Читать интересную книгу Историческая хроника Морского корпуса. 1701-1925 гг. - Георгий Зуев

Обязательные корпусные экзамены проводились через каждые 6 месяцев обучения. Их прием теперь осуществляла специальная комиссия в составе классного инспектора, его помощника, учителей и корпусных офицеров-воспитателей.

Ежегодные выпуски из Морского корпуса становились праздником для всех и проходили торжественно. Вручение выпускникам офицерских патентов производилось на специальном заседании Адмиралтейств-коллегии. Вместе с офицерским дипломом выпускникам вручалась на экипировку денежная сумма в размере 20 рублей.

После злополучного пожара в мае 1771 года корпус перевели в Кронштадт и разместили в так называемом Итальянском дворце, помещения которого совершенно не были приспособлены для учебных целей. Комнаты и залы особняка, небольших размеров, не позволили должным образом разместить в них учебное оборудование, классные и жилые помещения. Строение требовало ремонта.

При Петре I итальянские мастера возвели для князя Меншикова большой дом с крытыми галереями и бессчетными окнами, отражавшими облачное кронштадтское небо. Дворец назвали Итальянским. Когда светлейшего князя сослали, дворец передали казне, как и все богатства, конфискованные у любимца Петра Великого.

Казенный глаз – не хозяйский глаз: Итальянский дворец действительно значительно обветшал. Ветер продувал его насквозь. Он пропах мундирным сукном и амуницией. В бывшей островной резиденции Меншикова теперь квартировало 5 рот, без малого 600 воспитанников Морского шляхетного кадетского корпуса.

Директор корпуса И.Л. Голенищев – Кутузов остался в Петербурге, обремененный многочисленными должностями и возложенными на него дополнительными государственными обязанностями. В Кронштадте военно-морским учебным заведением управляли его заместители по строевой и учебной работе: «штатный подполковник» Шубин, его заместитель «майор» Голостенов и инспектор классов Григорий Андреевич Полетика – один из образованнейших людей того времени.

Директор Морского корпуса в Кронштадте бывал крайне редко и по возвращении в Петербург пытался кое-что сделать или похлопотать о нуждах вверенного ему учебного заведения. Ему удалось вытребовать из казны довольно значительную денежную сумму на переоборудование помещений дворца в Кронштадте под учебные классы и лаборатории, на приобретение сгоревших в пожаре учебных приборов, учебников и книг. В Кронштадте вновь стал ощущаться недостаток хороших педагогических кадров. Раньше в Петербурге в Морском корпусе охотно вели занятия известные профессора столичной Академии наук и опытные педагоги других учебных заведений. После пожара маститые ученые и преподаватели не пожелали перебраться на остров Котлин.

В Кронштадте, также как и в Петербурге, воспитанники корпуса в летнюю навигацию распределялись по кораблям для морской практики. Гардемарины и старшие кадеты, в том числе и артиллерийские, совершали регулярные учебные плавания, или, как их тогда называли, «морские кампании».

В эти дни каптенармусы раздавали столовые приборы, кастеляны – белье. Кадеты выглядели именинниками. Итальянский дворец утихал. Кронштадт тоже. В так называемых губернских домах (их строили при Петре за счет губерний) пустели офицерские квартиры. Из Морского собрания, заведенного совсем недавно, больше не доносилась музыка. Гремела музыка пушечных салютов.

Практика не была прогулкой. На вахте не вздремнешь, как случалось на уроках. И не угреешься на палубе, как в спальном покое. На ходу и на якоре все зимнее, книжное оборачивалось явью. Явь поражала новизной и своей необычностью. Одни пугались будущего, другие ему радовались. Но тем и другим в море приходилось довольно тяжко.

Младшие кадеты вывозились летом в корпусной военный лагерь, расположенный неподалеку от Нарвских каменных городских ворот, в начале Петергофской першпективы (сейчас на этом месте находится Морской госпиталь). В лагере их обучали «ружейной экзерциции, пальбе и фронтовым приемам». По возвращении из лагеря в корпус оружие, боеприпасы и вся амуниция сдавались в арсенал, а воспитанники вновь приступали к занятиям.

Перевод Морского корпуса из столицы в Кронштадт значительно ухудшил не только условия проживания кадетов, но и возможности рациональной организации учебного процесса. Заметно ослабла активность, проявляемая ранее директором корпуса, находясь в Петербурге, он не мог теперь осуществлять прямого руководства и надзора за деятельностью военно-морского учебного заведения.

