— Эгей! Да в тебе попробуй разберись, — отпарировал Оливер не без раздражения. — Отчетливо помню, как ты клялся и божился, что в жизни не простишь отца за то, что бросил жену с ребенком, как ты от души надеялся, что его давно нет в живых, и как ты просил не изводить тебя навязшей в зубах темой и вообще не упоминать имени Ральфа Тренча. Почти тридцать лет ты безжалостно истреблял в себе самую память о нем. А как насчет последних твоих догадок касательно отца и мисс Марчант и предполагаемой связи между ним и ее загадочным ребенком? Дескать, он погубил честь девушки и вынужден был покинуть тебя и твою мать? Честное слово, ты меня просто в тупик ставишь!
— Ну, мистер Лэнгли, спасибо вам большое! Ты, может, предпочел бы, чтобы девятый сквайр Далройдский оказался одним из тех дьяволов колодца, о которых толковал старина Боттом? Что ж, возможно, и так. Что до меня, мне плевать, в самом ли деле он — один из дьяволов или у дьяволов в плену; спустя столько лет я просто обязан разгадать тайну исчезновения моего отца!
Оливер воздел руки.
— Боже милосердный, Марк, просто не верится, что мы с тобою тут рассуждаем о вещах настолько сумасбродных и невозможных! Дьяволы в колодце? Облако голосов? Твой отец, нашептывающий всякие секреты из глубин шахты? Да это просто помешательство какое-то! Безумие постепенно подчиняет нас себе, именно так, как описывал мистер Боттом. Точно так же, как подчинило себе Чарльза Кэмплемэна и мисс Марчант, едва те повадились спускаться в колодец. Дай мне слово чести, Марк, — взмолился мистер Лэнгли, хватая друга за плечи и серьезно глядя ему в лицо, — поклянись честью никогда больше не возвращаться в пещеру на Скайлингденском мысу и никогда больше не открывать колодца. Держись от него подальше; там — смертельный яд. Ты поклянешься?
— Я ничего обещать не стану, — упрямо возразил сквайр. — Теперь, когда представилась такая возможность, я просто обязан выяснить, что случилось с моим отцом. Разве ты сам не понимаешь, Нолл, как это важно? Именно здесь — ключ ко всем тайнам. Возможно, отец вовсе и не бросал свою семью и усадьбу, возможно, он вовсе и не сбежал за горы и невесть в какие дали из страха перед разоблачением! Возможно, он покинул Шильстон-Апкот не по собственной воле. А возможно, вообще не покидал!
— А просто-напросто взял да и поселился в колодце? На мой взгляд — чушь несусветная!
— Ничуть не большая чушь, чем твои колодезные дьяволы! Ты же сам видел, какой эффект оказывает колодец на часы! Ты сам знаешь, что таится в тамошних чернильно-черных глубинах: обширный и безбрежный океан бытия, вечность в пределах земли! Станешь отрицать? Ты только подумай, Нолл, что из этого следует! Мой отец жив, он там — ничуть не изменившись обличием и видом за прошедшие двадцать восемь лет; возможно, он томится в плену, по доброй ли воле или вопреки ей!
— А ты подумай вот о чем, Марк: в равной степени вероятно, что все это — обман и подвох, — парировал Оливер. — Что, если яд, заключенный в колодце, может воспроизвести и голос твоего отца, и его воспоминания? Что, если тебя пытаются заманить в ловушку, точно так же, как много лет назад заманили Чарльза Кэмплемэна и мисс Марчант, сыграв на их собственных слабостях? Господи милосердный, тебе что, так уж приспичило лишиться рассудка? Ты слышал рассказ мистера Боттома; ты знаешь, какая участь постигла мистера Кэмплемэна и мисс Марчант. Вот почему ты просто обязан пообещать, Марк, здесь и теперь, на этом самом месте, никогда, никогда больше не возвращаться на Скайлингденский мыс. Оставь колодец в покое, навеки, как советовал мистер Боттом, или, боюсь, всех нас постигнет некая ужасная катастрофа — когда и как, сказать не могу, но я это чувствую!
