Пенелопа лежала на своей огромной кровати расстроенная и подавленная. Она была уверена, что опротивела Питеру своей охотной отзывчивостью на его ухаживание. Если он еще ее поцелует, ни за что не станет отвечать. Во всяком случае, если сможет удержаться. Она была вынуждена признаться самой себе, что очень трудно не ответить на страстные объятия мужа…
Часом позже, вернувшись в свою спальню, Питер стоял у открытой смежной двери и смотрел на спящую жену. Он тоже чувствовал себя расстроенным, а возникшая на лице Пенелопы гримаса боли, когда он резко оттолкнул ее, не уходила из его сознания. Дарлстон поражался себе, почему он не может положить начало физическим отношениям со своей женой без лишних эмоций и глубокой привязанности? Может, спокойнее вообще не укладывать ее к себе в постель, раз уж она вызывает у него такие чувства, о которых лучше забыть? Но как не укладывать, если ему нужен наследник! К черту все! Не надо ему привязываться к ней. Ему приятна ее компания. Ну и достаточно!
Глава 8
Утром Пенелопа вышла к завтраку с намерением восстановить с мужем дружеские отношения. Она тщательно подбирала платье и остановилась на темно-голубом, которое, как ее убеждали Эллен с экономкой, особенно ей шло. Усилия ее не были напрасными.
Питер взглянул на жену и застыл потрясенный. Темно-голубой цвет подчеркивал красоту ее лица. Волосы были схвачены на шее широким голубым бантом и небрежно спадали на одно плечо; локоны контрастно выделялись на темной материи. Нежная улыбка играла на изящно очерченных губах.
Он вспомнил, какими податливыми вчера были эти губы, нежные, трепещущие. С ума сойти! Не станет он об этом думать!
— Доброе утро, Питер.
— Здравствуйте, Пенелопа. — Он встал, придвинул ей стул. — Надеюсь, вы хорошо спали?
— Да! — любезно соврала она. На самом деле спала она плохо. Формальное приветствие мужа задело ее. Его тон был ледяным.
— Чай?
— Спасибо, милорд.
Он наполнил ее чашку и вернулся к своим газетам.
Пенелопа попыталась поддержать разговор:
— Мне очень понравилась вчерашняя прогулка. Если вы сегодня поедете, можно мне с вами?
— Сегодня я поеду верхом. Так быстрее. — Он взглянул Пенелопе в лицо. На какое-то мгновение ему показалось, что губы ее дрогнули, но тут же на лице застыло выражение холодного безразличия.
— Прошу простить меня, милорд.
Следующий час у Пенелопы было тревожно на душе, и она хотела как-то отвлечься. Попыталась поиграть на фортепьяно, но очарование Генделя не могло сравниться с перспективой прогулки. Прогулка верхом будет восхитительной, даже если ее лошадь поведут в поводу.
Воспоминание о страстном поцелуе Питера прошлым вечером лишило ее сна. Он был таким нежным, но и требовательным. Он даже сказал, что хочет ее! Пальцы замерли на клавишах, когда она задержалась на этом воспоминании. Что она сделала не так? Какие черти рвут душу этого человека? То он ведет себя так, будто любит ее, то так, будто она — докучливая помеха.
В ее сознание прокрались бунтарские мысли. Почему она не может прогуляться. Ее может сопровождать один из конюхов. Она приняла решение, закрыла пианино и пошла переодеваться. Как и ожидалось, Эллен пришла в ужас:
— Проехаться верхом?! Но, миледи, что скажет хозяин?
— Хозяин может идти к черту! — сквозь зубы ответила Пенелопа. — Пожалуйста, найди мой костюм для верховой езды.
Эллен сделала, что ее просили, полагая, что хозяйке не будет большого вреда, если ее лошадь поведут в поводу. Старший конюх Джонсон — человек надежный. Но что скажет хозяин, она даже подумать боялась.
А хозяин все утро провел в разъездах по арендаторам и в обсуждениях ожидаемого урожая в преддверии приближающейся зимы. Теперь он возвращался домой, и перед ним открылось такое зрелище, что от испуга он не мог проронить ни звука. Его жена, верхом на его любимом, но уже отправленном на заслуженный отдых охотничьем коне, со старшим конюхом и в сопровождении ее собаки шли легким галопом богу одному известно куда!
Боже милостивый! Соображает ли Джонсон, что затеял? Ругаясь про себя, Питер помчался, чтобы перехватить их.
Услышав стук копыт, Джонсон обернулся и тут же сказал:
— Нам лучше остановиться, ваша светлость. Хозяин сзади за нами скачет.
Пенелопа проглотила возражение, недостойное ее светлости, которое чуть не сорвалось с языка, а просто сказала:
— Очень хорошо. Возможно, он решил составить нам компанию.
Джонсон видел взгляд графа, и у него таких предположений возникнуть не могло. Конюх подавленно размышлял, как это он позволил своей хозяйке подбить его на такую глупость и станет ли хозяин слушать оправдания.
Пенелопа, напротив, оставалась совершенно спокойной. Она решила дать достойный отпор. В конце концов, он не говорил, что она не имеет права оседлать одну из его лошадей. Но тут ей пришло в голову, что Джонсону от этого не будет легче.
— Не волнуйся, Джонсон. Я скажу его светлости, что тебе эта идея не понравилась, — поспешила успокоить она.
— Спасибо, миледи.
Питер осадил свою кобылу возле жены и ее спутника и смотрел на них.
— Как вы думаете, что вы делаете?!
Старший конюх сразу сник от гнева в голосе хозяина, а Пенелопа повернулась к нему, вскинула голову и мило ответила:
— Катаемся, милорд. Не составите ли мне компанию?
— Я не думаю, что верховая езда безопасна для вас, миледи, — произнес Дарлстон зло. — Вы сделали бы мне одолжение, если бы вернулись в конюшню. И немедленно. Что же до тебя, Джонсон, ты, должно быть, потерял рассудок.
Пенелопа снисходительно фыркнула:
— Милорд, я езжу верхом с раннего детства. Если мои родители не сочли нужным запрещать мне езду, когда я потеряла зрение, то не вижу причин для вашего беспокойства о моей безопасности. Джонсон просто подчинился моему приказу, оседлал подходящую лошадь и сопровождал меня. Вы не говорили ему, что этого делать нельзя, поэтому вам не за что его винить.
Питер на мгновение растерялся, не в состоянии придумать простой ответ, который не шокировал бы его слугу, потом коротко сказал:
— Меняемся лошадьми, Джонсон. Гризельда излишне ретива, чтобы вести за собой другую лошадь. Я покатаюсь с вашей хозяйкой. — С этими словами он спешился.
Джонсон подчинился и передал поводья своей спокойной клячи графу, который легко вскочил в седло и взял уздечку ведомой лошади.
— Можешь возвращаться на конюшню, — кивнул он Джонсону.
Джонсон уехал, оставив графа и нераскаявшуюся графиню один на один. Питер глубоко вздохнул:
— Можем ехать, миледи?