Дела в Морском корпусе разладились и постепенно приходили в упадок. При И.Л. Голенищеве-Кутузове нравы и поведение кадет несколько улучшились. Директор старался привить своим питомцам хорошие манеры и правила поведения. Он не поддерживал старую традицию петровских времен – выдавать гардемаринам, находящимся в учебном плавании, двойную матросскую порцию пищевого довольствия, полагая, что юношам не нужно пищи больше, чем матросам, а частое употребление порционного вина приучает их к пьянству. Иван Логинович пытался создать в корпусе и на учебных судах обстановку для культурного воспитания будущих морских офицеров. Для этого он рекомендовал предоставить гардемаринам право питаться за командирским столом. Он специально посылал из корпуса на корабли столовое серебро и скатерти, чтобы воспитанники могли чувствовать себя в комфортной и достойной обстановке.

Однако вдали от столицы корпусная жизнь проходила по довольно суровым законам, причем часто пример показывали сами офицеры. Барон Штейнгель, воспитанник Морского корпуса в Кронштадте, в своих мемуарах вспоминал, что на острове Котлин воспитание и постановка учебного дела оставляли желать много лучшего. Он рассказывает о ротном командире Бычинском, который на жалобу кадетов об отсутствии в поданной на ужин каше сливочного масла приказал позвать главного кухмистера и в присутствии воспитанников «велел бить его палками и вместе с тем мазать ему рожу тою кашею». Грубость педагогов-офицеров, естественно, порождала и жестокость среди воспитанников Морского корпуса. Порядок в ротах часто зависел не от командиров, а от старших гардемаринов. В числе спорных пунктов корпусной этики, как правило, выдвигались их претензии распоряжаться не только кадетами, но и младшими гардемаринами. Эти споры обычно решались рукопашным боем, который происходил в корпусном дворе. Дрались стенка на стенку. Корпусные поэты слагали по этому поводу оды и поэмы, прославляя «рыцарские поединки». Некоторые даже считали, что подобные суровые условия корпусной жизни воспитывали умение постоять за себя, за свое достоинство, спайку в решении общих задач.

В Морском корпусе кадеты всегда с презрением относились к тем, кто пренебрегал долгом товарищества. Абсолютно недопустимым считалось фискальство – жалобы и доносы воспитателям и педагогам. Некоторые офицеры Морского корпуса сами давали новичкам советы: «Главное, вы знайте только самого себя и никогда не пересказывайте начальству о каких-либо шалостях своих товарищей».

Правда, удержаться новичку-кадету от жалоб бывало очень трудно, ибо старшие кадеты и гардемарины довольно сурово притесняли младших. Те из новичков, кто проявлял слабость или жаловался офицерам, уважением в корпусе не пользовались. Мало того, дразнить и издеваться над такими считалось своеобразной традицией и особым развлечением.

Офицер Морского корпуса Николай Бестужев давал такой совет своему брату, идущему в первое плавание: «Не давай себя в обиду, если под силу – бей сам и отнюдь не смей мне жаловаться на обидчиков. Всего более остерегайся выносить сор из избы, иначе тебя назовут фискалом и тогда горька будет участь твоя».

И действительно, несмотря на самые жестокие наказания, начальство никогда не могло добиться иного ответа от наказуемого, кроме «не знаю». В корпусе считалось своеобразным проявлением героизма выносить самое жестокое наказание молча. Таких воспитанников называли «чугунами» и «стариками». Последнее прозвище было особенно почетно.

Однако суровое воспитание кадетов и гардемаринов, муштра и внутренние «разборки» не становились в конечном итоге причиной плохого отношения воспитанников к своему «родному гнезду». Подобное единодушие в среде морских кадетов считалось едва ли не самым главным достоинством будущих офицеров флота и формировало особую корпоративность этой категории военнослужащих. Известно, что выпускники Морского корпуса даже в эмиграции объединялись в своеобразные кают-компании и «братства», а офицеры флота в адмиральских чинах сохраняли свои старые корпусные прозвища («Корова», «Макака», «Коренной», «Рыбка» и т. д.), присвоенные им в родном учебном заведении. Не случайно в своих воспоминаниях и мемуарах, за небольшим исключением, морские офицеры всегда с мальчишеским озорством и юмором нежно вспоминали дни, проведенные в корпусе.