— …а что до сторонников проклятого Симона, так не извольте гневаться, мы их уже наказали. Со всей строгостью. Единогласным решением всего магистрата.
— Что вы э… имеете в виду? — А генерал втягивает голову в плечи и глаза у него как пеленой заволакивает. Что-то он уже учуял, что-то ему не понравилось. Врет, наверное, господин купец. Снесли головы парочке самых громких, тем, кого уж никак не спрятать, а остальным приказали зарыться в землю. Должно быть, так.
— А, — говорит купец, — господин генерал, извольте своими глазами убедиться. Всех виновных, — он щурится, как бы проницательно, — никого не спрятали, никто не откупился.
И показывает рукой в сторону доков. Ровно в ту сторону, насчет которой Дени уже часа два собирался поинтересоваться, что это там воронье так галдит и кругами носится — рыбу, что ли, выбросили тухлую?
— Проводите меня, пожалуйста, — а глаза де Рубо все так же смотрят в одну точку, куда-то за плечом купца, и выглядят так, будто на них сейчас сами собой бельма прорастут в одночасье.
Сторонников епископа наказывали вчера… днем, прикидывает Дени, стоя на краю здоровенной ямы. Черт его знает, для каких нужд она служила в доках, но теперь ее — шагов тридцать в длину, столько же в ширину, осталось лишь закопать. Днем или вечером наказывали, учитывая стоящую жару. В разгар штурма…
Вся куча трупов раздета догола. Мужчины… и женщины тоже. Волосы у женских трупов не то обрезаны, не то опалены. Там, где кожа еще не покрылась гнилой зеленью, не вздулась, отлично видно: ран много. Колотых, резаных — и от кулаков, дубинок, копыт, камней. Де Вожуа рассматривает все это с холодным интересом: главное он уже понял. Теперь хочется знать подробности, и если приглядеться — сказать можно очень многое. Здесь, пожалуй, больше трех сотен. Убивали на улицах и в домах, сволакивали сюда, раздевали перед тем, как бросить в яму. Он щурится, глядя вниз — ну да, конечно. Еще и грабили. У пожилого бородатого мужчины отрублен указательный палец. Видимо, уж больно кольцо понравилось судиям праведным…
Наверняка часть убитых — действительно сторонники епископа. И их семьи. И те, кто жил рядом или полез защищать соседей… если в этом городе еще остались такие люди. А часть просто подвернулась под погром или сведение счетов. Как обычно. Дени вспомнил госпожу Матьё, ее разорванное платье, раненых, перепуганных детей. Мельницы Господни мелют медленно… но это не Господни мельницы. Эти люди думали, что нам понравится. Уверены были, что понравится. Нам или маршалу, кто уж придет первым. Кажется, я сейчас пожалею, что мы успели раньше. Что генерал был готов. Что люди, как бы они ни скрежетали зубами, будут исполнять его приказы. Будут. Не обойдутся с этими… членами магистрата и их любезными горожанами в лучшем северном стиле.
— А что это у вас тут в гавани? — тем временем интересуется де Рубо. Кажется, генерал себя в руки взял, в голосе — только легкое любопытство.
— Корабли, господин генерал. Продовольствие подвозили, рыбачили… — приподнимает бровь член магистрата. Привирает, конечно. Не только продовольствие, но и боеприпасы. Которые нужно найти до вечера. Впрочем, мэтр Катель нам все непременно расскажет…
— Почему не ушли?
— Это ж наши корабли, марсельские, господин генерал. Прикажете — уйдут, конечно.
— Мммм… спасибо, вы мне очень помогли. Подождите меня, пожалуйста… можно не тут, я понимаю.
Купец кланяется так, что полами кафтана метет край ямы. Дени очень хочется скинуть его вниз — одного пинка хватит. Скинуть — и не выпускать, пока там, в яме, и не сдохнет. Но генерал рассердится.
Других причин не делать этого — нет.
Де Рубо смотрит на море, на мелкие рыбачьи суда, на корсиканцами еще — при последнем налете — покалеченные торговые корабли… Сейчас он и правда похож на овцу. Грустную серую овцу под дождем. Хотя сегодня ясно, море отражает небо и словно светится изнутри. Победа. Нормальная кампания. Все хорошо.
— Дени… прикажите собрать какую-нибудь… похоронную команду, — вздыхает генерал. — А потом найдите мне людей. Побольше. И кого-то, кто разбирается в здешней гавани и течениях.
— Вы, — поперхнувшись теплой водой из фляги, переспрашивает капитан, — хотите похоронить убитых в море?
Учитывая жару и число трупов, и осаду, и будущий штурм — мысль неплохая. Но… не по-христиански это. Язычество какое-то.
— Нет, что вы, Дени, — машет руками де Рубо, — Убитых — только на кладбище. Что бы они при жизни ни натворили, если натворили, не наше дело с них спрашивать.
— Да, мой генерал, — наконец-то понимает де Вожуа. — С радостью, мой генерал!
— Будьте любезны, Дени… и проследите, пожалуйста, чтобы люди не проявляли… недолжного энтузиазма.
— Непременно. — Недолжного и не будет. Да и вообще… золотари, преисполненные энтузиазма — это нечто лишнее, а им предстоит вычерпать отборное дерьмо. Тех, кто придумал, участвовал, бил, топтал. Тех, кто стоял вокруг, вместо того, чтобы стоять на стенах своего города. Зевак, мародеров, убийц. Их и искать не понадобится. Сами придут. Получать… как бы так сформулировать — награду и благодарность. Сейчас созовем всех на площадь перед магистратом… и наградим.
— Тут из гавани ведет сильное течение. Я, к сожалению, не знаю, где именно. Просто вывести на него… а там пусть с ними Господь разбирается. В конце концов, — и в голосе де Рубо впервые прорезается даже не злоба, нет, бешенство, океан бешенства, все, что копилось с самого начала этой кампании, все, что шло под спуд… — это Его творения, а не мои.
— До рейда близко, — скрипит зубами Дени. — Но… если такова будет воля Господа.
Он не договаривает. Разворачивается, уходит собирать людей. Как хорошо, что де Рубо не стал терпеть эту последнюю марсельскую гнусность. Твари, твари — не когда казнили пленных, не когда убили Арнальда, не когда вырезали ночью его семью. Вчера. Не потому что так справедливо — чтобы подольститься. К нам или к маршалу, чья ни возьми. А ведь некоторые рожи из магистрата в яме не оказались, хоть и были еще недавно ах какими сторонниками епископа. Его большинством в магистрате. Потом рыскали по улицам, искали несогласных. И — стоят. А те лежат, и воронье орет.
Ну, творения Господни, молитесь лучше. Если Он вас согласен слушать. Но я бы на вашем месте на это не рассчитывал.
Это был не мистраль, извечный бич долины Роны и Лионского залива — те приходят с северо-запада. Не обычный шторм начала осени. Не смерч, не буря, не шквальный ветер. Для того, что рухнуло на Марсель, не было названия.
Небо над Гиерским рейдом начало чернеть на глазах. Дени не слишком удивился: с весны он успел привыкнуть к тому, что погода здесь меняется за считанные минуты. Штиль, шторм, штиль… и так целый год подряд, а весной и осенью особо часто. Да и неприятностями это грозило только флоту, который собирался на рейде, словно губка набухала. Капитан только обрадовался — ну что, дорогие гости, откладывается ваш десант. Потом вспомнил о выведенных на течение корытах с горожанами, и зло усмехнулся. Ответ Господа оказался очень скорым.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});