о том, что это клевета и ложь. И, судя по тому, что последние посетители кабинета ушли из него 22 июня в 16.45, в ночь с 21-го на 22-е Сталин вообще не спал, поэтому его рабочий день так рано закончился 22-го, а 23-го начался в 3.20 утра. Никуда Сталин не исчезал и не прятался, работал как вол все эти дни.
И особо предаваться думам у него времени не было, но, конечно, ожидая после полуночи 22-го нападения Германии, о чем-то он думал. Только вряд ли о том, готов ли СССР к войне или нет, что успели сделать, что не успели. Об этом в гордом одиночестве думать смысла нет. Об этом и думали, и говорили, и соответствующие решения принимали, оформляя их соответствующими документами все предвоенные дни сам Сталин и все руководители государства, военные в том числе. Тимошенко с начальниками Генштаба минимум два раза в неделю по 2–3 часа проводил на приеме у Сталина не только в июне, фактически, сразу после своего назначения. Ворошилов, Председатель Комитета Обороны, чуть ли не жил в сталинском кабинете. Было с кем Сталину думать о подготовке.
И насчет того, что можно ждать от немцев в случае войны, как могли развиваться события в ее начале, тоже думали. Строили предположения, рассчитывали вероятности и, в соответствии с этим, готовились. И никаких сомнений в том, что Красная Армия достойно встретит это нападение у Сталина быть не могло. Он же еще не знал об исторических исследованиях о войне с финнами, например. Он пока только знал, что наши войска сражались храбро, командиры быстро осваивали науку побеждать в современной войне.
Знал Иосиф Виссарионович и о том, что предвоенный год был годом напряженной боевой учебы в Красной Армии. Что нет в вермахте командиров, равных советским, командующих, равных Тимошенко, Мерецкову… Знал, что за последние недели Мерецков успел проверить боеготовность частей приграничных округов, не формально, а с объявлением боевых тревог…
Но всё равно о чем-то Сталин думал, ожидая первых сообщений о начале военных действий на границе. В этом даже сомнений нет. Он же не роботом был с искусственным интеллектом, у которого думалка включается только после получения задания от оператора. Человек, если не спит, то всегда о чем-то думает. Иногда даже, когда спит.
Жаль, никто так и не расспросил самого Иосифа Виссарионовича об этом. Последний мирный день. Вот-вот на спящие советские города посыплются немецкие бомбы, погибнут люди. Неизбежно погибнут. На советскую землю придет горе. Двадцати лет не прошло со времени окончания Гражданской войны, двадцать лет мирной передышки, и то условной. Отбились от Антанты и через двадцать лет новое нашествие антикоммунистической сволочи…
22-го июня Сталину принесут стенограмму речи Черчилля, с которой он выступил по радио:
«В 4 часа этим утром Гитлер напал на Россию. Все его обычные формальности вероломства были соблюдены со скрупулёзной точностью. Между странами действовал торжественно подписанный договор о ненападении. Германия не высказала ни единой претензии по поводу его невыполнения. Под прикрытием его ложных гарантий, немецкие войска выстроили свои огромные силы в линию, протянувшуюся от Белого до Чёрного морей, и их военно-воздушные силы и бронетанковые дивизии медленно и методично заняли позиции.
Затем внезапно, без объявления войны, даже без ультиматума, немецкие бомбы упали с неба на русские города, немецкие войска нарушили русские границы, и часом позже посол Германии, который буквально накануне щедро расточал русским свои заверения в дружбе и чуть ли не союзе, нанёс визит русскому министру иностранных дел и заявил, что Россия и Германия находятся в состоянии войны…
Всё это не стало для меня неожиданностью. На самом деле, я чётко и ясно предупреждал Сталина о предстоящих событиях. Я предостерегал его, как до этого предостерегал других. Остаётся только надеяться, что мои сигналы не были оставлены без внимания…
Нацистский режим неотличим от худших черт коммунизма. Он лишён каких-либо основ и принципов, кроме ненавистного аппетита к расовому господству…»
Будь я романистом, я бы написал, что в последние предвоенные минуты Вождь советского народа поклялся так закончить войну, что бы эта сволочь запомнила нашу Победу на века, чтобы от одной только мысли повоевать с Советским Союзом она потела от ужаса…
* * *
А тут еще почему-то вместо Сталина обратился к советскому народу 22 июня Молотов. Ай, а Сталин куда делся? На даче от Хрущева прятался? Как он посмел к народу не обратиться? Почему вместо себя на радио Молотова послал?
Позже, защитники, так называемые, Сталина от клеветы Хрущева придумали, что у Иосифа Виссарионовича была ангина и он на даче лежал с компрессом на горле и пил кипяченное молоко с медом. Поэтому не мог по радио к народу обратиться.
Элементарная мысль, что первый день войны потребовал только подписания такого вала нормативных документов, необходимости дачи такого числа указаний, разъяснений, распоряжений со стороны Председателя правительства, что у него элементарно времени не было отвлечься на выступление, видно слишком трудна для некоторой категории лиц.
Так Сталин был не только Председателем правительства, но еще и возглавлял правящую партию. Мало наркомов, так еще и партийные секретари республик, областей, краев. Партийные организации тоже должны были получить распоряжения, указания, разъяснения.
Но и ВКП(б) была не просто правящей в СССР партией, она еще была лидером в мировом коммунистическом движении. В Москве находился Исполнительный Комитет Коммунистического Интернационала, его Генеральный секретарь Г. Димитров.
Георгий Димитров с товарищем Мануильским, секретарем ИККИ, с 8.40 до 10.40 тоже находились у Сталина.
Настолько плотным был рабочим график 22 июня у советского руководства — В. М. Молотов мог бы рассказать. В 12.05 Вячеслав Михайлович вышел из кабинета Сталина и направился в здание Центрального телеграфа, где располагалось Всесоюзное радио. В 12.15 он уже в эфире произносил своё короткое, 4-х минутное обращение к советскому народу. В 12.25 снова входил в кабинет Сталина. От Кремля до Центрального телеграфа расстояние 2 с половиной километра, на машине 5 минут, а до машины нужно еще дойти от кабинета в здании Совнаркома, а потом еще от машины до штаб-квартиры Всесоюзного радио. Бегом. Только почти бегом. Всё на бегу. Даже Молотов.
А какой завал у Сталина был — представляете? И это не паника и не суматоха от неожиданности и испуга. Это просто началась война. Требовалось в кратчайшее время перестраивать работу всего государственного аппарата страны. И партийного тоже.
И это дополнительно к проведенной предварительно подготовке. 26 июня в № 29 «Ведомостей Верховного Совета СССР»