– Первые пять шеренг, в штыки!
Снова слитное движение, отточенное сотнями упражнений. Металлический лязг. Фиорийский штык – страшное оружие в умелых руках. Стальное лезвие в полметра длиной, прямое, с тремя гранями. Раны после такого не заживают.
– В атаку!
Грохает большой барабан, и по его сигналу солдаты делают первый шаг. Второй, третий…
– Огонь!
Бухает слитный залп. Те из лучников, кто пытался что-то предпринять, летят на землю. Но куда страшнее монотонное, неумолимое движение плотных рядов, ощетинившихся стальными жалами. Кто-то пытается сбить коробку строя, выставить копья – смысл этого мне не понятен. Бойцы, на ходу перезарядив оружие, вскидывают винтовки к плечу, и… тяжёлая пуля пробивает и кожаный щит, и такой же доспех. А при стрельбе в упор, так вообще – два, а то и три трупа одним выстрелом гарантированы. Тем более что рёсцы стоят очень плотно.
А потом, когда противники сходятся в упор, начинается… Обтянутые мундирами спины, на которых вспухают мышцы. Работа привычная для вчерашних землепашцев. Они орудуют винтовками, словно вилами, и рёсцы ничего не могут противопоставить фиорийцам. Казалось бы, меч или копьё в рукопашной удобнее. Но только не сейчас. В давке, возникшей впереди, копьё просто не опустить, а мечом не размахнуться… Мгновенный выпад не сдвигаясь с места, не ломая строя. Точный укол. Штык пробивает кожу доспеха. И не только кожу: стёганые, пропитанные соляным раствором халаты пехотинцев, кольчуги всадников из скверного железа не преграда стальному жалу. Вздымается на дыбы лошадь, которой кто-то вогнал штык прямо в морду, и я вижу, как один из солдат змеиным движением в этот миг проскальзывает прямо под бьющие по воздуху копыта, и в следующее мгновение из распоротого брюха несчастного животного вываливаются внутренности…
…Вечер. Горят костры. Бойцы с аппетитом ужинают. Словно и не было кровавой мясорубки днём. Впрочем, почему бы не радоваться? На поле насчитали почти семь тысяч мертвецов. В плену – пятьсот. Большинство из них – раненые. Сейчас пленники копают братскую могилу для своих павших. Сбежало, причём очень недалеко, около двухсот. И хотя бы здесь специалисты Льян оказались на высоте, догнав и вырубив без жалости всех рёсцев. В наших трофеях – обоз, куча запасного оружия, впрочем, и собранного на поле боя хватает тоже, доспехи… Короче, столько добра, что даже не знаю, что с ним делать. Зато прекрасно это знает мой суперинтендант, младший лейтенант Рург Тарс, молодой парень семнадцати лет от роду. Его подчинённые сейчас шерстят добычу полным ходом. И, как я вижу, он в этом деле действительно разбирается. И куда лучше меня. Так – кто на что учился!
Я откладываю ложку в сторону. Ужин закончен, и сейчас мне предстоит неприятное занятие. Даже очень мерзкое. Допрос пленников. Естественно, не простых солдат, они мало что могут знать, а командиров рёсцев, которых взяли в плен скопом. Вздохнув про себя, встаю, и сразу за мной двигаются охранники. Идём по лагерю, отходим в сторону, где разожжён большой костёр. Возле него четыре связанных тела. Думать о них как о людях я не хочу. Это – языки, которые должны дать мне информацию.
Появляется Льян. Хмурая и молчаливая. Усаживаюсь на обрубок бревна, хлопаю ладонью рядом:
– Присаживайся, девочка.
Та удивлённо смотрит на меня, но послушно устраивается на обрубке. Машу рукой:
– Давайте первого.
Самого толстого и низкого вздёргивают на ноги, ставят передо мной на колени. Внимательно рассматриваю плоское лицо, редкую чёрную бородёнку.
– Имя?
Льян каркает незнакомое слово. Тот вздрагивает, потом выплёвывает нечто, от чего девушка краснеет, потом с маху бьёт рёсца по щеке. Я кладу ей руку на плечо:
– Спокойнее. Молчит?
– Ругается, тварь!
Делаю знак охране. Мгновенно передо мной кладут чурбак, на который притягивают руку пленника. Беру поданный мне молоток, повторяю:
– Имя?
Тот шипит сквозь зубы нечто непроизносимое, и по багровеющему виду Льян видно, что это нецензурно.
Тюк! Молоток плющит ноготь указательного пальца. Разбрызгиваются крошечные капельки крови.
– Ы-ы-ы-ы-ы!
Повторяю:
– Имя.
Теперь можно понять. Захлёбываясь, тот торопливо выпаливает:
– Гырк…
Дальше меня не волнует.
– Сколько вас было?
Девушка снова каркает, переводя мой вопрос.
Тот опять молчит.
Тюк!
– У-у-у-у-у-у-у-у-у-у!!!
Замахиваюсь, но рёсец начинает тарахтеть, словно запись, пущенная по кругу. Льян внимательно слушает, время от времени донося до меня смысл его слов:
– Восемь тысяч воинов. Тысяча конных. Тысяча лучников. Три тысячи – тяжёлая пехота. Остальные – лёгкие воины. В обозе – два требучета…
– Достаточно, Льян. Спроси его, что слышно по поводу других подкреплений мятежникам?
Девушка тарахтит, а я многозначительно поигрываю молотком. Округлившиеся узкие глазёнки пленника полны такого ужаса, что тот выплёскивается через край. Ответное шипение-рычание, и специалистка переводит:
– Готовится большая армия. Он точно не знает, но вроде как даже обещают королевскую гвардию.
Это мне непонятно, и поэтому я переспрашиваю, на этот раз её:
– Что значит королевская гвардия?
Что-то девочка побледнела.
– Мамонты. Боевые мамонты Империи Рёко.
– Мамонты?! – переспрашиваю я и начинаю смеяться: – Боги! Да поскорей бы уж! Ха-ха-ха!
Льян с удивлением смотрит на меня, и глаза у неё тоже становятся круглыми от изумления.
Наконец успокаиваюсь:
– Ладно. Всё-всё. А раньше никого не будет? В смысле – противника?
Снова тарахтящее шипение рёсской речи, и я задумываюсь, что, попади я в Империю Рёко, мне бы пришлось куда хуже: даже после единственной попытки произнести полностью имя этого Гырка у меня зверски заболели связки и запершило в горле.
– Вроде должен подойти отряд пехоты. Но небольшой. Всего пятьсот человек. И это не рёсцы, а фиорийские бароны.
Киваю. Ладно, пора заканчивать.
– Ребята, пока уберите этого. Послушаем остальных…
Выводят другого. Худой, даже болезненно худой, можно сказать, и глаза злые.
– Имя?
Тюк!
Молчит. Тюк! Тюк! Ах ты ж, сволочь!
– Поднять его и посадить на пень.
Солдаты переглядываются, но выполняют приказ.
– Льян, ты знаешь, чем отличается мужчина от женщины?
Неожиданно девчонка багровеет, но кивает. Протягиваю руку, разрезаю неприятно пахнущие штаны, высвобождая сморщенный стручок пленного между ног. Затем снова беру молоток:
– Не дойдёт через голову, дойдёт через ноги…
Тюк! Левая тестикула плющится. Непередаваемый звук, напоминающий сглатывание. Потом глаза пленника закатываются. Сержант смотрит на него, отворачивается:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});