вклад в постоянную эффективность по крайней мере одной государственной службы России».
Дрисколл написал в «Истории Ростова-Царицына»: «любой, кто знает русских, может хорошо представить, какую борьбу пришлось вести американцам, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки и поддерживать его в рабочем состоянии». Здесь его русские — это те, кто работает на АРА. Его коллега Пэт Вердон уточняет: «Познакомить их всех с различными направлениями работы само по себе было душераздирающей задачей, поскольку считалось, что работа должна выполняться в строго американских рамках, если мы хотим сделать ее максимально эффективной». Американцам пришлось изучить и принять во внимание российские методы ведения бизнеса, чтобы быстрее получить возможность заменить их превосходящими американскими методами. В целом это был неприятный переход, «а быстрота и частота увольнения неэффективных сотрудников сами по себе были откровением для среднего россиянина». Однако со временем это оказало глубокое влияние на местный персонал, как описывает это Боуден: «Как и в других странах, где действовало АРА, местный персонал проникся «духом Гувера» и не жалеет ни времени, ни энергии для совершенствования нашей организации».
История Екатеринослава отражает столь же обнадеживающий взгляд: «Многие приходили в офис неподготовленными, им не хватало простых правил делопроизводства и рутины. Они уйдут с хорошим знанием методов ведения бизнеса и опытом, который сделает их ценным активом для российских офисов. Результаты обучения, которое они получили, должны быть заметны в течение многих лет на различных должностях, на которые они могут пойти».
История Саратова подчеркнула высокие стандарты, установленные «напористостью и нетерпением молодых американцев». Раскин в Николаеве придавал большое значение «нашему примеру эффективности и напористости». И так далее, и тому подобное.
Брукс в своем отчете об АРА и железных дорогах писал в том же духе, хотя и оценивал миссию как «триумф американской эффективности и «русской жертвенности и выносливости», и подразумевает, что американцы оставили русских такими, какими они их нашли, человеческим эквивалентом тягловых животных. Здесь нет влияния на национальный характер. Это согласуется с отрывком из его подведения итогов, где он указывает на влияние АРА менее ощутимого рода:
Когда последние американцы уехали из Москвы домой, завершив свою работу, они, по крайней мере, испытывали простительное удовлетворение от того, что Америка оставила в памяти россиян не только сердечную благодарность, но и репутацию превосходной организации и оперативности выполнения работ. The one приблизил народ России, возможно, ближе по духу к жителям нашей собственной страны, чем когда-либо прежде к какой-либо другой нации. Другой оставил после себя американский престиж и уважение, которые должны оказать большое влияние на ход будущих отношений между двумя странами.
Возможно, у них были разные мнения относительно влияния их работы на русских, но работники гуманитарной помощи были единодушны в убеждении, что их методы работы были архетипично американскими. Большинство считали себя эффективными, твердолобыми бизнесменами и могли быть весьма щепетильны в отношении своего имиджа за пределами организации. Они были «работниками по оказанию помощи», но не в общепринятом смысле. Эллингстон любил говорить, что большинство людей склонны думать об АРА как о своего рода «Ассоциации ветеранов-кормильцев». «Кормилица» — это ярлык, который мужчины АРА любили наносить на себя для ироничного эффекта; он передавал близость к отдельному бенефициару, что противоречило хваленой «бескровной безличности» их работы. Они стремились отделить себя от работников по оказанию помощи, таких как Красный Крест, YMCA и квакеры, чья эмоциональная привязанность к бенефициару, по мнению АРА, имела приоритет над вопросами организации и управления, и которые, одним словом, были неэффективны.
Правильность холодных, «научных» методов АРА, по мнению Эллингстона, никогда не была продемонстрирована яснее, чем в ходе масштабной операции в России: «если бы мы работали с учетом личных особенностей, которые преобладают среди работников поселенческих домов, наши запасы сгнили бы на рельсах, в то время как мы тщетно спасали сотни людей».
Хаскелл говорит, что, когда он прибыл в Армению в 1920 году, он столкнулся с иностранными, в том числе американскими, работниками по оказанию помощи «миссионерского типа»: они делали все, что могли, «но делали это в очень небизнесовой манере». Он покровительственно пишет об «искренних, но тщетных усилиях этих благонамеренных миссионеров и неопытных работников по оказанию помощи». Хаскеллу было бы очень приятно прочитать, как офицер американской военной разведки, посетивший Одессу на американском эсминце летом 1922 года, оценивал работу местного АРА:
Мистер Ходжсон и его помощники чрезвычайно способные и эффективные. Сантименты не входят в их работу. Они рассматривают это как чисто деловое предложение, столько-то людей нужно накормить, столько-то тюков одежды нужно раздать там, где они принесут наибольшую пользу. В организации вообще нет ничего от миссионерской атмосферы. Здесь нет никаких попыток пропаганды, и вся организация действует с почти механической регулярностью.
И все же люди из АРА действительно были в своем роде миссионерами. Они проповедовали превосходство американского пути; их пропаганда была их собственным примером эффективности, словом, которое они повторяли как мантру. Они продвигали это, идею этого и идею своего собственного мастерства в этом деле со своего рода мессианским рвением. Поскольку они спасали жизни, им нравилось думать, что они также приносили свет нецивилизованным массам, привлекая многие тысячи новообращенных к своей вере в спасение благодаря эффективности, тем самым навсегда изменяя русский национальный характер. «Возможно, влияние американских методов ведения бизнеса, примером которых является АРА, будет прослеживаться в российской экономической жизни еще долго после того, как жизни, спасенные Администрацией, исчезнут из памяти». Эллингстон, казалось, верил, что так и будет, несмотря на свою осторожную формулировку.
Превознося свои эффективные методы, американцы выделили себя среди всех европейцев; русские были лишь худшим примером. Коркоран, редкий неамериканец из АРА, обсуждая российскую точку зрения на людей Гувера, казалось, отождествлял себя с ней: «Конечно, с чисто русской довоенной точки зрения американцы немного сумасшедшие. Вы говорите им, например, что что-то невозможно — что-то, что ваш многовековой европейский ум знает как невозможное благодаря своему многовековому опыту, а все, что они говорят, это какой-то русский жаргон, который в свободном переводе означает:
«Забудь об этом».
Эта американская самобытность поразительно очевидна в трудах англичанина Филипа Гиббса, чьи восторженные рассказы о помощи России в его не- и документально-вымышленных работах вдохновили АРА опубликовать статью в «Нестатистических заметках»: «Бессмертие личностей A.R.A. через Филипа Гиббса». Но больше, чем чествование отдельных лиц, он прославлял организацию как «образец эффективности и рвения». Его высказывание о российской миссии вполне мог бы произнести Эллингстон: «В России забрезжила новая надежда, которая кое-чему научилась у американских методов эффективности».
Образ Америки как страны молодости, энергии и деловитости был, по крайней мере, таким же старым, как и республика. Бенджамин Франклин — «прототип протестантской этики Макса Вебера», по словам Дэниела Белла, — считался «Отцом эффективности». Номер шесть в его списке добродетелей гласит: «Не теряй времени;