Тем не менее мое желание выиграть любой ценой и особая ставка в этой партии заставили меня довольно хорошо защищаться.
Боб также проявил осторожность. По истечении часа мы были в равном положении, и проигрыш был невелик.
Но я уже израсходовал все свои ресурсы самоконтроля. Мало того что я не был к этому привычен, еще и время мое было так рассчитано, что я не мог больше следовать холодной тактике. Требовалось решение, и быстрое. Я увеличил ставки, и так уже чрезмерные. Мне хотелось, чтобы каждый ход стал роковым для сэра Арчибальда. Я начал нещадно блефовать.
Первые мои попытки принесли успех, но старый профессионал в покере быстро уловил маневр. Странной формы китайские жетоны, которыми мы пользовались, быстро собрались перед сэром Арчибальдом. Ибо моя глупость, заставляя проигрывать меня, полностью расстраивала игру Боба, и он тоже проигрывал.
– Я был прав, когда хотел воздержаться, – сказал Боб со странной интонацией.
– Ну, ну, мой молодой друг, побольше мужества! – воскликнул сэр Арчибальд, находясь на вершине блаженства. – На что вам жаловаться? У вас впереди целая жизнь для выигрыша. Тогда как такой старик, как я… О! Прекрасный банк!
Я сдавал карты и, пользуясь этим преимуществом, удвоил прежнюю ставку. Мы сделали пасс все трое. При следующей сдаче – то же самое. Сумма на столе таким образом утроилась. Это была самая большая сумма за весь вечер.
Боб пристально взглянул на меня и сказал:
– Это будет мое, предупреждаю вас.
– В любом случае я открываю, – ответил сэр Арчибальд.
Он подвинул вперед значительную стопку жетонов. Боб и я сделали то же. Я сдал карты каждому, сколько тот просил. Сэр Арчибальд попросил две, Боб – три.
Сначала выигрывал старый англичанин. Я взглянул в свои карты: положение не улучшилось. Я был вне игры. Сэр Арчибальд с наслаждением медленно открывал карты. А Боб… что делал Боб?
Я видел, что его левая рука скользнула к картам, которые он сбросил, и взяла оттуда одну, присоединив ее к картам в правой руке. И в то время как он совершал свое мошенничество, его глаза, жестокие, блестящие, безжалостные, не отрывались от моих. Провоцировал ли он меня на взрыв, на несогласие? Хотел ли показать, что надо идти на все ради удовлетворения своего желания, или, напротив, забавлялся тем, что сможет измерить степень низости, на которую я способен? Ибо, если Боб и мошенничал, то в угоду мне. В течение всей партии он был моим инструментом: мы так условились…
Да, если Боб и мошенничал, то ради меня. Его взгляд красноречиво говорил об этом, а также относительная медленность его жеста, уверенного, ловкого и провоцирующего.
С ужасом, а также с надеждой я взглянул на сэра Арчибальда: может, он заметил… Но старый игрок, конечно непрерывно следивший за партнерами в игорном доме, на „Яванской розе" предался блаженному доверию. Разве он имел дело не с офицерами, не с джентльменами с честными руками?
Тем временем руки Боба закончили свою работу. У меня было время помешать его действию.
Как я проклинал тогда хитросплетение обстоятельств, приведшее меня к тому, что, еще два часа назад свободный в своих поступках, я превратился в раба, покорного бесовским выходкам! Два часа назад я вновь сблизился с Бобом, думал лишь о неисчерпаемых и доступных условиях, которые нам обещал Шанхай. А теперь я стал непримиримым врагом лучшего товарища, мне надлежало переспать с больной девицей, нести бремя отвратительного жульничества! Ибо я хорошо понимал: я не помешаю, я позволю Бобу мошенничать ради меня.
Откуда эта пассивность? Из-за Флоранс? Конечно, нет. Я не думал о ней в эту минуту, или, если ее образ и возникал в моей голове, инстинктивно я чувствовал к ней враждебность, как к первопричине моего отвратительного падения.
Итак, поскольку этот покер не имел целью честный выигрыш, я считал себя вправе не соблюдать правила порядочности? Или мною безотчетно руководило оправдание, которое я заранее дал всем моим поступкам? Извиняло ли меня в моих собственных глазах данное себе обещание возместить украденные таким способом деньги? Или же желтый туман, которым я дышал целый день, проник в мою кровь и стал началом распада, гниения, извращения, как посев личинок?
Не знаю. Возможно ли знать это?
Сколько раз с тех пор мне случалось, когда я был уже более зрелым и умом, и чувствами и находился в нормальных условиях, сколько раз приходилось мне начинать день и ночь с самым светлым намерением, с самым легким сердцем, а заканчивать с отвращением к самому себе в гибельном водопаде обстоятельств с виду незначительных, но переплетение и насыщенность которых незаметно приводили к последствиям, которые заранее невозможно было бы предположить.
Опыт подобного рода, когда постигаешь свою слабость, когда исчезает уважение к себе, жесток, и единственная польза от него – меланхолическая терпимость, в которую надлежит облекать человеческие поступки, если хочешь иметь право дышать. Но это чувство было мне еще неизвестно, когда „Яванская роза" убаюкивала мои страсти и невзгоды на Ванг-По.
С чувством, что совершаю преступление, следил я теперь за развитием роковой партии.
Боб сорвал крупный банк. Он подстроил себе фулл. Если бы он не подложил себе нужную карту, он проиграл бы, имея две одинаковые пары карт.
Этот первый удар вывел сэра Арчибальда из равновесия. Он тоже увеличил свои ставки, тоже начал блефовать направо и налево. Бобу не надо было больше ловить удачу владея своими нервами, он владел игрой. Вскоре благодаря ему я почувствовал, что цель, которую я поставил, была достигнута: сэр Арчибальд полностью потерял представление о реальности.
Однако я не думал воспользоваться этой удачей. Я больше ничего не хотел, я ко всему питал отвращение. Я механически держал в руках карты и жетоны, автоматически произносил привычные слова:
– Открываю… Удваиваю… Беру…
Мною овладело какое-то бессознательное состояние, в котором смутно проносились лица метиски и ее охранника. И даже звук колокольчика, на который вышел бой-малаец, не смог вывести меня из оцепенения. Однако звонок мог идти только из одной каюты, поскольку остальные были пусты, только из каюты, которую занимала Флоранс.
Но какое мне было дело до этой девицы! Я уже заплатил за нее слишком дорого. Боб придумал месть, и я ничего не мог сделать. По крайней мере, я так думал.
– Ты не видишь, что юнга тебя зовет! – неожиданно сказал мне Боб.
Я решил, что это дурная шутка. Но это была правда. Из коридора мальчик подавал мне знак.
– В чем дело? – спросил я.
– Я прошел мимо твоей каюты, – сказал юнга. – Я хочу тебе что-то показать.
Мне нетрудно было догадаться, что маленький малаец имел для меня сообщение от Флоранс. Я неторопливо поднялся, сказав: