долго. Вышел из ванны – засигналил домофон. Он накинул мой халат – подарок Виктора, весь в розах, – не спрашивая, открыл, а там Виктор. Представляешь, сцена. Ну, Виктор букет ему в руки. Передайте, мол, Антонине. А следом протянул корзину с фруктами. И – вниз по лестнице. А это пришлое чудовище, ящер доисторический, букет на пол бросил, а корзину с фруктами вслед Виктору зафинтилил, так что они разлетелись и прыгали с Виктором наперегонки. Пока я на шум выскочила, такси уже от подъезда отъехало. Ой, да за какие мне грехи это наказание? – воскликнула Тоня, и неиссякаемые слёзы в который раз залили её лицо.
Лидия прижала подругу к себе, гладила мокрые щёки, убеждала:
– Всё образумится. Вы же любите друг друга. Куда она денется, эта любовь! Ты подожди, не убивайся. Мы вместе что-нибудь придумаем. Мы её вернем! Тоня кивком согласилась. Обессиленная от переживаний и алкоголя, предложила:
– Давай споём. Её моя мама любила. «Куда бежишь, тропинка милая, куда бежишь, куда зовёшь? Кого ждала, кого любила я, уж не догонишь, не вернёшь». Тоня и Лидия два раза пропели куплет, после чего Тоня сказала:
– Дальше – не про меня. Споём сначала. И затянули снова.
В это время поехала тумбочка. В проёме – растрёпанная Ирочка. Удивление сделало её лицо неузнаваемым.
– Вы… что это… вино… Пьянствуете… – медленно подбирая слова, она изучала происходящее. – Нарушаете распорядок, – испуг и растерянность сквозили в её голосе. – В сиську пьяные! – это уже Ира набирала обороты.
– Нет, совсем чуть-чуть! – успокоила Лидия.
– И поёте! Пьяные! Ночью! – не унималась Ирочка.
– Мы любовь отпеваем! – обречённо и важно произнесла Антонина, – так вот.
Ира уже стояла рядом, с бутылкой в руке, и рассматривала остаток с крошками пробки.
– Да вы с ума сошли! Она быстренько подбежала к двери, подпёрла её стулом и стала наводить порядок в палате.
– Что случилось-то? – спросила она, окончательно стряхнув замешательство.
– Любимого я потеряла. Вот что случилось. Тоня раскачивалась из стороны в сторону, как китайский болванчик.
– Господи! – простонала Ира, выливая остатки вина в чашку.
– Беда какая! Я это допью. Вам уже хватит. Она обняла Тоню и утешила:
– Любовь – как корь: чем позже приходит, тем опаснее. Это я по себе знаю. Бутылку забираю, сворачивайте поляну, на горшок и в койку. Не дай бог, дежурный доктор зайдёт, всем нам хана. С этими словами она выключила свет и вышла из палаты.
– Тоня! – окликнула со своей кровати Лидия. – Ты Богу-то спасибо сказала, что Он тебе ещё дал шанс? Сегодня ждала тебя и молила: только бы проснулась и опять увидела тополь за окном. На самом деле, Тоня, это другой мир. Волшебный зелёный замок. А листья – его обитатели. Только для нас они листья!
– Лидия, ты прямо в сердце мне заглянула. Я когда глаза открыла после операции, сказала себе: а теперь, подруга, будем жить так, будто каждый день – подарок. Если что – ты мне напомни. А теперь давай спать. У тебя завтра испытание.
Фантазёрка Лидия закрыла глаза и оказалась под зелёными сводами. Про себя отметила: – Это я у тополя в гостях.
Её ждали и повели знакомиться. По пути разворачивались знакомые картины. Только всё было из света. Добро, любовь, нежность смешивались наподобие запахов. «Я останусь. Здесь моё место», – думала Лидия, радуясь и желая. Любовь завладела ею, как нежная гигантская волна. Лидия исчезла в ней. Так бывает в море, когда ты ощущаешь, что вода и тело перемешались и стали одним.
– Попрошу прощения у всех, кого люблю. Они поймут. Маленькое сомнение, хорошо ли оставить всех, победила любовь. Она заполнила её до последней клеточки и рвалась наружу. Лидия решила сейчас же сказать о своей любви каждому и попрощаться.
Знакомый скрежет больничного механизма вернул её в палату номер девять. Наступило утро. Ирочка с листочком и санитарка с каталкой стояли в коридоре, но что-то не сходилось. Замотанная утренней суетой медсестра, уставившись в листок и бормоча «Началось в колхозе утро…», на ходу меняла беспорядок на порядок.
– Каталку обратно в стойло, а вы, Лидия Ивановна, своим ходом на УЗИ быстро. Снимаем халат! Только в рубашке идём. Почему тормозим? Премедикация действует? А может, что другое? Всё равно повеселее. Весна да лето, пройдёт и это. Я побежала. К вам, Антонина, позже зайду. Ждите… ждите… – жужжала она уже в коридоре.
– Ну, вот и всё, – сказала себе Лидия. Её мозг с удовольствием расслабился.
– Теперь от меня ничего не зависит. Начинается новое действие. В нём играют доктора по сценарию известного Автора.
Не успела перевести дух, белкой в колесе завертелась уже отмеченная гостья…
– Что заслужила… – знаю, – отмахнулась Лидия. – А кто сказал, что мне слабо́ заплатить по счетам?
Снимая халат и причёсываясь, Лидия видела, как опасливо Тоня шарила под халатом. Нащупала пластырь, провела осторожно рукой, убедилась в непреложности свершившегося – груди нет. Нахлынул холод, и щемящая жалость сдавила горло. Она осталась со своей бедой совсем одна. Непривычное ощущение отразилось на лице испугом.
– Тоня! – позвала Лидия тихим голосом. – Не забывай: твой сборщик налогов ушёл. Он оставил тебе жизнь, Тонечка! Посмотри за окно, свистуны слетелись, тебе петь будут, – она подошла и погладила Тонину руку. – Я тебя люблю! Скоро встретимся.
Перед кабинетом УЗИ уже стояли, как часовые, трое приговорённых к операции – плечом к плечу. Телефон в руке Лидии начал ухать по совиному, – очередной сюрприз любимого супруга:
– Ты готова? В порядке? Молодец. Позвоню позже. Пока.
Выглянувшая медсестра взвила голос до прокуренного крещендо:
– Все слепые? И глухие? Читаю: мобильники выключить! Отключаем на раз, два, три. Второй раз вызываю: Иванова здесь?
– Вот я!
– Где вы были?
– Уже не помню, – попробовала отшутиться Лидия.
– Мне-то латерально, – хлопнула себя по боку суровая воспитательница, – а доктор паром исходит.
Привычным жестом отведённого локтя отодвинув «часовых», она освободила проход. Видимо, пар улетучился, и Лидия ничего не имела против переименования в «голубку мою». Под приятное воркование докторши, а это была известная и непогрешимая в исследованиях Ирина Иосифовна, тело Лидии на кушетке дёрнулось и попыталось вернуть пропущенный ночной сон. Бдительная хозяйка прогнала его одним только воображением операционной.
Узистка утюжила и утюжила грудь вдоль и поперёк, зарываясь в мягкую плоть. Зорко вглядывалась в экран, сверялась с прежним снимком, ставила метки и шлёпала новую порцию геля для лучшего сопряжения. Нарастающее раздражение Ирины Иосифовны незамедлительно отзывалось болью. Давление было слишком сильным. Время шло, доктор всё больше нервничала. Даже стала бормотать: «Ничего не понимаю, где она?..»
Лидия несколько раз порывалась спросить, что за новые проблемы у неё в груди, но не посмела. Доктор хищно охотилась за своей целью, ни на секунду не отрывая взгляд от монитора. Наконец, сдвинув очки на лоб и повернув экран к Лидии, будто она что-то могла понять, озадаченно сказала:
– Опухоль ваша