— Я ничего не могу обещать, — повторил сквайр, хмуря брови. — Ничего не могу обещать — пока жив мой отец. Назвался груздем — полезай в кузов!… А где, собственно, Смидерз? Пойдем, Нолл, — нужно отыскать Смидерза, да срочнее срочного!
Глава 8
КРОВЬ НА ЗЕМЛЕ
Незаменимый Смидерз обнаружился в своей каморке под лестницей: по завершении многочисленных дневных трудов дворецкий позволил себе расслабиться с трубкой и книжкой. В отличие от Оливера у престарелого челядинца, по всей видимости, было достаточно спокойно и на душе, и на сердце, чтобы сосредоточиться на чтении. Едва в дверях возникли гости, он поднял взгляд — с исполненным достоинства, хотя и вполне дружелюбным любопытством. Разглядев, кто перед ним, Смидерз поспешно захлопнул книгу, отложил трубку и с видом весьма обходительным встал. Сквозь его убеленную сединой бороду и усы, чуть затронув гладкую верхнюю губу, пробилась улыбка-и озарила румяные щеки. Смидерз одернул рубашку и жилет — сюртук он снял, полагая, что работа завершена, — дабы предстать перед хозяином дома в подобающем виде. Незаменимый Смидерз служил семейству Тренчей и Далройду едва ли не с рождения; по чести говоря, иной жизни он и не знал. Для него слова «жизнь» и «Далройд» были синонимами. Уж какого бы там мнения он ни придерживался про себя насчет сварливого и неуживчивого десятого сквайра, мнение это он держал при себе и ни с кем им не делился; в том, что касается семейства Тренчей, мистер Смидерз был воплощенная сдержанность и такт. Его преданность Далройду и талботширским Тренчам (точнее, последнему представителю рода) была столь же крепка и непоколебима, как добрый талботширский камень.
— Могу ли я вам чем-нибудь услужить, джентльмены? — осведомился Смидерз с безупречными интонациями вышколенного дворецкого.
— Можешь, Смидерз, — подтвердил Марк, выступая вперед. — Позволено ли нам ненадолго вторгнуться в твой уютный уголок?
— Разумеется, сэр, всенепременно и безусловно, — ответствовал дворецкий. Он уступил было сквайру собственное кресло рядом с лампой — в лампе, под прикрытием абажура, неярко горела свеча с фитилем из сердцевины ситника, — однако Марк поспешно отклонил любезность и, велев дворецкому вернуться на законное место, расположился вместе с Оливером на диване.
— А! Да это, я вижу, Скотт, — одобрительно заметил Оливер, скользнув взглядом по закрытой книге.
— О, так и есть, сэр, именно, — отвечал мистер Смидерз, по достоинству оценив проницательность гостя. — Да, «Вудсток» — этот роман я ценю превыше всех прочих, по причине как исторического периода, так и персонажей. Времена великой гражданской войны меня всегда занимали.
Мистер Смидерз происходил из славного шотландского рода (главным образом по материнской линии), так что литературным его предпочтениям удивляться не приходилось. Если вечерком он почитывал не Скотта, так, значит, Смолетта; если не Смолетта, так, значит, Бернса или Томпсона; вот какие имена — почти все до единого шотландские! — значились на корешках томов, что теснились на книжных полках в уютном прибежище дворецкого — в каморке под лестницей. Мистер Смидерз частенько гадал, что же сталось с этим диким краем вереска и скал, зеленых долин и песчаных побережий, озер и заливов, нагорий и низменностей — ничего из этого дворецкий в глаза не видел, после Разъединения-то; и, подобно многим другим, размышлял про себя о том, что сделалось со всеми землями предков с тех пор, как в мир пришли тьма и холод.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});