, которая в подлиннике редко кем из нынешних читателей признается за явление вполне литературное? Посреди столь доступной и близкой современным стилистическим вкусам прозы исландских саг скальдические строфы отпугивают головоломной и, главное, некстати головоломной формой, столь мало идущей к той сухой информации, которую они зашифровывают. Славословия похвальных вис в наше время скорее звучат пародией.
Поскольку, однако, в необходимости перевода скальдов никто не сомневается, переводчики обычно ищут выход в том, чтобы отступить от подлинника, каким-то образом устранить тот непостижимый для нас разлад между стилем и смыслом скальдических строф, который в глазах многих не оставляет за ними права называться поэзией. Это можно сделать двумя путями, которые и были доныне испытаны переводческой практикой.
Всего проще сохранить только одну сторону подлинника, именно ту, которая вызывает меньше нареканий, т. е., конечно, фактическую информацию, отождествляемую с содержанием вис. Нельзя не отнестись с сочувствием к доводам, которые угадываются за такой поэзией, заменяющей поэтический перевод подстрочником, обычно слегка версифицированным и сохраняющим ради couleur locale некоторые из наиболее трафаретных скальдических иносказаний – кеннингов. Ведь форма скальдического стиха всё равно может быть передана только с очень большими потерями (об этом мы скажем ниже) и, ничего не добавляя к содержанию вис, воспринимается лишь как докучливая помеха, не позволяющая дойти до сути. Не подают ли здесь примера и издатели подлинных текстов саг, которые, не питая иллюзий относительно готовности читателей брать барьеры формы ради малой толики информации, обычно снабжают висы не только толкованиями, но и прозаическим резюме?
Так обычно переводят скальдическую поэзию в сагах.[577]
Второй путь, недавно блестяще испытанный,[578] состоит прежде всего в том, что чрезмерная форма (воспроизведенная, однако, не буквально, а в согласии с законами и традициями русского стиха, отчего она звучит очень «по-русски», хотя и поражает воображение) оправдывается изнутри, обретая содержание себе под стать. Преизбыток созвучий и метафор уравновешивается преизбытком эмоционального напора каждой висы. Конечно, специалисты могут сказать, что здесь есть отступление от стиля подлинника, и поэзия скальдов получает в переводе смысловую многомерность и эмоциональную глубину, ей не свойственную. Но зато перевод становится поэзией, не требующей посредников, и – немаловажное обстоятельство – как нельзя лучше согласуется с тем образом эпохи, который стал частью нашей собственной культуры, и с тем романтическим ореолом, который прочно соединился в нашем сознании с самим словом «скальды».
Иначе и не могут переводить скальдов поэты.
В этом издании делается попытка ступить на третий путь. Переводчик не ищет способов сгладить впечатление, производимое оригиналом: содержание здесь не опоэтизировано и сохраняет ценимую историками фактическую информацию, а форма делает лишь немногие уступки нашему восприятию. Главное в предлагаемом переводе, собственно, и состоит в том, чтобы по возможности передать исторически неповторимые (а стало быть преходящие) черты оригинала. Кажется не слишком смелым предположение, что в исторических сагах, составляющих «Круг Земной», эти черты, т. е. та особенная привязанность скальдической поэзии к своей эпохе, о которой шла речь выше, могут быть не недостатком, а важным достоинством. Их «инакость», то самое, сопротивление, которое они оказывают нашему восприятию, помогают лучше почувствовать дистанцию, отделяющую эпоху викингов от нашего времени, ту дистанцию, о которой заставляет подчас забыть лишенный прикрас и непринужденный стиль саги.
Конечно, избранный путь вынуждает переводчика к самым серьезным компромиссам. Как мы уже отмечали, скальдическую форму нельзя имитировать. Язык входит в нее составной частью: она и вырастает из языка, и обыгрывает, и опровергает его законы, доводя до предела владение звуком и словом. Скальдическое мастерство включало в себя в высокой степени развитую способность к лингвистическому анализу, раскрывая не столько душу языка, сколько возможности, таящиеся в его структуре. Неслучайно среди скандинавских рукописей, современных «Кругу Земному», почётное место занимает «Первый грамматический трактат», в котором предвосхищены некоторые идеи современного структурного языкознания, а все технические приемы скальдической поэтики каталогизированы в трактатах по поэтике, самый знаменитый из которых – «Младшая Эдда». Никакой другой язык, кроме древнескандинавского, непригоден для воссоздания скальдической формы во всей детализованности и строгости ее конструкций. Но можно было попытаться сохранить хотя бы намеками, прибегая к необходимым заменам и компенсациям, самое отношение этой формы к языку, а через язык и к смыслу скальдических стихов. Отсюда парадокс перевода: то насилие над языком, которое может в нем ощущаться (перегруженность звуками и словами, неестественные перифразы и т. п.) – это, как правило, не плата за имитацию чужой и неподходящей русскому языку формы, а свойство оригинала, та черта его стиля, ради сохранения которой переводчик подчас отступал от его буквы.
Напрашивается и еще один вопрос: не заведомо ли безнадежен такой подход к переводу, если взвесить все то, что было сказано выше о сложности восприятия самого подлинника? Ведь никакие соображения о ценности скальдической поэзии как памятника архаической культуры не прибавляют обычно читателям готовности преодолевать заграждения ее формы. Оставляя без внимания скальдические висы в тексте саг, многие видят в них не более чем «довольно-таки бессмысленные слова, ничего не прибавляющие к сюжету». В таких выражениях констатирует положение дел Ли Холландер, известный исследователь и переводчик поэзии скальдов.[579] Но обратим внимание, что страницей раньше автор, совсем в ином тоне, пишет, что взялся переводить скальдов, «повинуясь тому же желанию, которое исторгает у людей возглас: „Разве этот закат не великолепен?“ и побуждает их настаивать, чтобы и другие подошли полюбоваться зрелищем».[580]